Звезда Гаада (СИ) - Свительская Елена Юрьевна - Страница 121

Терпение моё лопнуло. И без того нет настроения, так ещё и с косой возиться. Схватила со стола нож — парни попятились — и безжалостно перерезала свою мучительницу — неровные пряди упали на плечи, самые длинные достали до лопаток.

— Кария, мне приятно, что я тебе дорог, но зачем же настолько себя уродовать? — едва не плача выкрикнул Тайаелл, — Длинные волосы — одно из главных украшений девушки, после фигуры и приданного. Впрочем, на приданное-то мне начихать. Но зачем ты это сделала?!

— А у меня на родине длинные волосы считаются главным девичьим украшением, — убитым голосом произнёс Карст, — И только потом добрый нрав, здоровье, фигура, и прочее.

А я ощущала необычайную лёгкость: голове без длинных тяжёлых волос стало намного удобнее. К тому же, примерно к такой стрижке привыкла в моём родном мире.

На моё любимое озеро мы шли в молчании. Парней, нёсших покрывала, даже перестали интересовать мои ноги. Наверное, они испытывают примерно то же самое, что и я, когда мой двоюродный брат, прятавший свои очаровательные густые длинные сильные вьющиеся тёмные волосы в «хвост», вдруг обстригся налысо, сменил свои драные джинсы и футболку на кожаные штаны и куртку. Уж как ни дорог мне был мой молодой родственник, как ни любовалась им прежде, а после такой разительной перемены как будто даже охладела, словно он вдруг стал чужим, отдалился от меня. Впрочем, мы и виделись то не часто, только летом, на даче его родителей, куда нас иногда приглашали.

Купание мои нервы не вылечило, хотя накидка усердно скрывала лишние очертания, да и в воде двигаться не слишком мешала. Я выплыла на середину озера, и то ли из-за холодного ключа, то ли от нервов у меня свело ногу. И если бы не быстрая реакция друзей, то на тот свет бы я попала быстрее Тайаелла.

Потом мы уныло сидели на берегу, кутаясь в покрывала. Вода больше не могла нас соблазнить, хотя она заманчиво блестела в солнечных лучах, манила нас своей прохладой. Долговязый тяжело вздохнул, растянулся на берегу, прикрыл глаза и, кажется, уснул. Может, ему просто стала противной моя физиономия в обрамление коротких неровных прядей, в которые превратилось былое великолепие.

Какое-то время мы с рыжим любовались водой. На меня Карст упорно не смотрел. Не то сердился из-за моего поступка, не то содрогался от того, во что я превратилась, не то обиделся, считая мою стрижку знаком величайшей жертвы в честь обречённого пленника, самовольное уничтожение своей красоты, дабы больше другие на меня не заглядывались и замуж не звали. Хотя у меня было ощущение, что его мучают все эти чувства: и ревность, и обида, и гнев, и отвращение, и ужас.

— Хотя бы о родителях подумала! — не сдержался друг, — За что им срам такой? Будет у них дочь острижена, как какая-нибудь жуткая преступница! Ладно бы кто в подворотне или безлюдном месте подкараулил, косу отхватил, чтоб нагадить красивой девушке, чтоб её другие замуж не брали, может, из мести, так нет же: сама себе волосы отхватила!

Отвечаю тихо, так, чтоб Тая не разбудить, хотя у меня появилось стойкое ощущение, что он только притворяется:

— Не волнуйся, у меня на родине девушки и женщины носят волосы разной длины. Могут как у тебя обстричь, но их от этого уродинами не зовут.

Парня передёрнуло от ужаса. Он проворчал:

— Какое счастье, что я родился в Тайриэлле!

Потом у меня появилась одна коварная мысль. Жестами объяснила мою задумку Карсту. Тот кивнул, скинул одеяло, встал около пленника, ухмыльнулся, взмахнул рукой. Тая мгновенно занесло песком, по шею. Он испуганно открыл глаза — выходит, не спал — попробовал вскочить, да не тут-то было! Переместиться он додумался не сразу, когда меня и рыжего уже след простыл. Правда, мы хихикали и ржали, как ненормальные, потому найти нас раздосадованному парню было не сложно. Сначала зашуршало в кустах и послышалось ойканье Карста, потом Тай появился в шаге за моей спиной и больно дёрнул меня за волосы. Я оскорбилась и пообещала его побить. Не то ему этого хотелось, не то он слишком верил в свою скорость: вместо того, чтоб переместиться, побежал от меня. Или друг хотел меня развеселить?

Уверившись, что долговязый теперь носится по лесу и по берегу для своего удовольствия, предложила ему поиграть в догонялки. Мы разыскали Карста, потом втроём с воплями носились по Чёрной земле, повергая в ужас или в глубочайшее недоумение всех, кто нам встречался.

Уже где-то в гуще папоротников я увидела спешно уползающий в сторону от нас змеиный хвост. И с диким визгом ринулась на Тая. Пока я стояла, крепко его обхватив, Карст шуровал палкой по папоротникам, проверяя, уползла ли гадина. Рыжий был очень мрачным. А Тай, когда я от него отлепилась, обнаружился как будто счастливым даже. Ах да, я ж ему нравлюсь. А тут такой повод побыть мною обнимаемым. Он бы, наверное, и змеюку ту обнял от благодарности, если бы она нам ещё раз попалась.

И потом мы носились, минуя все возможные папоротниковые заросли. Но Карст клялся, что эта змея единственная из имеющихся на Чёрной земле. Мне хотелось ему верить. То ли, потому, что доверяла. То ли потому, что мечтала наступить на настоящую, ядовитую — и отмучиться сразу. Надеялась, что змея будет добрее моей совести. Но, увы, надо было наступить на змею сразу, а я сразу не додумалась.

Когда к вечеру с трудом добрались до дома Гаада и дружно рухнули около крыльца, услышали, что в доме бурно обсуждают внезапное наше помешательство и способы его лечения. Мы сели, переглянулись и разразились таким громким смехом, что все собравшиеся на экстренное совещание окончательно уверились в своей догадке. Моя стрижка их ещё больше убедила в этом. До темноты нам не давали поесть, мучили разными странными вопросами, вроде того, сколько у нас пальцев на руках, как зовут чёрного Старейшину, белого, каждого из вопрошающих, что они нам показывают, кочергу, яблоки или что-то другое, прыгают ли они перед нами или танцуют и прочее. Мы переглядывались с коварными усмешками — уж очень мило смотрелись солидные хранители, проверяющие нас такими нелепыми способами — и хохотали. А наши мучители так растерянно на нас смотрели, такие глупости спрашивали…

Уже за полночь вернулся усталый Гаад, которого поспешили обрадовать вестью о том, что мы дружно сошли с ума, а так же предположением, что это может быть заразным. Старейшина мрачно посмотрел на нас, отбив желание веселиться и притворяться, после чего предложил привязать нас к деревьям до утра. Что тотчас было исполнено. Мы жалостливо просили нас освободить, накормить, но все разошлись, не слушая. Даже Гаад перебрался на ночь в другое место, чтобы мы ему воплями спать не мешали. С час или более мы переругивались между собой, выясняя, кто же из нас додумался засмеяться первым, положив начало этой весёлой игре с такими жуткими последствиями. Потом я начала шмыгать носом, и парни начали утешать меня байками и сказками. И хотя эту ночь мы провели без сна, связанные, стоя, незадолго до возвращения хозяина Чёрной земли сошлись на том, что это было отличное приключение, вот только повторять его или продолжать ни одному из нас не хотелось.

— Наигрались? — мрачно осведомился Гаад, появляясь передо мной.

Я торопливо закивала. Старейшина мрачно взглянул на меня и освободил нас. Я, Тай и Карст дружно повалились на землю и так пролежали несколько минут. Потом дрались из-за зеркала, из-за деревянного строения в зарослях шиповника, потом дружно мыли руки, ходили за водой, затем на огород, затем втроём готовили салат на завтрак. И только уже на кухне я вспомнила, что этот день — уже последний для Тайаелла. Но… Гаад так ничего с ним не сделал. Передумал?.. Передумал!

Гаад куда-то ушёл сразу после завтрака. Но меня мучили подозрения, что это ненадолго. Может, он там комнату для пыток проверяет, все ли гадости должным образом приготовлены.

Карст и Тай переглянулись, после чего весь день меня тормошили, травили байки, сыпали местными анекдотами, легендами, пели песни с их родных краёв, танцы показывали, вот, даже станцевали вдвоём в паре, но ничто не могло меня развеселить. Задолго до темноты я взяла Тая за руку и больше не отпускала, боясь, что стоит мне разжать пальцы, как откуда-то появится хохочущий чёрный Старейшина и утащит моего бедного друга на казнь.