Ранним воскресным утром. Пёрл-Харбор. 1941 - Дененберг Барри - Страница 5

Я была потрясена, когда выглянула из-за книжки и увидела, что в ногах моей кровати стоит Эллисон.

Она выглядела такой расстроенной, что я забыла вести себя так, как будто я зла, а зла я вроде бы была, но вроде бы и не была. Я подумала, что, может быть, что-то случилось с ее отцом, которого то клали в больницу, то выписывали, хотя Эллисон не знает почему. В ее семье никто ей не говорит об этом. Семья Эллисон не любит говорить ни о чем. У меня от них мурашки по спине бегут, хотя я никогда ничего не говорю Эллисон, потому что, я думаю, у нее от них тоже мурашки по спине, и, если бы я сказала что-нибудь, она бы чувствовала себя от этого еще хуже.

Поэтому ей нравится так много времени проводить с моей семьей и поэтому мама сразу разрешила ей подняться в мою комнату. По крайней мере, я думаю, что поэтому.

Прежде чем я даже успела спросить ее, в чем дело, она сказала, что хотела бы начать разговор о моем переезде на Гавайи снова, с самого начала, и я подумала, что это хорошее предложение. Но когда я сказала, что мы переезжаем на Гавайи, она опять расплакалась и сказала, что будет очень сильно скучать по мне, что с трудом может переносить эту мысль и что никогда не найдет лучшей, чем я, ближайшей подруги.

Терпеть не могу, когда люди плачут, и терпеть не могу, когда они говорят мне что-нибудь хорошее. Вряд ли это характеризует меня с лучшей стороны. (Может быть, с самой худшей.) В таких случаях я очень, очень теряюсь и реагирую очень странно.

И я начала смеяться.

Я просто пыталась взбодрить Эллисон. Я сказала, что буду писать ей раз в неделю не важно о чем и что я самая надежная подруга по переписке, хотя Эллисон знает, что это совсем не правда (когда летом она уехала в штат Мэн, я не ответила ни на одно из ее писем). Это была такая вопиющая ложь, что Эллисон действительно рассмеялась, а я поняла, что это мой шанс, и предложила спуститься вниз и съесть мороженое с моими мамой и папой. Есть мороженое с моими мамой и папой — одно из любимых занятий Эллисон. Мама и папа всегда считают калории (папа немного склонен к полноте, а мама особенно осторожна с тех пор, как стала ждать ребенка), но мороженое после ужина перед сном — семейный ритуал.

К счастью, за мороженым мы отвлеклись, потому что Энди был все еще расстроен тем, что папе придется продать «шевроле». Эту машину с замечательным устройством, которое брызгает чистую воду на ветровое стекло, когда водитель нажимает на кнопку. Папа сказал Энди, что тот сможет помочь в выборе новой машины, когда мы приедем на Гавайи, но я не знаю, помогло ли это.

Энди хочет научиться говорить на гавайском языке (не то чтобы он по-английски очень хорошо говорит), поэтому тренируется. Aloha значит «добро пожаловать», «любовь» или «до свидания», mahalo значит «спасибо». Мы будем mahinis, что значит «новоприбывшие», а я wahine, что значит «девочка».

Так что до свидания, Вашингтон, округ Колумбия, и aloha, Oaxy, Гавайи.

Оаху, Гавайи

Пятница, 7 ноября 1941 года

Оаху, Гавайи

Перелет из Вашингтона в Сан-Франциско длился вечность, а перелет из Сан-Франциско на Гавайи длился вечность и еще один день (больше восемнадцати часов). Надо сказать, что это очень захватывающе и не так страшно, как я думала.

В Сан-Франциско мы сели на «Китайский клипер» — летательный аппарат, похожий на очень, очень большой моторный катер с гигантским крылом сверху. Мы взлетели с плавучего пирса и приземлились на воду. Четыре огромных пропеллера расположены так высоко, что не достают до воды. Мы опустились на воду и подобрались к пирсу.

Мы вылетели в 15.00 и прибыли в Гонолулу в 9.00 следующего дня. Я много спала (половина пути из Сан-Франциско на Гавайи пришлась на ночь). Я отлично сплю, особенно когда мы куда-нибудь едем. В машине я кладу голову Энди на колени и через пять минут уже крепко сплю.

Я прочитала почти все книги, которые взяла с собой, и разгадала кроссворды. Мы играли в информационную игру «Монополия» (три часа — мама выиграла), а потом попытались проверить, можем ли мы все вместе вспомнить названия столиц всех сорока восьми штатов. Не смогли. Никто не знал столицу Мичигана (Лансинг) и Кентукки (Франкфорт).

Ужин был довольно изысканным (на маму он произвел большое впечатление). Его подавали в обеденном зале за прекрасно накрытыми столами с белыми льняными скатертями, блестящим столовыми серебром и очень красивыми фарфоровыми тарелками.

Теперь я знаю, где скрывалось солнце все время, пока мы жили в Вашингтоне, оно было здесь, на Гавайях. Энди прав, это другая планета. Планета, где всегда хорошая погода. В день нашего приезда было 78 градусов (и с тех пор столько же каждый день) — 78 градусов в ноябре! Воздух даже пахнет по-другому: чистый и сладкий. Мама говорит, это из-за океана.

Она думает, что климат будет полезен для Энди, потому что у него астма. Иногда его приступы такие тяжелые, что ему приходится забираться во что-то вроде палатки и вдыхать ментоловый пар, чтобы дышать.

Мы ездили на пляж в Вайкики. Мальчишки на пляже действительно катаются на досках по волнам. Они очень загорелые и мускулистые. Мы ожидали увидеть, что мальчики ныряют с пирсов за монетами, которые туристы бросают в воду, но я их не заметила.

Папа говорит, что, если заплатить этим мальчикам, которые плавают на досках, они возьмут меня прокатиться. Мне этого не особенно хочется благодаря брату.

Энди сказал, что раньше на досках плавало в два раза больше людей (можно подумать, он это знает, — Энди приходится делать вид, как будто он все знает), но остальных съели акулы. Акулы съедают так много пловцов, потому что их любимое блюдо — черепахи, и, когда они смотрят вверх и видят, что кто-то плывет на доске, они думают, что это черепаха, и по ошибке его съедают.

К сожалению, ему удалось до смерти напугать меня акулами (не пришлось слишком долго стараться), и я вычеркнула катание на доске из своего списка Главных Десяти вещей, которые нужно сделать на Гавайях.

Жаль, что мы не могли дольше пожить в гостинице. «Королевская гавайская гостиница» — самая красивая гостиница из всех, которые я видела. Она кораллово-розового цвета, из окон открываются панорамные виды возвышающихся гор, которые своими вершинами протыкают облака. Весь остров кажется ярко-зеленым, если не считать бирюзового моря и синего неба.

Завтраки нам приносили в комнату, и однажды утром я ела вафли, на следующий день дольки папайи, португальскую колбасу и яйца (прежде я никогда не пробовала ничего из этого, кроме яиц).

Мне очень, очень нравится моя новая спальня. Она солнечная, просторная и намного больше, чем все спальни, которые у меня были раньше. Конечно, весь дом примерно в два раза больше, чем любой из домов, где мы жили прежде. В нем три спальни и три ванных комнаты, у каждого своя. (В Вашингтоне и Бостоне у нас с Энди была одна ванная на двоих, а это одна из самых худших вещей, какие только можно себе представить.)

Последние сорок восемь часов мама приводила в порядок кухню. (Она пытается подготовиться ко Дню благодарения.) Мы обе считаем, что кухня — самая красивая комната в доме, потому что ее большое окно выходит на залив, и по утрам кухню заливает солнце.

Папа сказал, что можно покрасить мою комнату в лиловый цвет (мой любимый). Хоть мне и нравилось жить в гостинице, но так приятно снова спать в собственной кровати.

Воскресенье, 9 ноября 1941 года

Оаху, Гавайи

Теперь я знаю настоящую причину, для чего папу перевели на Гавайи. Для того чтобы он мог больше играть в гольф. Конечно, он говорит, что это ради дела. Папа заявляет, что гольф даже лучше званых ужинов помогает получить «внутреннюю информацию».

Папе нравится много времени посвящать тому, что он называет «общение», а мама называет «сплетни». (Я думаю, это большая разница.) Мама довольно нелюдима, если не считать званых ужинов (которые, честно говоря, она в основном устраивает ради папы). Мама любит только одно общение — за карточной игрой в черви. Папа любит играть в черви даже больше, чем слушать Бенни Гудмана.