Его личная звезда. Дилогия (СИ) - Кистяева Марина - Страница 25

Славинский, присев на корточки, гладил её лодыжку, обтянутую тонким черным чулком. Его лицо находилось на одном уровне с лицом Ириды, и она могла до мельчайших подробностей рассмотреть его. То, что она увидела, заставило бедное девичье сердце зайтись в сумасшедшем ритме, запульсировать и погнать кровь сильнее. Темно-синие глаза мужчины горели безумным огнем, берущим своё начало из Черной Бездны. Взгляд был настолько пронзительным, темным, что, казалось, проникал сквозь кожу, вскрывал её и тянулся, тянулся к самым потаенным уголкам её души. И в этом огне, в этом нереально пугающем, будоражащем пламени сверкало ничем не прикрытое плотское желание.

Ирида если и хотела что-то сказать, то не смогла - ком застрял в горле, до такой степени было сильно её удивление.

Богдан же, видя её заминку, начал говорить охрипшим голосом, не убирая руки:

- Вижу, удивлена? Почему, Ирида? Неужели никогда, ни разу не замечала моего интереса к тебе, звезда? Не поверю... Мы с тобой не виделись четыре года, но в нашу последнюю встречу ты была уже не подростком, а молодой девушкой, и не могла не почувствовать моего влечения к тебе. Моего желания, - при этих словах пальцы Бориса сжали лодыжку чуть сильнее, а губы искривились, точно он испытывал боль, которую не в состоянии больше был сдерживать. - Возможно, мне следовало сказать о своем интересе раньше, возможно... И не так, не здесь и не сейчас. Но, черт побери, почему ты промолчала об угрозе, об оскорблениях коллег?! - тут его глаза гневно полыхнули, не обещая ничего хорошего тому или тем, кто устроил погром в её отсеке. А то, что он в очень скором времени узнает, кто виновник, даже не поддавалось сомнению. Кто бы ни был этот вандал, его оставалось только пожалеть. Хотя, к черту, какая тут жалость? Её напугали, обидели, и должен быть некто, кто ответит за это.

И всё бы ничего... Ириде бы даже понравилось, что за неё заступились, если бы не горячая рука на её ноге и не эти темно-синие глаза...

Она часто задышала и чуть подалась вперед, ещё не зная, что будет делать и говорить. Инстинкты кричали, нет, они вопили, чтобы она сбросила руку, обжигающую её даже через ткань чулок, а она, словно завороженная, попавшая под гипноз сильной ауры Славинского, не в состоянии была как-то повлиять на его притязания.

- И ещё...

От этого "ещё" по коже Ириды побежали крупные мурашки, предвестники слов, которые ей не понравятся. Которые перевернут её мир с ног на голову, которые не позволят ей больше жить, как раньше. Она хотела закричать: "Не надо!". Хотела и не успела.

- Ты же понимаешь, звезда, что я тебе это говорю не просто так? Что тем самым я предлагаю тебе себя? И говорю открыто - мне чертовски неприятно, что ты приняла кольцо Истова, и я сделаю всё, чтобы ты не вышла за него.

ГЛАВА 11

Есть ли лекарство от безумия? От одержимой страсти?

Нет.

Тебя выворачивает наизнанку от нестерпимой потребности быть с той, которую ты признал своей. Её кожа, её дыхание, её запах... Они ТВОИ. Только твои.

Все огромные непостижимые миры сужаются до нескольких метров жалкого пространства, в которое заключена она. Остальное отбрасывается в неизвестность, и тебе откровенно начхать, что там, где заканчивается горизонт и всё живое. Есть она. И ты. И твоя страсть, твоя потребность чувствовать её и быть с ней.

Всё началось с простого прикосновения.

Богдан ни в коей мере не планировал делать какие-либо признания. Открывать свою душу и обозначать намерения. У него пока было время, чтобы обдумать дальнейшие действия.

Но вмешался рок. Слабость Ириды сыграла с ними злую шутку. Как только его руки оказались на талии Ириды, Богдан понял - не отпустит. Ни за что и никуда никогда не отпустит. Порвет любого, кто встанет у него на пути.

Он предполагал, что прикосновение к Ириде сорвет у него крышу, вывернет всего наизнанку, лишит способности думать, и всё же не ожидал, что будет так. Что земля покачнется, а привычное восприятие мира даст трещину. Когда ты очень долго мечтаешь об одном человеке, стремишься к нему всей душой, с её именем на губах выходишь на кроваво-красный песок и убиваешь непонятно из какой Бездны выползших тварей лишь с одной-единственной целью - увидеть её, всё воспринимается очень остро. На грани добра и зла.

Богдан пробовал действовать по-доброму. Ему надоело. Невыносимо мучительно изображать из себя хорошего парня, когда объект твоей болезненной страсти проводит ночи с другим мужиком. И был бы хотя бы достойный мужик! Тот, за чьей спиной она будет чувствовать себя в безопасности. Нет же! Связалась не понятно с кем! Да, для девушек с Арома сын политика считался завидной партией, но лишь в том случае, когда он сразу же ставил ей клеймо, а не мурыжил до самого двадцатилетия! Такие мудаки не вызывали у Богдана уважения. Он мог с уверенностью сказать, что получи этот папенькин сынок вызов от самого хлипкого латунца, кинул бы девчонку в тот же час, ни за что не вышел на арену биться за неё.

А за Ириду стоило биться. Стоило вгрызаться зубами в глотку противника, чтобы ни у кого никогда не возникло даже желания посмотреть косо в её сторону. Не то, чтобы оскорбить, бросив в спину: "Потаскуха". Её стоило оберегать.

И любить. Бесконечно много и томительно медленно.

Признание, шедшее из глубин его отнюдь не светлой души, сорвалось с губ самопроизвольно. И теперь он смотрел, как в изумительно красивых голубых глазах Ириды появляются все оттенки смешавшихся вместе чувств - удивления и негодования.

Изумительный коктейль.

- Что? - едва слышно выдохнула Ирида, проклиная себя за слабость и за то, что до сих пор не скинула руку Богдана со своей ноги.

- Ты всё слышала, звезда, - на этот раз слова Богдана прозвучали жестче. Он обозначил свою позицию. Открыл себя, позволив Ириде увидеть того мужчину, с которым она проведет бок о бок всю жизнь. И если она не осознает это сейчас... Что ж, он умеет ждать.

Ирида могла свои ощущения описать лишь одним словом - катастрофа. Кошмар, ставший явью.

Она, прежде всего, слукавит себе, если скажет, что никогда не замечала, с каким пристальным, выворачивающим душу наизнанку взглядом на неё смотрел Богдан. Тогда, четыре года назад, когда она только-только превращалась из подростка в девушку и переживала нелегкие времена. Когда она была ребенком, Славинский внушал ей какой-то именно детский страх, сравнимый с мифическим чудовищем, живущим под кроватью или в шкафу, но спустя годы её девичья интуиция вела себя очень двояко. С одной стороны, ей было приятно, что мужчина, причастный к Высшему эшелону, окутанный тайнами и сплетнями, где каждая последующая в своей причудливости превосходит предыдущую, кидает на неё взгляды, от которых только-только пробудившееся либидо приходит в восторг. И сразу же Ирида одергивала себя, потому что понимала - Славинский опасен. Она эту самую треклятую опасность чувствовала всеми фибрами души. Он был другом Стаса, они принимали его в доме, выходили вместе поразвлечься, и она не могла не видеть, как его чрезмерно пристального взгляда сторонятся взрослые мужчины, как спешат уйти с его дороги, и как он улыбается случайно встретившимся латунцам. Он был другом тем, кто для них, не членов эшелона, простых жителей Арома, считались захватчиками. Разумом Ирида понимала, что его вины в этом нет, душа же отказывала принимать такую дружбу.

Видела Ирида и как женщины реагировали на появление Богдана. Они призывно облизывали губы, строили глазки и всячески пытались привлечь его внимание. Им хотелось, чтобы столь завидный самец подошёл к ним и сделал предложение, от которого они не смогли бы отказаться. Но Славинский, надо отдать ему должное, в присутствии Стаса и её, ни к кому не подходил, вёл себя деликатно. И лишь Ириде уделял внимание. Сначала вроде как ненавязчиво. Как сестре друга. Были все те же конфеты, приятные безделушки, косметика, тортики. Он приносил их при каждом визите в их дом. И были пристальные взгляды на тот момент ещё голубых глаз.