Болото - Левантская Гюрза - Страница 34

Начальник вздохнул и уронил голову на руки. Может, осудить её по закону о неподчинении, как Минэ? Хотя нет, это ещё хуже… Он некстати вспомнил её горящие глаза во время исполнения приговора и машинально провёл рукой по запястью, где раньше красовался синяк от жёсткой хватки. Синева прошла, но тот взгляд до сих пор ворочал ему душу. Поставить к столбу? Морозно передёрнуло от одной мысли.

Он услышал, как кто-то тихонько постучал и вошёл в комнату.

– Можно?

– Входите, дядя Дарн, – ответил он, с облегчением отрываясь от созерцания пустого листа.

Вошедший имел статус правой руки начальника. Командир Дарно-то был сильно старше его, но ниже должностью, и к дальнейшему росту по служебной лестнице не стремился. На виду они строго блюли субординацию, а вот стоило остаться наедине, и наружу выходили тёплые отношения, как у отца и сына.

Руководитель Утёса был сиротой. По обычаям дайна-ви это означало, что его «отцом» формально становится владыка – «Отец всем сиротам народа». Это была старая красивая традиция, поддерживающая семейные отношения и взаимовыручку внутри общины, хотя все понимали, что полноценно выполнять родительские функции один на всех владыка, конечно же, не мог. Сироток воспитывали сообща, пока они не вливались в рабоче-военизированную систему и не уходили под опеку командиров и старших по званию. Учитывая среду, в которой они обитали, это происходило в очень раннем возрасте. Офицеры зачастую заменяли отцов своим подчинённым, становились первыми друзьями и старшими товарищами. Командир Дарно-то и был таким «отцом», пока его талантливый ученик не превзошёл своего учителя. Они поменялись ролями, но для него он всё ещё оставался «дядей», когда прочие дайна-ви не видели.

– Всё думаешь?

– Да… – начальник опустил глаза, словно застигнутый за чем-то постыдным. Другой на его месте уже давно бы принял решение.

Он сел на постель и посмотрел на собеседника. Дарно-то молча оглядел воспитанника и тоже присел – на скамейку.

– Приговор не складывается?

Кивок.

– Да… тяжёлый случай. Очень неординарный. Даже среди воинов разброд и шатание.

Командир Утёса удивлённо посмотрел на него. Дарно-то часто помогал ему, принося вести «снизу». Он был близок с воинами, многие считали его за «отца-командира», и, в отличие от руководства, он не отгораживался от них статусом. Свято храня все секреты, ему доверенные, всё же считал себя вправе приносить весточку в виде «довольны» или «недовольны» нижестоящие действиями начальства. При этом никогда не позволял себе раскрывать чужие тайны или имена соратников, от которых получал новости. Поэтому низшие чины без страха делились своими мыслями, а Дарно-то обрёл славу честного посредника. В итоге все были в выигрыше.

– Очень многие… жалеют её. И дело не в том, что она спасла ребёнка, женщина… Им жаль, что может погибнуть первый человек, который не испытывает к ним ненависти. За эти месяцы охранники так и не смогли привыкнуть к такому отношению. А про того оболтуса, что ей сонный порошок из чаги скормил, я вообще молчу. Ходит пришибленный. Мать мальчика прибежала ко мне, едва выяснилось, что паренёк в нормальном состоянии… Да и сам он в бреду только о ней и лепетал.

– Оказывается, нам немного надо, чтобы вывести из равновесия.

Дарно-то серьёзно кивнул.

– Да уж. До сих пор не понимаю, откуда такое отношение. Обычно смотришь на людей, у них даже глаза норовят тебе в душу плюнуть. А когда она к тебе повернётся, всё так и кричит внутри. Словно не она пытается быть понятой, а тебя понять пытается. А сколько ты знаешь рабов, способных в наших обстоятельствах на улыбку?

Начальник снова кивнул. Смех, улыбка… Правда всё это кончилось с уходом сая, но вот в память врезалось, хоть и с некоторой долей непонятного раздражения, которому он никак не мог найти обоснования.

– Я все законы в уме перебрал. Не заслуживает она смерти. Но оставить без наказания не считаю себя вправе.

– Понимаю. Остаётся закон о неподчинении, да?

– Да… Но пять ударов шейбо-плетью… Женщине? Это смерть. Истечёт кровью, мучаясь от ран. Казнить милосерднее. Она спасла ребёнка… Как? Как я могу осудить её этим законом? Дядя Дарн, я в полной растерянности…

Старший командир был озадачен не меньше. Не столько самой ситуацией, сколько видя своего воспитанника в таком состоянии. Он был одним из немногих, кто посвящён в небольшую тайну командира: наедине с близкими тот позволял себе эмоциональность, не свойственную и осуждавшуюся дайна-ви. Знал он и о ненависти, которую питал его ученик к судейским обязанностям, однако впервые видел его столь поглощённым эмоциями. В принципе ничего плохого в них не было, просто так исторически сложилось, что им было проще выжить, взяв волю в кулак, не разбрасываясь на яркие проявления чувств. Они все также умели любить, сострадать, ненавидеть, но были приучены подчиняться холодному разуму ради общего блага, считая погружение в чувства потерей времени и душевных сил. В своё время он потратил не один месяц, пытаясь вдолбить тогда ещё юному ученику основные принципы сохранения душевного спокойствия и волевого стержня. И вроде бы всё получилось, но позже он понял, что это была лишь маска. Знания, которые командир передавал своим ученикам, обычно впитывались в кровь и становились повседневной привычкой. Он до сих пор не мог понять, в чём именно ошибся в данном конкретном случае. Но поскольку владыка счёл, что характер его воспитанника может быть полезен, смирился и принял это как данность.

Дарно-то задумался, взвешивая варианты. Закон он знал не хуже начальника.

– Не хочешь наказывать пятью ударами? Ну, а что если ты используешь своё право «долга за жизнь»?

Начальник моментально собрался, превратившись в слух.

– Моё право?

– Она спасла жизнь мальчику. Он сирота, его мать вдова. Если бы был жив его отец, то он бы отдавал «долг за жизнь», поскольку Ринни-то ещё ребёнок. Или мать, если бы она не была на сносях. Другой родни у него нет. Сейчас, согласно закону, он находится в твоём кругу ответственности как твой подчинённый. Он хоть ещё и не дорос до статуса воина и даже ученика, но ты его командир и наставник здесь на Утёсе. И имеешь полное право отдать пленнице «долг за жизнь» за своего подопечного, смягчив ей наказание до минимального. До одного удара.

Дарно-то про себя отметил, как выпрямилась спина ученика, будто он разом сбросил с плеч тяжелый мешок с порухом. Он резко подошёл к столу, и перо затанцевало по бумаге. Стандартные два абзаца превратились в пять, и хотя его рука дрогнула на последней строчке, но всё же дописала до конца и взлетела, выводя отрывистую подпись в конце страницы.

Он передал бумагу наставнику.

– Отнесёте?

– Да, конечно. Когда ты назначил наказание?

– Завтра. И на работу сегодня не водить. Толку всё равно ноль будет.

Дарно-то приподнял бровь, но комментировать последнее замечание не решился. С каких пор отсутствие сил стало основанием для свободного дня? Но затем он подумал, что в принципе это неплохое дополнение к смягчению наказания. Жизнь, что она спасла, бесценна. Пускай.

***

Ира проснулась поздно. Осознание времени и пространства навалилось и внесло разлад в ощущения. Наверное, это был первый день в её жизни на болоте, когда она реально выспалась. И это заставило вскочить с постели. За окном была середина дня, рядом никого – ни одного сокамерника. На посту сидел дроу, погружённый в свои мысли. Ира тряхнула головой. Что бы всё это значило?