Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Император и Сталин (СИ) - Васильев Сергей Викторович - Страница 20


20
Изменить размер шрифта:

— Хорошо сказано! — аплодируя, кивнул головой князь Хилков, — чертовски хорошо! Но как поднятие духа крестьян поможет увеличить их земельные наделы и насытить хозяйства машинами и механизмами?

— Земли в России более чем достаточно, — отмахнулся Витте, плотность населения Уральских, Сибирских и Дальневосточных губерний — по одному человеку на версту, надо только активнее зазывать крестьян туда.

— Не получится, Сергей Юльевич, — возразил Боголепов, — крестьян крепче крепостного ярма держит и не пускает община, и пока она не будет разрушена, ничего не выйдет. Не поедут!

— Да-с, господа, — согласно кивнул Дурново, — главный тормоз и основная причина экономического ржавения крестьянства — средневековая община, не допускающая совершенствования. Именно она воспитывает хищнические приемы обработки земли и, кроме того, является скрытой пропагандой социалистических понятий. С другой стороны, за счёт общины живут лентяи и алкоголики, с которыми по правилам общины приходится делиться урожаем и другими продуктами труда. И пока этот зверь держит крестьянина за армяк, ничего из вашей затеи не выйдет, да-с…

— Иван Николаевич! — хитро прищурившись, съязвил Боголепов, — как же вы с вашей осторожностью, да против Победоносцева? Община — это ведь его любимый конёк, и он скачет на нём чаще, чем ходит в церковь.

Дурново в момент стал пунцовым и только мочки ушей, наоборот, побелели, сделав всё лицо неестественно контрастным.

— Помилуйте! Как можно! — заговорил он так быстро, будто боялся, что его перебьют, — я очень уважаю Константина Петровича. Я с его статьями, можно сказать, ложусь и просыпаясь — вот, например «Болезни нашего времени», как Отче наш выучил:

«Все недовольны в наше время, и от постоянного, хронического недовольства многие переходят в состояние хронического раздражения. Против чего они раздражены? — против судьбы своей, против правительства, против общественных порядков, против других людей, против всех и всего, кроме самих себя. Мы все бываем недовольны, когда обманываемся в ожиданиях: это недовольство разочарования, приносимое жизнью на поворотах, сглаживается обыкновенно на других поворотах той же жизнью. Это временная, преходящая болезнь, не то, что нынешнее недовольство — болезнь повальная, эпидемическая, которой заражено все новое поколение. Люди вырастают в чрезмерных ожиданиях, происходящих от чрезмерного самолюбия и чрезмерных, искусственно образовавшихся потребностей.»

— Требуется дать населению гражданские свободы: совести, слова, собраний и союзов, наконец, свободу личности. И создать учреждения, которые бы всё это гарантировали, — буркнул Сергей Юльевич вслух.

— А, вот тут, голубчик, попрошу вас быть аккуратнее в своих мыслях и желаниях, — встревожился председатель комитета министров, — за такие слова можно и пострадать, ибо устои, знаете ли…

— Ну, конечно, — криво усмехнулся министр финансов. — В истории России очень часто оказывалось проще выбить скамейку из-под ног очередных бунтарей или революционеров, заткнуть рот любой оппозиции, чем устранить саму почву для критики, недовольства и революций последовательными и своевременными преобразованиями, от которых народу хотя бы немного становилось легче.

— Да вы, голубчик, карбонарий! — вытаращил глаза Дурново. — Прошу Вас прекратить подобные разговоры, или я буду вынужден…

Не дожидаясь окончания сентенции старика Дурново, Витте резко развернулся на каблуках и стремительно отправился к себе в каюту, не попрощавшись с присутствующими и не говоря более ни одного слова.

— Полноте, господин председатель, усмехнулся князь Хилков, — если государь на встречах со своими подданными обсуждает теории герра Маркса, министр финансов может позволить себе побыть немного гражданином Эгалите.

— Какая муха укусила главного финансиста империи? — удивлённо спросил генерал Куропаткин, до этого хранивший молчание. — Неужто всё дело в том разносе от императора, после которого Сергей Юльевич выскочил красный, как рак, и выпил всю воду в буфете?

— Предполагаю, — включился в беседу граф Фредерикс, — что дело отнюдь не в этом. В первый день, когда я был у государя после кризиса, я видел в его записной книжке трижды подчеркнутое слово «опричники» и вопрос «кто?» на поллиста.

— Ну, и зачем Его Величеству понадобились опричники? Кого он ищет?

— Предполагаю, — произнёс Фредерикс, понизив голос почти до шёпота, что государь расследует обстоятельства своей престранной болезни, связывая её с безвременной кончиной своего державного батюшки, в частности — весьма странной катастрофы на «чугунке», и подозревает виновность членов «Священной дружины», одним из которых был и Сергей Юльевич. К тому же, Витте был последним, кто видел государя, когда он заболел в Ливадии и он же отвечал за ту самую дорогу, на которой произошла катастрофа. Вот он и нервничает, ибо быть подозреваемым в покушении или даже в халатности, сделавшей возможной покушение на монарха — такого и врагу не пожелаешь.

— Свят-свят-свят, — перекрестился Дурново и уже раскрыл рот для вопроса, как дверь, ведущая внутрь яхты, открылась, и мимо пассажиров яхты прорысил вахтенный офицер, на бегу поделившись с собравшимися:

— Мичман Головин пришёл в себя! Доктор послал за его Высокопревосходительством!

* * *

Генерал Ширинкин полулежал на неудобном кожаном диване и страдал от клаустрофобии, от недостатка информации, от ограниченности оперативных возможностей, от непонимания мотивов злоумышленника и невозможности вычислить его личность. Страдал, в конце концов, от головной боли, которая являлась следствием всего вышеперечисленного.

Самым духоподъёмным результатом было бы признание мичмана, что он поскользнулся и неудачно упал, а ялик был плохо принайтован и потому во время качки сорвался с креплений. Все остальные варианты чреваты серьёзнейшими расследованиями с непредсказуемыми последствиями. Шутка ли — кто-то проникает на яхту, где находится монарх и почти все министры, бьёт вахтенного офицера по голове, крадёт лодку… А, зачем он вообще здесь был? С какой целью прибыл? Что делал? А, вдруг где-то уже заложена бомба, которая дожидается своего часа?

Генерал даже застонал от нарисованного его воображением ужаса, чувства собственного бессилия и ощущения, будто в затылок вогнали раскалённый гвоздь. «Нет, всё, пора!.. Возвращаемся в столицу — прошу отставку!»

Хорошо ещё, что государь отреагировал на загадочные события достаточно спокойно. Как-то странно улыбнулся, хмыкнул, произнёс непонятно: «Однако, они быстро сообразили…» Покивал, соглашаясь с предпринятыми мерами, и объявил о немедленном отъезде в Тифлис. Конвой и даже адъютантов приказал оставить на яхте, как возможных свидетелей, заменив их морячками с эсминцев сопровождения. Приказал отправлять по телеграфу любую новую информацию и не предпринимать никаких действий к ослаблению режима оставшихся на яхте…

Топот в коридоре… Кого ещё там чёрт принёс?

— Ваше высокопревосходительство! Головин очнулся…

Через пять минут споро приведший себя в порядок генерал Ширинкин, еле протолкавшись сквозь толпу министров, уже получал перед дверью лазарета инструкции от врача, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, как норовистый рысак перед забегом.

— Он очень слаб, поэтому пару минут, не больше, — напутствовал жандарма доктор, когда генерал торопливо входил в лазарет, предвкушая решение загадочного происшествия, превратившегося в головную боль.

Ну, вот и мичман. Под глазами — синие круги. Веки прикрыты. Вид у него, конечно, не товарный, выжил чудом — били его так, чтобы наверняка, почему, интересно, за борт не выкинули? — отметил про себя генерал и аккуратно тронул руку раненого.

Головин медленно открыл глаза, обвёл взглядом стоящих перед ним жандармов, задержался на генерале, после чего губы его искривились, как у обиженного ребёнка, по лицу пробежала судорога, и с коротким выдохом юный офицер опять потерял сознание.