Отрочество 2 (СИ) - Панфилов Василий "Маленький Диванный Тигр" - Страница 48

Федул Иваныч не стал выговаривать супружнице за тряпку, потому как понимает, што надо иногда и так вот – в сердцах! А потому што, ну в самом деле… ходют и ходют! Озлишься тут, чай не святые.

Как Мишка уехал, так будто дежурство у полиции образовалось. То в участок дёргали – знает ли он… Не знал, да и если б знал, всё равно б не сказал. Предками проверено – с властью этой никонианской соприкасаться надобно как можно реже!

Сперва – почему уехал подмастерье, да не бил ли он ево, да… Соседей вон опрашивали об етом, а те хоть и сказали в его пользу, да всё равно – осадочек, ён остался! Ближние, те знают, а дальние? За кажного думку не передумаешь, один Бог весть, што там в головах у людей. А ходить нехорошо стало – так и кажется, што косятся. И ведь понимает всё, а поди ты… Тьфу, чортово семя!

Потом за политику заходить стали – спрашивать, распугивая клиентов. Какой такой заказ, когда вваливается такое-разэтакое, в мундире да при исполнении!? Ни разговора нормального, ни тем паче примерки. Раз, да другой… и вот старые клиенты уходят к другим – одному времени жалко, а другой к полиции с опаской. Ну или к мастеру, к которому полиция, как к себе домой.

То с разговором придут, то в участок вызовут… ну никакой работы! Уж он и жалобу подавал, и через общину пытался усовестить. Так всё складывается… каком кверху.

– Я так думаю, – перебил невесёлые мысли Антип, отныне и навсегда Меркурьевич, – што это всё надолго. Власти, они этого не признают канешно, но Михаил им – как кость в горле! За вашу и нашу… тьфу ты! Будут теперь искать то, чево и вовсе нет!

– А с другой стороны, – Антип Меркурьевич оглянулся на супружницу хозяина, и понизил голос, – калуны, будь они неладны.

– А эти с каково боку? – удивился Жжёный, – Владимир Алексеич тогда знатную бучу поднял, всю Москву лихорадило! Та-акая статья… факты, циферки, фотографии. Ух, как перетряхнули!

– С таково… ну то исть я думаю, – поправился Антип Меркурьевич, – их-то перетряхнули да наизнанку вытряхнули, но осадочек-то остался! У общественности. А они же, калуны ети, с полицией прям-таки близнецы сиамские! Без покровительства-то ихнего дрянь такая никак не выйдет! Так вот!

– А сейчас, – молодой мастер развёл ладони перед грудью, – шалишь! Потому как общественность. И если сами калуны может и не особо могут напакостить лично, то полиция, они-то привыкли – брать! Каждый городовой хоть рюмку, а имел с них, а сейчас – зась!

– То-то я думаю, – меланхолично проговорил Федул Иваныч, подпирая щёку ладонью и глядя на вьюгу за заснеженным окном, – разносортица такая среди их брата! То серьёзный человек зайдёт, в чинах, а то сявка служивая. Обиделися, значица…

Встав, он подошёл к «африканской» стене в мастерской, декорированной африканскими разностями, начиная от шкуры леопарда и копий со щитами, заканчивая такой экзотической гадотой, как череп бабуина. Если б не полиция, то ух какая замануха для клиентов! Чистая ярмарка, да ещё и поговорить можно!

– Обиделись, – повторил он задумчиво, трогая пальцем острый желтоватый клык, – а ведь Мишка писал, што на всю Преторию нормальных портных – на раз-два, притом два – ето он… А?!

– Баба, да от налаженного хозяйства… – Федул Иваныч дёрнул плечом, подрастеряв запал и сдуваясь на глазах, – н-да…

– А с другой стороны… – он расправил плечи, каменея лицом, – всё равно ведь работать не дадут!

[i]Аними́зм – вера в существование души и духов, вера в одушевлённость всей природы. Анимистические представления присутствуют почти во всех религиях.

[ii] Культ Тенгри – это культ Голубого неба – небесного Духа-хозяина, Вечного неба, местом постоянного обитания которого было видимое небо. Тенгри-хан мыслился как Бог поистине космических масштабов, как единый благодетельный, всезнающий и правосудный. Он распоряжался судьбами человека, народа, государства. Он – творец мира, и Он сам есть мир. Ему подчинялось все в Мироздании, в том числе все небожители, духи и, конечно, люди.

[iii] Женевская Библия (кальвинисты), Псалтырь, псалом 89 – песнь Моисея.

Глава 29

Африканская ночь мягким покрывалом опустилась на землю, и на небосводе тёмного бархата мягко замерцали звёзды. Дневная жара ушла прочь, и земля постепенно остывает, даря долгожданную прохладу. На охоту и водопой вышли обитатели сумерек, наполнив вельд разнообразными звуками.

Раскатистый львиный рык вдали, хохот гиен, перекличка ночных птиц, стрёкот насекомых. Африка полна жизни, подчас опасной, но всегда восхитительной!

Мужчины сидят у рдеющих углей костра, изредка вспыхивающего язычками пламени, перепрыгиваемого на подкидываемые ветки. Папаша, братья, и пятеро буров из патруля – все взрослые, степенные, сильно немолодые мужики.

Неспешные разговоры с кружкой кофе в руке и трубкой или сигарой в другой. Идиллия вельда, и если бы не война…

… эти мужчины никогда не причинили бы нам вреда. Буры гостеприимны, и белые путешественники всегда могут найти у них приют и защиту.

Англо-бурская война расколола некогда единую общность, эти храбрые и воинственные люди встали на защиту того, что было им дорого. Одни – за права и свободы… как они их понимают. Права и свободы буров, и только буров!

С трудом принимая в свою общину иностранцев, желающих натурализоваться, и отдавая явное предпочтение кальвинистам голландского и немецкого происхождения, они готовы со снисходительным благодушием приютить христианина любой конфессии… белого христианина. Чёрные – скот, имущество, не должное иметь даже и отголосок собственного мнения! К его же, скота, благу.

Впрочем, каким-то садизмом в быту африканеры не отличаются, и если имущество ведёт себя должным образом, то его, это имущество, будут беречь, лечить по мере надобности, и даже грустить о смерти старой кормилицы или слуги.

Патриархальная форма рабства, когда раб имеет самые ничтожные права, признаваясь человеком с изрядными оговорками, но…

… буры признают родство, даже и от чёрных рабынь. Многочисленный субэтнос бастеров[i]тому порукой. Такого родства буры ничуть не смущаются, и могут даже взять цветную девушку в жёны[ii] – по заветам предков, так сказать. С многочисленными оговорками, но всё же, всё же…

Странноватый такой расизм, ни черта непонятный приезжим, но бурам, тем паче не натурализовавшимся, привычно, принимают как данность. Янки, с их «Правилами одной капли крови[iii]», впадают в ступор от местных реалий, а африканерам нормально.

Другие буры защищают поступь цивилизации в лице Британской Империи, считая её то ли благом, то ли просто – согласно присяге, данной когда-то их предками, решившими не идти в Великий Трек, а остаться жить под могучей тенью Англии.

Связанные общей историей, верой и запутанным родством, они убивают друг друга, сражаясь в этой странной войне…

Стало зябко, и я повёл плечами, а потом застегнул доппер[iv] на все пуговицы, спасаясь от ночного холода и непрошенных мыслей.

Мы с Санькой чуть в стороне от костра, согласно бурским обычаям. Достаточно рослые и долговязые по меркам российской Империи, рядом с ровесниками-африканерами мы выглядим детишками лет двенадцати, от силы притом. Досадно… но это потом, а сейчас скорее в плюс, к детворе особо не присматриваются.

Сидим в сторонке, да смотрим на отца и братьев, сидящих у костра с патрулём, и зябко ёжимся – то ли от ночного холода, особенно ощутимого после дневной жары, то ли от неизбывного ощущения опасности. Дирк с Корнелиусом вместе с взрослыми, но помалкивают согласно возрасту, напитываясь мудрости, то бишь слушая типичные разговоры буров. Дела на ферме, скот, война…

Обычаи, ещё недавно казавшиеся обидным пережитком прошлого, кажутся необыкновенно мудрыми. Поздоровавшись вслед за отцом и братьями с капскими бурами, мы замолкли, как и положено благовоспитанным детям.

Со стороны посмотреть, так и не отличишь! Добротная одёжка старого фасона, переходящая даже не от старших детей младшим, а часто – от дедов. Массивные кожаные ботинки с полукруглыми носами, нередко… как у нас… окованные металлом. Не сносить! И… я раздавил пальцами пойманную вошь… содержимое соответствует реквизиту.