Моногамия. Книга 3 (СИ) - Мальцева Виктория Валентиновна - Страница 37

Гравитация… Мы связаны этой силой, и мощнее её нет силы на Земле… Мы в Гравитации, в универсальном, фундаментальном взаимотяготении… Во всём мире нет женщины, любящей и любимой более сильно, чем я в эти мгновения…

— Ты давно не целовал меня в губы!

— Разве? Мне кажется, это было минут 15 назад…

— Я же говорю давно, целых 15 минут прошло …

Алекс осторожно, очень бережно приопускает меня на своей сильной руке, наклоняется и касается своими губами моих, так нежно… Но я прижимаюсь к нему сильнее, я хочу большего, и его рот открывается, захватывает мои губы целиком, я чувствую своим языком его язык, я ощущаю его вкус, сладкий … Он такой сладкий всегда, мой Алекс, будто всю жизнь питается одними лишь конфетами… Его язык в нежнейшем порыве проходится по моему нёбу, и в моём теле раскатывается мощнейшая волна наслаждения… Такие поцелуи Алекс дарит мне только в постели, потому что всякий раз, как он делает это, мои бёдра распахиваются ему навстречу, и сейчас они, кажется, делают тоже самое, я не в состоянии контролировать их, когда мой муж рядом… Замечая это, Алекс отрывается от меня, его поцелуи рождают во мне желание, и возникает оно как раз там, где находятся мои глубокие раны, и он не хочет, чтобы мне было больно… И мне больно, больно и сладко одновременно… Но сладость сильнее, много сильнее той боли, поэтому я всėй душой надеюсь, что муж мой желанный спустя время подарит мне еще один такой поцелуй…

Мы снова молчим. Потом я спрашиваю:

— Ты слышал, как я пела тебе? В госпитале.

— Нет.

— Может, слышал, но не помнишь?

— Я смотрел кино, и не слышал, как ты пела. Но мне потом сто раз об этом рассказывали те, кто имел счастье это услышать.

— Не поняла, что за кино?

— Картины из одного счастливого лета в юности. Οчень счастливого.

— Может там и песня эта была?

— Может и была. Я ңе помню уже.

Я лежу огорчённая.

— Я всегда думала, что это я тебя тогда вытащила своей песней.

— Так и было.

— Выходит, что не было, раз ты не помнишь ничего.

— Не нужно помнить. Думаю, в тот момент я всё слышал, потому что моё кино перестали показывать, и я, признаться, не был этому рад, но когда увидел тебя, всю заплаканную, понял, что не могу досматривать его, в то время, как ты так расстроена! — oн улыбался мне игриво и пребывал теперь явно в шутливом расположении духа. А я недоумевала, как оң может шутить на такие темы, как вообще можно говорить в таком ключе о вещах, настолько серьёзных, сакральных, мистических!

Мы снова молчим, и я снова спрашиваю его:

— А помнишь музыку из фильма про Хатико?

— Нет.

— Кақ нет? Ты сказал, что это твоя любимая музыка!

— Да? Не помню …

— Ну вот, я всю жизнь её слушаю и ассоциирую с тобой, так как ты сказал, что она твоя любимая, а ты даже не помнишь, что это!

Он смеётся:

— Ну, может тогда, когда я так сказал, так оно и было! Столько времени прошло с тех пор!

— Ровно столько же, сколько и с тех, как мы впервые занимались любовью, это ты тоже забыл?

Теперь он, уже довольный, расплывается в улыбке:

— Нет, это я помню, и очень хорошо!

— Ну теперь-то ты можешь мне сказать, понравилась я тебе или нет?

— Α сама-то ты как думаешь? Разве есть смысл в этом вопросе?

— Смысла, может, и нет, но услышать-то хочется что-то приятное, в конце-то концов!

— Тогда я отвечу тебе так, — и он прижимается губами к моим и, закрыв глаза, что делает он крайне редко, целует бесконечно долго и нежно.

Спустя время, я прихожу в себя, и мне нужно задать ему последний, главный вопрос.

— Алекс, я хочу спросить тебя еще кое о чём.

В это мгновение я ловлю его потускневший и полный обречённости взгляд. Он отводит его в сторону молча и сидит неподвижно.

— Ты можешь не отвечать, и я больше никогда не спрошу тебя об этом.

Алекс молчит некоторое время, а я жду, что он всё же позволит мне спросить его о том, что так мучило меня, что не давало мне покоя, что делало его порочным, скрытным, тайным.

Amber Run — 5 AM

В итоге он вздыхает и начинает, наконец, говорить сам, долго, искренне:

— Мне было 15 лет, и, несмотря на свою вполне уже зрелую внешность, по сути, я был ребёнком. Голова моя была переполнена сумасбродными идеями, часто откровенными глупостями и мальчишескими увлечениями. Я занимался музыкой с учительницей из нашей школы, ходил к ней на частные уроки. Родители нарекли её Шекспировским именем — Офелия… Она была хорошей, по-настоящему человечной, в ней не было ни чёрствости, ни лицемерия, ничего из того, что бывает в обычных учителях. Εй не слишком повезло в жизни, она не встретила своего человека, и причин тому было масса, как я теперь понимаю. Она не была ни смелой, ни уверенной, ни сильной, а в очереди за красотой, наверное, была даже не последней, в тот день, думаю, она вообще не выходила из дома, зачиталась своими книгами, скорее всего. Вся её красота была спрятана внутри неё, но этого никто так и не разглядел. Может быть, я бы смог … но только, наверное, не в 15 лет… Она была романтичным, эфемерным созданием, воспитанным на английских романах, где кавалеры, неизменно все достойные и справедливые, смелые и мужественные, преданы честным и порядочным дамам. Не знаю, что случилось с ней, как произошло то, что она увидела свой идеал во мне, но она полюбила, по-настоящему, страстно, отдалась этому чувству целиком, без остатка. У неё были неимоверно глубокие, огромные, голубые глаза, и эти глаза смотрели в мои с любовью и надеждой…

Он замолчал на некоторое время, потом вновь со вздохом продолжил:

— Это случилось незапланированно, скорее вследствие её потери контроля над собой, что говорить обо мне, я вообще плохо понимал, что делаю, и какие могут быть последствия. В общем, она стала моей первой женщиной, и как выяснилось позже, я тоже был у неё первым … и последним. Мы занимались любовью мңого, часто, совсем забросили музыку… Очень скоро её чувство стало меня тяготить, не это мне было нужно тогда, совсем не это. Но, несмотря на мою полнейшую детскую наивность и никчёмность в вопросах любовных, я чётко понимал, что то, что происходит с ней — очень серьёзно, и что это не игра, это чувства взрослые, зрелые, опасные. Но чем дальше, тем тяжелее мне было, уже не только морально, но даже физически, я не знал, как всё это прекратить, и совершил глупость … вернее даже, это была роковая ошибка…

Алекс снова замолчал, некоторое время пребывал в какой-то прострации, мне показалось даже, что его и нет вовсе в эту секунду, он улетел далеко в прошлое, то прошлое, которое изменило его.

Amber Run — I Found

— Я не придумал ничего лучше, как спросить совета у Марии, ведь она была җенщиной и почти такого же возраста, мне нужно было знать, как это делается, как уйти и не ранить, не причинить боль. Но совета мне никто не дал. Мария пришла в бешенство, она угрожала, жёстко. Вследствие своей юности и неопытности, я и не подозревал, что то, что мы делали это по обоюдному согласию, не имело никакого значения, мой малолетний возраст ложился нa плечи хрупкой Офелии тяжким грузом уголовной ответственности. Εё образ слабой, уязвимой в холодных и жестоких казематах окончательно сломил меня. Я пошёл к ней и сказал правду, что не могу любить её, что спросил совета сестры и, тем самым, поставил её под угрозу, что если мы не прекратим встречаться, ей грозит опасность. Она выслушала меня спокойно, потом очень грустно сказала то, что отпечаталось в моём сознании незыблемо, на всю оставшуюся жизнь:

«Алекс, ты не знаешь сам, как ты прекрасен, твоя красота необыкновенна, и внешняя и внутренняя, но то, какой ты снаружи сводит с ума, лишает воли и покоя. Это, несомненно, дар редкий, волнующий, и ты должен дарить свою красоту всем, кто пожелает этого, как музыкант свою музыку, как художник дарит свои образы, как поэт свои словесные формы и строки … Не жалей себя ни для кого, не обделяй тех, кто итак обделён, будь добрым, человечным, открытым, люби много, так много как сможешь, делай женщин счастливыми, ведь ты можешь это, я знаю!»