Болото - Левантская Гюрза - Страница 33

– Быстрее же! Лезь!

Он понял, и его колено больно пришлось в рёбра, когда нашёл точку опоры. В несколько движений он оказался наверху, по дороге оставив ей несколько памятных синяков сапогом. Ринни-то совсем замёрз, двигался неуклюже. Благо в конце он всё же решился повиснуть на цепи, доверившись рукам, а не опереться на её плечи всем весом. Висеть стало легче, но запястьям уже было всё равно. Их, судя по ощущениям, так травмировало, что куском боли больше, куском меньше – уже не имело значения. Ринни-то, тяжело дыша, упал на твёрдую землю. Едва выровняв дыхание, попытался подтянуть цепь наверх и вытащить Иру, но это привело только к тому, что она собрала носом очередную партию глины с отвесной стены и упала обратно, поскольку мальчик не смог долго удерживать её вес. Шипя от боли и отплёвываясь от земли, Ира услышала, как Ринни-то кричит. Не ей, а куда-то в сторону. Минута, и послышались хлюпающий топот дюжины сапог и голоса.

На сей раз Иру буквально выдернуло с обрыва. Её подняли и положили. Оказавшись на земле, она даже не пыталась подняться. Всё. Это был предел. Дождь? Пусть его. Грязь? Привет, родная. Было больно, глаза слипались, ещё чуток времени, и вот оно – царство Морфея. В тумане мыслей, плавно сменяя друг друга, то появлялись, то исчезали Трудяга, падающий с обрыва, призрачная надежда оказаться по ту сторону стены, Ринни-то и безумные глаза его матери. Не верилось, что прошло всего несколько часов. Не день, а целая жизнь. И судя по тому, что её не грубо, но безоговорочно подняли на ноги, он ещё не закончился. Поддерживаемая под плечо чьей-то сильной рукой, она плелась сама не зная куда, находясь на расстоянии всего в одну ниточку от провала в сон. Почти не фиксировались лица, хотя то, что Ринни-то куда-то в буквальном смысле унесли на руках, закутав в три плаща, одолженных охраной, – запомнилось. Вот он – мост. Вот он – холм. Деревня. Небольшая толпа серых неузнаваемых лиц. Звон цепей. А… Сотоварищи по камере. Её передали из рук в руки другому охраннику. Долгие полчаса через плавучий мост. Вода и дождь, но почему-то тепло. Барак. Тут уже нагрето: порух в печках положили без отрыва от графика, пока их не было. Рухнула бы на половик, если бы охранник не помог лечь аккуратно и стянуть мокрую одежду. Сверху положил одеяло. Ни единый мускул не хотел двигаться, только напоследок мутным взглядом обвела соседей.

Она знала, что сегодня ей будут сниться кошмары. Ведь Карра улыбался.

***

Хозяин Утёса сидел у окна своей комнаты и пустым взглядом смотрел на бумагу перед собой. Иногда его глаза фокусировались, и их выражение в своей глубине приобретало злой оттенок. Он смотрел на пустой лист и чернильницу с пером так, будто это были его личные враги. Если бы не понимание того, что злость ничего не даст, они бы давно валялись на полу, попав под горячую руку.

Командиру предстояло написать два абзаца в общем-то стандартного текста, главной составляющей которого было последнее предложение – вынесенный приговор. Он люто ненавидел эту часть своей работы. Потрясающий организатор и ответственный управленец, роль судьи, которая шла в комплекте с его должностью, не выносил на дух. И что-то зачастили последнее время события, требующие от него выполнения именно этой роли. Если в случае с судом над рабом Минэ у него почти не было колебаний касательно принятого решения, то ситуация с «немой» рабыней полностью вывела его из равновесия.

Во-первых, её «немота», неспособность дать чёткие объяснения, опровергнуть обвинения или постоять за себя. С Минэ всё было просто – его схватили на месте, при куче свидетелей, и даже соврать у него бы не получилось. Но женщина… Её не оказалось при пересчёте рабов, она явно пряталась в деревне. Попытка побега налицо. Она наблюдала за ними, прежде чем выбежала из укрытия, поняв: что-то случилось с её напарником по смене. И идти обратно к рабам явно не собиралась. Если бы мать мальчика не прибежала на его поиски, она бы так и продолжала прятаться. Неподчинение, ещё непонятно, как она вообще умудрилась остаться без присмотра. Хотя последние события… Надо подумать, как сделать, чтобы подобного не повторилось. Но это потом.

Попытка побега. Самое тяжёлое преступление, которое мог совершить пленник болот. Случаи такого неповиновения редки – всем достаточно пару дней провести на Утёсе, чтобы понять, что такое вообще нереально. И за всю его карьеру на этой должности ещё ни разу не нашлось того, кто бы решился на подобное. Ведь помимо нереальности, всем прекрасно известно наказание за саму попытку: смерть. И вот именно на этой мысли начальника начинала с аппетитом есть собственная совесть. Всем известно. Всем, кому возможно объяснить правила. Всем. Но не ей. Не женщине, которая два слова не может связать на всеобщем!

Законы у всякого народа разные. Люди говорят: «Незнание не освобождает от ответственности». Их предки эйуна: «Кровь за народ смоет любой грех». У авери на всё ответ: «Традиция». Подземные жители вообще крутят пальцем у виска: «Какие преступления? Некогда! Работать надо, и вам советуем!» Чешуйчатым и перевёртышам при принятии решений помогает заложенный в них инстинкт зверя и особые способности. Из обычаев ведьм видно только то, что они сами пожелают показать. Сквирри живут столь обособленно, что никто толком не знает, как именно. Ну, а основа закона дайна-ви: «Справедливо и достаточно».

Взять хотя бы закон о побеге. Для стороннего наблюдателя он чрезмерно жесток. Но не для их народа, который знал, что побег с Мрекского болота – это самоубийство. Не один десяток дайна-ви во времена Эпидемии подтвердил эту истину. Смерть на болоте для существа, не приспособленного и не обученного передвигаться по нему, неминуема, жестока и до жути медленна. Сменилось не одно поколение, прежде чем они научились жить бок о бок с вечно голодной Топью. Когда первый в истории отряд ловцов привёл в поселение партию рабов, они пытались бежать. И те, что были после них, тоже рано или поздно предпринимали подобные попытки. Никто не выжил. И ни капли крови пленных не было на руках их поработителей. Топь сама всё расставила по местам. Закон о побеге родился как раз в те времена. Он защищал пленных от самих же себя. Отбивал желание бежать и умирать медленно и мучительно. «Раз уж смерть неминуема, то пусть она будет быстрой» – так думали Отцы народа. Возможно, их логика никому из остальных обитателей страны не покажется гуманной, но они давно уже присвоили себе право иметь на всё собственное мнение. Искренне считали, что Эпидемия и Изгнание дали им такую возможность.

Дайна-ви потёр переносицу, смежил уставшие глаза и снова уставился на бумагу. Он крутил случай с рабыней и так и этак, стараясь, чтобы его внутреннее чутье и мотивы сошлись, как детали витража, с принципом «справедливо и достаточно». Казнить живое существо, которое не знало о том, что её ждёт за ослушание, – не справедливо. А спустить попытку побега с рук – не достаточно. Значит, должно быть наказание, но какова его мера? Особенно для человека, спасшего жизнь одному из их народа. Ребёнку. Это очень многое значило. Равно как и то, что она была женщиной. К последним дайна-ви относились очень трепетно, какой бы расы ни было существо. В те годы, когда их ещё не сформировавшийся народ умирал десятками, каждая женщина, способная подарить жизнь, оберегалась как сокровище. Со временем такое отношение к противоположному полу стало прививаться мальчикам с молодых ногтей, и мужчины-дайна-ви глубоко почитали женщин. И как теперь быть? Как выносить приговор? Ему в голову не могло прийти, что когда-нибудь придётся этим заниматься! Человеческие рабыни были не приспособлены для выживания и борьбы. Людские законы и обычаи подчиняли женщин мужчинам, строго требуя с последних защищать их и обеспечивать. Жёнам, сёстрам, матерям, дочерям отводилась роль хозяек дома, и вне его они не были способны жить без опоры и поддержки мужчины. Потому ожидать глупостей в виде побега или неподчинения от человеческих рабынь не приходилось. Что касается женщины-эйуна, то здесь всё было наоборот. Они делят с мужчиной тяжести похода, защищают спину в бою, именно поэтому способны оценить возможность или невозможность побега. Женщины народа-прародителя редко попадали в сети дайна-ви, за всё время их было три-четыре, не больше. И даже эти стоили многой пролитой крови. И лишь одна из них решилась остаться в живых, приняв статус рабыни с поднятой головой. Остальные твердо следовали военным кодексам, которые обязывали бороться и запрещали становиться покорной жертвой в руках врага. Все они погибли в столкновениях с охраной и предпочли смерть бесчестью.