Набат (ЛП) - Шустерман Нил - Страница 48

Глаза серпа расширились. Это же «Зажги мой огонь»[12]! Он застыл, не веря ушам, как будто эти слова прозвучали магическим заклинанием.

И в этот момент охрана наводнила гараж и схватила серпа. Он ухитрился выполоть двоих голыми руками, но остальные опрокинули его и пригвоздили к полу.

Все было конечно. Серп Моррисон отдавал себе в этом отчет. Они убьют его, и единственным огнем, который загорится, будет тот, на котором сожгут его тело, чтобы его нельзя было оживить. Сегодня он умрет от рук тонистов. Более унизительной смерти и быть не может!

Может быть, это и хорошо, думал он. Лучше, чем предстать перед Годдардом после такого позорного провала.

И тут Набат выступил вперед.

— Остановитесь! — приказал он. — Не убивайте его.

— Но ваша звучность! — сказал мужчина с редеющими седыми волосами. Не охранник. Может, один из священников их странной религии. — Мы должны убить его, причем немедля. Это послужит уроком тем, кто попробует повторить его попытку.

— Если мы заберем его жизнь, начнется война, к которой мы пока не готовы.

Седой явственно рассердился.

— Ваша звучность, я настоятельно советую вам…

— Вас не спрашивают, курат Мендоса. Советы здесь раздаю я.

Затем Набат обратился к охранникам:

— Заприте серпа где-нибудь, пока я не решу, что с ним делать.

Курат еще раз попытался протестовать, но Набат не обратил на него внимания. Моррисона потащили прочь. Странно, но больше Набат с его атласной пижамой не казался смешным, как это было всего несколько мгновений назад. Он и впрямь походил теперь на святого.

— О чем ты только думал?!

Курат Мендоса метался по комнатам Набата, кипя от злости. Теперь около всех окон и дверей торчали охранники — как говорится, лучше поздно, чем никогда. Глупый мальчишка, думал Мендоса. Ведь предупреждали же: никуда не ходить в одиночку, тем более ночью! Сам виноват.

— И почему ты оставил его в живых? Если бы мы убили и сожгли этого серпа, это послужило бы предостережением для Годдарда!

— Да, — согласился Набат. — И предостережение гласило бы: тонисты стали слишком строптивыми, их надо уничтожить!

— Он и так хочет нас уничтожить!

— Хотеть и в действительности мобилизовать своих серпов на это дело — огромная разница, — возразил Набат. — Чем дольше мы удерживаем Годдарда ниже точки кипения, тем больше времени мы выиграем, чтобы подготовиться к борьбе с ним. Неужели это не понятно?

Мендоса скрестил руки на груди. Ему было ясно, что происходит.

— Ты трус! — заявил он Набату. — Ты просто боишься совершить по-настоящему храбрый поступок — например, убить серпа.

Набат подступил ближе к нему и расправил плечи.

— Если ты еще раз назовешь меня трусом, отправишься обратно в монастырь, и на этом твоя служба мне закончится!

— Ты не посмеешь!

— Охрана! — Набат махнул ближайшему стражнику. — Будьте добры, проводите курата в его комнату. Пусть до полудня посидит взаперти за неуважение ко мне.

Охранник без колебаний шагнул вперед и схватил курата, тем самым ясно давая понять, чьим приказам подчиняется охрана.

Мендоса стряхнул руку охранника с плеча:

— Сам пойду!

Но прежде чем уйти, он остановился, набрал в легкие воздуха и повернулся обратно к Набату:

— Простите меня, ваша звучность. Я переступил черту.

Но даже ему самому в этой реплике слышалось больше угодливости, чем искренности.

Как только курат ушел, Грейсон рухнул в кресло. Впервые за все время он дал отпор Мендосе. Но Набат не должен позволять, чтобы кто-то разговаривал с ним так бесцеремонно. Даже человек, который его создал. Наверно, то, что он поставил курата на место, должно было принести ему удовлетворение, — но не принесло. Возможно, именно поэтому Грозоблако выбрало среди всех именно его. Тогда как других власть развратила бы, Грейсону ее вкус не понравился.

Хотя, может, стоило бы развить этот самый вкус? Может, ему даже будет необходимо это сделать.

В Клойстерсе не существовало подземной темницы. Здание лишь подражало средневековому замку, но никогда им не было. Поэтому Моррисона заперли в комнате, видимо, служившей кому-то кабинетом, когда комплекс был музеем.

Охранники не знали, как действовать в подобной ситуации, их этому не учили. И чем обездвижить пленника? Ни тебе наручников, ни кандалов — что-то подобное можно было найти разве что в музее, причем не в таком, как Клойстерс. Поэтому они связали Моррисона пластиковыми садовыми стяжками, предназначавшимися для подвязывания бугенвиллеи. Да и охранников, отряженных для этой работы, было слишком много: с каждой рукой и ногой возилось по пять-шесть человек, хотя хватило бы и одного. Они затянули путы так туго, что руки Моррисона посинели, а ноги стали ледяными. Все, что оставалось серпу, — это ожидать решения своей судьбы.

Уже под утро он услышал разговор снаружи, за запертой дверью:

— Но ваша звучность, — говорил охранник. — Вам не следовало бы ходить туда, он опасен!

— Разве вы его не связали? — услышал Моррисон голос Набата.

— Связали.

— Он может вырваться?

— Нет, мы уверены, не может.

— Тогда какие проблемы?

Дверь отворилась. В комнату вошел Набат. Закрыл дверь. Волосы аккуратно причесаны, вместо пижамы ритуальное облачение, на вид очень неудобное.

Серп Моррисон не знал, что делать: то ли поблагодарить Набата за подаренную жизнь, то ли обматерить за унижение.

— Так-так, — угрюмо буркнул Моррисон. — Значит, у Грозоблака на меня великие планы?

— Я соврал, — признался Набат. — Ты серп, Грозоблако не может иметь на тебя планы. Оно вообще не может иметь с вами никаких дел.

— Но оно же сказало тебе, кто я!

— Не совсем. Я сам в конце концов догадался. Серп Моррисон, так? Твой исторический покровитель написал слова той песни.

Серп не ответил, ожидая, что последует дальше.

— Твой глаз вроде уже зажил.

— Почти, — проронил Моррисон. — Видит пока еще плохо.

— Ты знаешь, что большинство тонистов удаляют свои наниты-целители? Я считаю, это чертовски глупо.

Моррисон встретился взглядом с Набатом, поморгал, чтобы видеть яснее. Духовный лидер тонистов считает их поведение глупым? Это что — проверка? И как прикажете на это отвечать? Соглашаться? Не соглашаться?

— Кажется, для того, что ты говоришь, есть слово из смертных времен, — проговорил он. — Копунство… колдунство… А, вот — кощунство!

Прежде чем ответить, Набат окинул его внимательным взглядом.

— Ты веришь, что Грозовое Облако разговаривает со мной?

Моррисону не хотелось отвечать, но что оставалось делать?

— Да, верю, — признался он. — И хотел бы не верить, но… верю.

— Хорошо. Тогда дело пойдет легче. — Набат уселся в кресло напротив пленника. — Грозоблако выбрало меня не потому, что я тонист. Я не тонист. Не по-настоящему. Оно выбрало меня потому, что… словом, потому, что надо же было кого-то выбрать. Просто тонисты поверили в это первыми. Внешне я подхожу для их доктрины. Вот я и стал Набатом — Тоном во плоти. Самое смешное, что я когда-то хотел стать агентом Нимбуса. А теперь я и правда агент Нимбуса — единственный на земле.

— Зачем ты все это мне рассказываешь?

Набат пожал плечами.

— Потому что мне так вздумалось. Ты разве не слышал? Набат может делать что вздумается. Почти как серп.

Наступила тишина. Для Моррисона она была неловкой, но Набат, очевидно, неловкости не испытывал. Он лишь пристально смотрел на серпа — размышляя, взвешивая, прикидывая… Интересно, насколько глубоки думы святого, который вообще-то не совсем святой?

— Мы скроем от Годдарда, что ты провалил задание.

Такого Моррисон не ожидал.

— Как?

— Видишь ли, никто, даже серпы, не знает, кто такой Набат на самом деле. Сегодня ночью ты выполол четверых. Предположим, Набат — один из них. Кто сможет это опровергнуть? И если я внезапно, необъяснимо исчезну из всеобщего поля зрения, то кто сможет утверждать, что ты не достиг успеха?