Звезда Гаада (СИ) - Свительская Елена Юрьевна - Страница 165

— Значит, ты и в самом деле оттуда, — на лице Кайера появилась весёлая и добрая, совершенно неожиданная улыбка.

Так он всего лишь догадку проверял, а я — проболталась со своей физиономией! Но откуда ему известно о моём мире? А что если он… не хранитель, а только прикидывается им? Но кто тогда? И что ему нужно от меня? Впрочем, он вряд ли расскажет.

Парень провёл по моей щеке указательным пальцем, снизу вверх, от подбородка, по щеке, к виску и вдруг взъерошил мои волосы, причём, с большим усердием. Должно быть, моя голова теперь как метёлка. Или швабра. А этот гад ухмылялся. Поймал меня, измывается.

— А ты на неё похожа, — он вдруг нахмурился, сердито столкнул со своего лба прядку темных волос, выбившуюся из-за ушей, — Очень похожа.

Схватил меня за подбородок, сжал пальцы.

— Если кому-то расскажешь о нашем разговоре — тебе не жить.

Светло-карие глаза смотрели мне в лицо грустно, без угрозы, словно он сожалел о таком обращении со мной. Кто же ты такой, Кайер?

Я только на миг засмотрелась в его глаза. Или намного больше?..

И ворох картин захлестнул меня…

Девушка неловко расстёгивает платье. В тощем луче лунного света, проникающем сквозь решётку узкого маленького окна, видна её тонкая рука, вены, просвечивающие через тонкую кожу, большой длинный ожог на запястье, дрожащие пальцы. На одном из них вместо ногтя что-то жуткое.

Он стоял у двери темницы, держал в левой руке факел и спокойно смотрел, как она раздевается. Было на парне чёрное одеяние, поверх которого блестел крест с распятием. Когда верхнее платье упало к ногам девушки, а та осталась в одной нижней рубашке, местами рваной, открывавшей жуткие ожоги и удары хлыста, медленно подошёл к ней, схватил её за подбородок.

Огонь выхватил из темноты лицо, обрамлённое длинными спутанными волосами, выскользнувшими из двух толстых кос, почти рассыпавшихся. Светлые пряди запачкались от воды, пота и спекшейся крови. На бледном, почти белом лице, ярко выделялась багровая полоса от сильного удара кнута и тёмные пятна от высохшей крови, ярко, каким-то болезненным огнём сверкали грустные, залитые слезами серо-зелёные глаза. Девушка закусила губу, но взгляд не опустила.

— Ты готова исполнить обещание? — ледяным голосом спросил молодой мужчина.

— Ты исполнил своё, значит, настала моя очередь платить, — спокойно ответила пленница.

Парень долгое время молча смотрел ей в глаза, потом насмешливо произнёс:

— Я никак не могу понять: ты дура или тебе жить не нравится?

— Зато теперь мои мама и сестра будут жить, — на потрескавшихся губах появилась улыбка.

— А тебя послезавтра сожгут вместо них, — он усмехнулся.

— Зато они будут жить.

Он опустил свободную руку, схватил её ладонь, стиснул палец, с которого вырвали ноготь. Девушка поморщилась, ещё сильнее закусила губу. Хрипло сказал:

— Сгореть заживо не менее приятно, чем пройти через пытки.

Дрожащим голосом пленница повторила:

— Зато они будут жить.

Парень отпустил её руку, вздохнул:

— Моё дело: бороться с нечистью, а не убивать сумасшедших девок.

Пленница вздрогнула, впилась в его лицо взглядом, потом робко положила руку ему на плечо:

— Прости, что моя просьба причиняет тебе боль. Но ты не терзайся: это был мой собственный выбор.

Молодой инквизитор захохотал. Факел затрясся в его руке, а пламя неистово запрыгало по стенам темницы. Отсмеявшись, парень весело спросил:

— Неужели, ты думаешь, что у меня ещё остались хоть капля доброты или совести? — он провёл свободной рукой перед её лицом, — Этой рукой я пытал несколько десятков человек. И, бывало, поджигал дрова сам. Все эти люди кричали от боли, а я равнодушно смотрел на них. Потому-то меня и прозвали Каменным человеком.

— Ты врёшь: от того, что ты причиняешь боль другим, в твоей собственной душе увеличивается рана, — ответила девушка спокойно, — Ты понял, что твои друзья, которые должны бороться со слугами дьявола, часто хватают невинных, а под пытками люди готовы сказать что угодно, лишь бы их оставили в покое. Те, другие, не раскаиваются и даже берут деньги от клеветников, дабы с позором уничтожать чьих-то врагов. А ты бродишь потом по городу, напиваешься до потери сознания и притворяешься, будто тебе нет до этого дела! Я однажды видела с каким лицом ты стоял на мосту и смотрел на бурный поток… Я поэтому пришла именно к тебе… Ты многое можешь сделать, если поверишь, что и от тебя что-то зависит! Ты — не пешка в руках неба, а человек, наделённый свободной волей!

Инквизитор расхохотался. Смеясь, произнёс:

— Такая большая девчонка, а всё ещё веришь в сказки!

— Но ты же помог мне! — возмутилась пленница, — Значит, ты не такой, как они!

— Ты мне кое-что обещала, потому я и выполнил твою глупую просьбу.

Они долго смотрели друг другу в глаза: инквизитор — спокойно, девушка — твёрдо. Затем молодой мужчина вставил факел в специальное кольцо на стене, подошёл к пленнице, грубо притянул её к себе.

— Знаешь, мнение ведьм меня совершенно не интересует! А ты обещала заплатить.

— Но ты добрый! — возмутилась девушка.

Они ещё дольше сражались взглядами. После чего парень оттолкнул пленницу от себя, сплюнул, проворчал:

— Дура! — и вышел, громко хлопнув дверью.

И сердито защёлкал засовами.

— А всё-таки ты добрый… — тихо сказала девушка, смотря на пляшущее по стене пламя от позабытого факела, — Тяжело же тебе живётся!

Из-за двери донёсся резкий и надрывный, какой-то нервный хохот инквизитора.

Он подошёл к прутьям, потянулся к замку свободной рукой. Согнулся от приступа кашля. Что-то в глубине темницы шевельнулось, выползло на свет его факела и редких факелов в коридоре тюрьмы. Девушка. Молодая. Спутанные волосы. Грязное лицо, на щеке спекшаяся кровь.

— Радуйся, ведьма! — криво усмехнулся инквизитор, — Костёр немного обождёт. Вчера мы с главой пытали еретика в реке. Пока окунали его в холодную воду, сами простудились. А он, мерзавец, захлебнулся ледяной водой. Глава слёг. Лежит, бредит. Без его приказа я не имею права поджигать костёр. Разве что только дрова для тебя собрать. Так что твой костёр обождёт ещё несколько дней.

— Ты хоть о себе подумал? — тихо спросила пленница, — Выпил бы теплых трав. Наверно, этот кашель сильно горло дерёт?..

Молодой мужчина вздрогнул.

— Ты бы лучше о себе подумала, дура! Тебя всё равно сожгут, рано или поздно.

— Мне… просто жаль тебя, — она грустно улыбнулась. — Когда мне было семь или восемь лет я упала в ледяную воду. И так же меня мучил кашель. Это больно.

— Ты… — факел задрожал в его руке, — Ты смеешь жалеть меня?!

— Но ты тоже человек, — теперь ведьма нахмурилась, — Почему я не могу пожалеть тебя?..

— Но… я же тебя не жалел! Так зачем же ты?.. Ты рехнулась в этом подземелье?!

— Может, я рехнулась, — она снова улыбнулась, — Нет ничего позорного в том, чтобы рехнуться, — девушка обхватила прутья рукой, теперь её лицо было близко к нему, — Может, ты сам бы рехнулся в этой темноте и сырости, лёжа на холодном полу? Так чего же постыдного в том, чтобы сойти с ума?..

Инквизитор шарахнулся в сторону, оступился. Факел улетел в сторону, а он поскользнулся на чьей-то крови. Тут недавно кого-то, истекающего кровью, провели. Ведьма следила за ним, обхватив прутья своей темницы руками.

— Сильно болит? Тебе бы ткань с колодезной водой приложить. Хотя, впрочем, в этот холод подойдёт и вода из реки.

— А ты… что ты ко мне прицепилась? — проворчал молодой инквизитор, поднимаясь, потирая расшибленную руку, — Околдовать меня хочешь? О, за что же правую руку?.. Как я теперь буду собирать дрова и поджигать костёр?..

— Может, Бог этого не хочет? Раз он ударил тебя по правой руке?

— Откуда ведьме знать волю Бога?.. Думаешь, я тебе поверю? Проклятая искусительница! — тут мужчину опять скрутило от жуткого кашля.

— Как бы ты ни ругался на меня, я помню, как ты тогда стоял на мосту и смотрел на воду. Я тогда подумала, что ты хочешь утопиться. Значит, твоё дело совсем тебе не по душе.