Звезда Гаада (СИ) - Свительская Елена Юрьевна - Страница 182

С отчаянием выдохнула:

— Не-ет… Только не это!

— Всё в порядке, Верочка! — надо мной склонилась бледная, не выспавшаяся мама, — Всё хорошо! На этот раз им удалось тебя вылечить.

— Гаад…

— Какой гад? Тебе приснился плохой сон, Вера? Не волнуйся: сны уходят бесследно! — ласково сказала мама.

И я с ужасом подумала, что так оно и есть: даже самые длинные и счастливые сны уходят в небытие с наступлением утра.

И вот уже сто одиннадцать дней, как я живу жизнью здорового человека и недоумённо слежу за моим сердцем, которое бьётся уж слишком спокойно, не заходится в бешеном ритме, будто вообразило себя пулемётом, не рвётся из груди. Я столько лет мечтала стать здоровой, услышать ровное биенье моего сердца, но теперь мне нисколько не радостно. Почему-то до сих по я не могу забыть тот сон о звезде Гаада, почему-то хочу быть его звездой навсегда. Мне так больно и так сладко смотреть на звёздное небо!..

Уже собиралась отойти от окна, как вдруг на небе зажглась новая звезда. Я уже изучила звёздное небо достаточно хорошо, чтобы понять: её прежде не было. Ни на чёрном бархате над моим домом, ни на звёздных схемах осеннего неба.

Незнакомка вспыхнула очень ярко, выпустив ко мне нежный тусклый мерцающий лучик. Свет звезды долетел до меня, проскочил в открытое окно, скользнул к моему сердцу, робко замер. Впустила лучик в себя и мне вдруг померещилось, как под красной искоркой внутри меня зажглась ещё одна.

Пару недель чувствовала себя как-то странно. Потом как-то утром полезла в холодильник, за копчёной золотистой жирной скумбрией, желая совместить её вкус со свежим хлебом. Достала тарелку с кусочками рыбы, долго смотрела на неё.

— У нашей Веры наконец-то проснулся аппетит! — радостно закричала мама, наблюдавшая за мной с порога гостиной.

— Давно пора! — чтоб прокомментировать долгожданное событие голодный папа даже оторвался от еды.

Вдруг мой живот скрутило. Куски отвратительной, сочащейся жиром скумбрии шмякнулись мне под ноги, поверх легли осколки тарелки. А потом меня вырвало.

С того дня слабость постоянно ходила за мной: меня тошнило от вида еды, от маминых духов, от папиных сигарет. То мне хотелось съесть ведро помидор, то пару килограммов конфет, то тянуло на селёдку, то тошнило от одной мысли о ней. Настроение стало жутко переменчивым. Родители однажды как-то странно переглянулись и потащили меня к врачу.

И оказалось, что встреча с Гаадом — не сон! И я действительно смогу остаться с ним навсегда… в нашем ребёнке. Но что я скажу моим родителям об отце их внука? Извините, дорогие, он отличный, справедливый, смелый, трудолюбивый и добрый парень, вот только предъявить его под ваши гневные очи я не могу, так как этот человек… как бы так сказать? Он из другого мира… Его зовут Гаад.

А родители скандалили семь дней напролёт, обзывали меня жгучими режущими сердце словами, потом подключили бабушку с дедушкой и прочих родственников.

Поначалу я запиралась в комнате, затыкала уши и горько плакала. А они кричали, что мне только семнадцать, и я ещё не окончила школу, не отучилась в институте и всё ещё сижу на их шее. Что я — самая последняя дрянь, которая через два с половиной месяца после операции на сердце переспала чёрт знает с кем, которого видела-то один раз в жизни, а отец моего ребёнка — самый гадкий парень из всех существующих, так как ему на меня начихать — иначе бы он явился к ним и извинился перед ними и мной, и прочее, прочее…

А ещё они требовали, чтобы я убила его — этот маленький живой комочек внутри меня, последний подарок моего любимого. Чтоб убила его, забыла насовсем — и жила как полагается, «как правильно».

Они так допекли меня, что возненавидела своего ребёнка и принялась искать информацию об абортах в интернете, мечтая поскорее и наверняка убить незваного гостя внутри меня. А потом почитала, как это делается, как убивается только начавшаяся жизнь, увидела жуткие фото останков не родившихся детей — и поняла, что ни за что не сделаю такое со своим ребёнком.

А родственники давили на меня, давили, изводили, пилили, выгрызали душу…

Однажды проснулась страшно усталой. И с ужасом поняла: ещё день-два в смраде чужой злости — и могу сломаться, согласится.

Слёз уже не осталось — все выплакала. Только тлеющая злость в душе поддерживала меня при их неутомимых болезненных атаках. Я поняла, что даже Тьма может поддерживать человека. Да, в общем-то, бороться меня научил тот, кто был главой хранителей Тьмы.

Потому вечером сказала им:

— Завтра лягу в больницу — и сделаю аборт.

Мучители просияли так, словно совершили благое дело. Что-то меня в последнее время бросает в дрожь от таких слов, как «правильно», «нужно», «ты обязана», «доброта», «благо», «добро»…

Они довольно шустро расползлись по домам, праздновать победу над вздорной никчёмной девчонкой. И даже родители ночью не ломились в мою комнату, а ушли спать в свою. Радостно пошептались — и уснули. Полагаю, крепким и счастливым сном.

Выждав немного, включила ночник и бесшумно заскользила по комнате, собирая в сумку необходимое.

Утром попросила меня не провожать. Мол, не маленькая, не фиг меня за руку водить.

— Наша Вера повзрослела, — радостно заявила мать.

Она нынче сияла как солнце и наверняка считала себя самой заботливой родительницей на земле. Папу я отчасти простила: он с утра был очень мрачный, то и дело опускал виноватые глаза.

— Через пять месяцев тебе исполнится восемнадцать, — продолжила ненавистная мне женщина, — Скажи, как хочешь это отпраздновать? Куда хочешь поступить после школы? Кстати, у моей подруги, Катерины Ивановны, сын такой хороший, такой добрый… Он непременно окончит школу с золотой медалью! А ещё он никогда не ругает с родителями! И друзей у него много!

Проворчала:

— Потом решу, — поудобнее перехватила лямку небольшой сумки, — Завтра утром позвоню. А сейчас не хочу с вами разговаривать. И не смейте идти за мной! — и ушла, захлопнув дверь,

Они желают, чтоб мой ребёнок умер, а потом собираются праздновать как ни в чём ни бывало?! Не дождётесь! Я не смогу жить, если кого-то убью. Тем более, это ребёнок моего любимого. Единственное, что мне осталось на память от парня другого мира, далёкого от нас. Мира, который использовал меня, а потом сразу же и выкинул, даже не дав мне толком попрощаться с Гаадом.

Всего только одна ночь… одна ночь без сна… самая драгоценная ночь моей жизни, потому что мы тогда уже не ссорились. Потому что мы тогда только перестали ссориться. И в ту ночь мой любимый был таким ласковым и нежным, каким не был никогда прежде. И таким же я больше его никогда не увижу.

Спустя полтора часа я стояла платформе, переминаясь с ноги на ногу, то и дело поглядывая на часы. Внешне спокойная: слёз больше не осталось, а внутри меня ревела буря. Казалось, что поезд никогда не придёт. На улице ветер перебрасывал опавшие листья, жёлтые и красные, большие и маленькие, а солнечные зайчики резвились на новых шпалах. Потоки людей вытекали из подземного перехода, проносились, проползали мимо меня, разбегались по другим платформам. Кого-то встречали, кого-то провожали. Кто-то хмурился, не находя желанный взгляд в толпе, кто-то смеялся с родными и друзьями. Я стояла одна. Я осталась одна. Стрелка на часах как будто окаменела. Ветер всё так же деловито шуршал листьями, иногда норовил швырнуть мне в лицо пряди из «хвоста». Солнечные лучи так же радостно шмыгали по новеньким шпалам.

И вот наконец показался мой поезд. Впервые за последние дни на моих губах появилась улыбка.

Я готова на любую глупость, на любое безумство, только бы не жить той «правильной» жизнью, которая требует убить собственного ребёнка и спокойно забыть о нём! Я больше никогда не вернусь к вам, жестокие люди! Больше никогда не буду смотреть на вас! О, как же я счастлива сейчас! Прощайте! Прощайте навеки!

Судорожно сжала лямку лёгкой сумки, дерзко усмехнулась, взглянула на блестящие рельсы, на приближающийся поезд и ступила поближе к краю платформы…