Хождение Восвояси (СИ) - Багдерина Светлана Анатольевна - Страница 77

– Прямо, направо и вперед, – убежденно ответил тот.

Девочка оглянулась. В принципе, света звезд должно было быть довольно, чтобы даже Яр не спотыкался на ровном месте.

– Погаси светильник, – приняла решение она.

Княжич послушно дунул на язычок синеватого пламени, мерцавший на вершине панциря маленькой медной черепашки. Огонек заплясал, но не потух. Ярик дунул сильнее – с тем же успехом. Еще раз, со всей моченьки – и язычок сорвался с фонарика, отлетел к стене, приклеился на выступ и продолжил свое скромное дело.

– В рот компот… – пробормотала Лёлька. – Еще не хватало, чтобы кто-нибудь его здесь увидел! Забирай обратно!

– И куда я с ним? – жалобно спросил княжич. – Он же гаснуть отказывается!

– В карман сунь, – буркнула девочка. Яр вздохнул, поднес черепашку к пламени, и оно радостно вернулось домой. Осторожно, словно волшебный огонек мог обжечь или испортить одежду, он положил светильник в карман штанов, опустил сверху полу кафтана, и наступила темнота.

– Пошли, светлячок, – хмыкнула сестра, и Ивановичи двинулись на первое свидание Ярослава.

Поначалу они опасались стражи, но похоже, правители Вамаяси чувствовали себя в Запретном городе в безопасности. Ни одного патруля не попалось им навстречу, ни один выкрик ночного сторожа не потревожил тишину, ни один бдительный придворный не выглянул на крыльцо. За окнами и странными вамаясьскими раздвижными дверями, служащими заодно стенами, раздавались голоса беседовавших, лилась музыка и пение[131], а на улице царила безлюдная темнота. Причину княжичи поняли минут через пять. Ночь неожиданно стихла, будто все звуки на улице выключили, и Тихон на руках у Лёльки напрягся и завозился. Девочка прижала его к себе поплотнее, не понимая, что могло потревожить обычно невозмутимого лягуха – и остановилась, как вкопанная. Ярик сходу уткнулся в ее спину, схватил за руку, чтобы не упасть, и тоже застыл. И тут же тьма над их головами сгустилась, как смола, звезды пропали, а на плечи опустился холод, какой в Лукоморье приходит с наступлением зимы.

Лёка хотела что-то сказать, но язык ее будто примерз. В макушке необъяснимо засвербело, будто кто-то сверлил ее сверху недобрым взглядом. Сердце ее сжалось, по телу пробежала дрожь – но не от мороза. Еще миг – и она побежит, не разбирая дороги, вопя от страха, и тогда случится что-то ужасное… Но вдруг Тихон шевельнулся, и ее окатила волна тепла и заботы, словно чьи-то надежные руки обняли ее и кто-то шепнул: "Спокойно… расслабься… ни о чем не думай… всё будет хорошо…" Голова девочки закружилась, она почувствовала, что проваливается в сон, но когда очнулась, всё было по-прежнему: ночь, она, замершая в обнимку с лягухом, Ярик, вцепившийся ей в запястье – и тишина. Простая тишина, снова мурчавшая цикадами, птицами и котами.

– Оно п-прошло? – донесся голос брата из-за спины.

Лёлька поколебалась между "оно – это что" и "нам это приснилось", но что-то подсказывало ей, что это был не сон, и даже не кошмар.

– Скорее пролетело, – прошептала она.

– Ты его прогнала? – в голосе Ярика звучало восхищение и обожание, и девочка не смогла устоять.

– Отправила к якорному бабаю, – пренебрежительно фыркнула она, как, вероятно[132], фыркал Агафон на дружеских посиделках в трактирах в ответ на расспросы, сложно ли было изгнать Гаурдака. И не успела она предложить в порядке старшесестринского благоразумия: "А теперь давай возвращаться, погуляли – и хватит", как Яр выдохнул с облегчением и нетерпением:

– Тогда скорей к Синиоке!

Впервые в жизни понявшая, что значит угодить в вырытую самой же яму, она смогла лишь состроить ночи кислую мину и не менее кисло пробормотать:

– Ну идем…

Ребят, привыкших к пустоте улиц, у парадного входа во дворец Шино поджидал неприятный сюрприз: вверху лестницы перед закрытыми массивными дверями вырисовывались два неподвижных силуэта с нагинатами. Видно, ночная тварь, державшая ночью в страхе и по домам всё население Запретного города, их не трогала. Амулет, наверное, какой-нибудь, или заклятье…

Лёлька мрачно скривилась, зато физиономия ее брата расплылась в счастливой улыбке:

– Если охрана – значит, Миномёто тут живет!

– Или один из его знатных родичей. Или кто-то из Вечных. Или сам император. Или его родичи, – сбивая полет надежды еще над взлетно-посадочной полосой, пробурчала девочка.

– Да нет, я же запомнил! – обиженно вскинулся Яр. – Чаёку точно говорила, что тайсёгун живет здесь!

– Да ты посмотри на его размеры! Это ж всё равно, что иголку в улье выискивать!

– Поэтому если бы я был один, я бы сюда даже не сунулся, – признался брат. – Даже в голову бы не пришло. Но я же с тобой.

Загнанная в угол Лёка снова не нашла, что сказать, кроме:

– Тогда пойдем искать.

– Синиоку?!

– Вход…

Ивановичи проскользнули вдоль живой изгороди и стали осторожно пробираться в ее тени, не сводя взглядов с дворца. Выложенный камнем, как мозаикой, фундамент высотой в два человеческих роста и без единого окна прогонял мысли о легком и быстром проникновении внутрь. Но Лёка знала, чем дворцы отличаются от ульев: дворцов с единственным выходом не бывает. Значит, надо было набраться терпения, ждать, пока найдется вход для прислуги и надеяться, что охраны там не окажется.

Надежды их сбылись очень скоро: во внутреннем дворе, скрытый от глаз придворной публики, неприметный и непрестижный, притаился черный ход. Лёлька, сделав знак брату стоять на месте, с замиранием сердца проскользила вдоль стены и выглянула из-за угла, выглядывая притаившуюся опасность.

Но под навесами и по углам таились только паланкины, груды корзин, бочки – обитатели задних дворов, обычные и безобидные. В дальнем конце маячила дверь, больше похожая на амбарную. И никого.

– Ну, что там? – Ярик нетерпеливо дыхнул ей в шею.

– Пойдем, – удовлетворенная результатами рекогносцировки, Лёлька взяла Яра за руку и потащила к заветной цели.

И протащила почти до дверей, прежде чем они открылись, ослепляя тусклым светом коридорных фонарей привыкшие к мраку глаза, и на улицу вывалился стражник.

Лёка застыла на мгновение – и рванулась бежать, сбивая с ног брата, не ожидавшего такого маневра, запнулась об него и свалилась, выбивая из испуганного Ярика не менее испуганное "Ой!" – и всё это не выпуская его руки.

– Стой, кто идёт! – нервным тенорком пискнул вамаясец и закашлялся.

Но Лёлька, не удостаивая его ответом, уже подняла Ярика на ноги и тянула к ближайшему укрытию. За спиной, подгоняя и заставляя сердце колотиться в самом горле, зазвучали тяжелые шаги.

Она юркнула за стену бочек, метнулась вдоль – и остановилась. Тупик!

– Что там? – чуть гнусавым шепотком вопросил Ярик, с разбегу уткнувшийся носом в ее спину.

– Приехали, – буркнула она, лихорадочно перебирая пути к спасению. Уронить бочки и дать деру? Сами себя засыплем. Притаиться? Найдёт. Спрятаться в бочках? Но как назло, все они стояли монолитной стеной до самого верха навеса. В рот компот!..

Свет фонаря тронул дальние бочки.

– Кто там?.. – подсвеченная желтоватым сиянием, из-за крайней бочки показалась сперва нагината, потом голова в сползшем набок шлеме. Под ним испуганно посверкивали белки глаз. Видно, амулет-не амулет, а уютно себя ночью на улице чувствовали далеко не все.

Обхватив брата и Тихона, Лёлька присела на корточки, прижалась к стене в самом конце тупика и затаила дыхание, понимая всю тщетность этих нелепых пряток. Десяток шагов – и всё! Вот если бы они смогли стать невидимыми!..

И тут же к ее изумлению рука ее сама собой вскинулась, и с пальцев, пронзительно-белые в янтарном свете надвигавшегося фонаря, посыпались звездочки.

– Кто… – начал было стражник – и запнулся на полуслове. Сердце Лёльки пропустило такт и застряло в горле. Проклятые искры! Они словно не думали рассеиваться, а в темноте каждая сияла, наверное, как фонарь!