Рыба - Погодин Радий Петрович - Страница 5

Женька вскочил возражать, но Куница потянул его за рубашку, он улыбался, широко растягивая рот. Рыбак, читавший за их спинами книгу, спросил с интересом:

- Голощекин, как узнать, кто урсус?

- Дело, - с готовностью ответил Голощекин. - Урсус чем отличается? У него на заду хвостик, как у поросенка, колечком. А ну, скидывайте штаны! Голощекин вылез из-за стола; был он высоким и каким-то усталым, усталость была и в его одежде. - Давайте быстрее, пошевеливайтесь. Кто урсус, того в море выбросим.

Куница с веселой готовностью потянул тренировочные штаны книзу. Женька сжал кулаки. Голощекин вращал глазами, в них, только что тоскливых, зажглось что-то зловещее. Рыбаки хохотали. Парень, у которого они сидели на койке, охал.

Голощекин схватил Женьку.

- Сначала этого поглядим. Куница нам досконально известен.

Женька бросил на Куницу растерянный взгляд - Куница сидел, как захваченный действием зритель. В груди у Женьки похолодело. Уцепившись за верхнюю койку руками, он подтянул колени к животу и резко выбросил ноги вперед, Голощекину в поддыхало. Не ожидавший такого поворота, Голощекин охнул и сел на пол. В кубрике стало тихо, слышно было только, как Голощекин с трудом заглатывает воздух. В этой тишине прозвучала фраза:

- Ты что, шуток не понимаешь?

- А что? - закричал Женька. Он повернулся к Кунице, Куницыны глаза были опущены.

- Шутка же была, ясное дело. Худо-бедно, тебя же никто не хотел обидеть...

Голощекин поднялся, он был каким-то сломленным, мешком сел за стол, взял кости. Женька посмотрел вокруг исподлобья. Парень, у которого они сидели на койке, читал книгу, остальные рыбаки - кто дремал, кто одежду чинил. Голощекин выкинул кость, пристроил ее поперек в конце ряда:

- Кончай, мореходы. Считай рыбу.

Игроки завозились, забормотали, подсчитывая проигрыш, и вдруг тот же Голощекин спросил:

- Мореходы, такой парадокс. У рыбака рыба, когда удача. В домино рыба, когда неудача. Парадокс... - Голощекин уставился в угол кубрика, словно увидел там что-то давно им утраченное. И вдруг сказал удивленно: Мореходы, Золотая рыбка - это любовь.

- Будет тебе, - возразил пожилой рыбак с верхней койки, в его словах была едва приметная жалость.

Молодой парень, читавший книгу, посвистел зубом и объяснил с грустным вздохом:

- Любви как таковой нету. Существует единство противоположностей и самовнушение.

- И все же любовь... Смотри, все, что просил старик, - все для своей старухи. Хоть она и стерва, положим, но любовь есть любовь. Старик ее до своей беззаветной любви поднять хотел. Старуха не поняла, не сдюжила. И ушла Золотая рыбка...

- Лучше бы он попросил другую старуху.

Рыбаки снова загоготали.

Женька сидел насупившись, кусал губы, ему было неловко и душно, он жалел, что, поддавшись минутному вдохновению, пошел с Куницей. И вообще, как он понял, рыба его не интересовала и море тоже.

- Пойдем наверх, - прошептал Куница, потянув его за рубаху. - Душно тут.

Мальчишки тронулись к трапу на цыпочках, но никто, хоть и видели все их маневр, не остановил их.

* * *

На палубе было пусто. Небольшая волна шлепала в борт, не создавая ощутимой качки. Женька подумал: "Дурацкое море. И рыба в нем не иначе дурацкая, килька какая-нибудь..." Потом его пообдуло, и он успокоился вроде.

В рубке сидели рулевой Захар и еще один, белобрысый и краснощекий.

"Наверное, рыбий жир пьет, - подумал Женька. - Ишь какой бело-розовый..."

- Капустин! Это радист! Капустин! - закричал Куница, радостно приплясывая. - Капустин, ты где был?

- Где был, там и был, - ответил Капустин так же радостно. - А ты зачем тут? Ну ты даешь!

Куница на вопрос не ответил, подтолкнул вперед Женьку.

- Знакомься, Капустин, это Женька из Ленинграда. Ничего парень, обидчивый только.

- А что они насмехаются? - Женька вернул было свою обиду в сердце, оно у него больно сжалось, но Женька пересилил себя и спросил, глядя в добродушные лица моряков: - Что такое урсус?

- Суеверие вроде. Байки рыбацкие. Если новый человек на судне, нужно его проверить на предмет хвоста. Урсус - он с дурным глазом: рыбу от корабля отводит. Это все шутки, для смеха. Рыбаку в море смех нужен: злой рыбак не рыбак - акула и паразит.

- Это не смех, а насмешка.

- От характера зависит, - сказал Капустин. - Садитесь на рундук. Капустин подвинулся, освобождая ребятам место на штурманском столе.

В рубке свистнул кто-то. Ребята оглянулись. Радист Капустин наклонился к трубке у стены и свистнул в ответ.

- Капустин, включай прибор, - прогудела трубка. - В квадрат пришли.

- Есть! - ответил радист. Подошел к висящему на стене эхолоту, включил его. Прибор защелкал, рычажок-самописец пошел вверх-вниз, рисуя на бумажной ленте кривую линию.

Капустин поманил мальчишек рукой.

- Смотрите сюда. Видите - линия. Эхолот пишет дно. Вон какие шпили вырисовывает. Дно неровное, каменистое.

Сигнал эхолота пронзал толщу воды, отражался от донных камней и спешил обратно. "Чистая вода. Пусто под днищем", - чертил самописец.

Но вот сигнал наткнулся на что-то живое, колеблющееся. Тотчас на ленте затемнело густое, широко растянутое пятно.

- Рыба!..

Перо самописца обозначало рыбу чуть ли не у самой поверхности. Куница водил языком по пересохшим губам. Женька почувствовал, что и у него губы сухие и жаркие.

- Плотная рыба! - крикнул радист в разговорную трубу и повернулся к ребятам. - Бегите, ты в носовой кубрик, ты - в кормовой.

Куница и Женька выскочили на палубу и, еще не добежав до люков, ведущих в кубрики, закричали:

- Рыба!

- Рыба!

- Плотная рыба!

* * *

Незадолго перед отъездом на Балтику бабушка пригласила их в гости. Почти месяц в бабушкиной квартире был ремонт. Отец отозвался на приглашение ухмылкой:

- Наверно, тапочки в прихожей дадут.

Мама плечами пожала.

- Вряд ли - тапочки на твою ногу промышленностью не предусмотрены.

Бывать у бабушки Женька не любил. Бабушка обязательно вставала в дверях гостиной и пропускала гостей словно сквозь турникет. Женьке всегда казалось, что она попросит билеты, - бабушка собирала старинный фарфор.

Когда в гостиную входил дед, бабушка настораживалась, ее глаза становились цепкими, как у наседки, следящей за ястребом. Дед входил шумно, размашисто.

- Ты видишь, куда она вколотила жизнь? - говорил он своему зятю. - В эти чашки с отбитыми ручками. - Дед грохался в кресло и нацеливал на бабушку сухой, пожелтевший от никотина палец. - Это же не твое! Фарфор чужд твоему характеру.

- Зато у меня лучшая коллекция в Ленинграде. А ты работай, работай, отмахивалась от него бабушка. - Ты ведь не человек, ты ученая лошадь. А я не согласна. Вокруг людей должна быть зона прекрасного, как зеленая зона вокруг городов. Ты даже в голову не можешь взять, что мой фарфор помогает тебе творить.

Коллекция у нее была выдающаяся - селадон, какой-то "имари", кинер, костяной фарфор, и виноградовский, и... Женька всем этим не интересовался, скучал, глядя на мерцающую за стеклами красоту.

Дверь им отворил дед и никуда не повел дальше - прихожая у них была большая, бабушка называла ее холлом. В прихожей висела люстра, стояли кресла, темно смотрели со стен картины в тяжелых багетах.

Сейчас картин не было. Стены были увешаны рублевыми рамками. В рамках, наклеенные на белую бумагу, пестрели разноцветные неровные лоскутки.

- Обои! - воскликнул дед, широко поведя рукой.

Из гостиной послышался вздох.

Дед пояснил:

- У нее мигрень. Понимаешь, - он обращался к зятю, - всю жизнь из-за бабкиного фарфора мы делали ремонт как попало - наклеивали одни обои поверх других, не отдирая. А тут пришли мастера из "Невских зорь", три румяные девушки, сказали: "Жить нужно от штукатурки". Как зацепили девушки сверху, веришь, слой был больше сантиметра. Я из любопытства разделил обои над паром, и получилась любопытная, понимаешь, картина. Смотрите сюда. Дед подвел их к началу "экспозиции", как он выразился. - Дом построен в тысяча восемьсот тридцать втором году. Эти обои помнили Пушкина. Здесь жил какой-то царский генерал, занимал весь этаж. Приглядитесь - обои под штофную ткань. Теперь посмотрите сюда. - Дед ткнул пальцем в стену. Самые наисовременные обои - самонаклеивающаяся полиэфирная пленка, пленка, выполненная тоже под штофную ткань со стереоскопическим эффектом.