Шанс на счастье - Карпинская Настасья - Страница 9

Я села в трамвай и, глядя в запотевшее стекло, вспоминала, как мама всегда готовилась к этому празднику. Она очень любила новый год. Мы всегда наряжали небольшую искусственную елочку, развешивали мишуру. Отец доставал из антресоли коробку с пластиковым Дедом Морозом и Снегурочкой, и мама каждый год пыталась отмыть посеревший от времени пластик. Смеялась при этом и говорила, что наш Дед Мороз городской, тут снег грязный, вот он и испачкался. Папа распутывал гирлянду. Помню, как в один год нам пришлось украшать елку конфетами, потому что папа случайно уронил коробку с игрушками, и большая часть разбилась. Мы привязали ниточки к каждой конфете и развесили их на ёлке. Было тепло и уютно. А когда мы с мамой ходили в магазин перед праздником, то она всегда называла меня сорокой. Потому что я зависала у витрины с новогодними игрушками, яркими, блестящими. Особенно нравились шары с красивым напылением и какой-нибудь фигуркой внутри. За год до маминой болезни она подарила мне такой шар, и это был самый лучший подарок, который я с трепетом и особой гордостью повесила на нашу старую ёлочку. Даже сладости не нужны были, главным подарком стала простая новогодняя игрушка. В детстве я мечтала, что, когда вырасту, накуплю целую коробку красивых ёлочных шаров, и моя новогодняя елочка будет самой красивой. Глупые детские мечты… так и остались мечтами, как и многое в моей жизни…. Переведя взгляд на людей, заметила маленькую девочку в смешной шапке, которая держала в руках небольшую куклу и что-то рассказывала своей маме. Та с нежностью улыбалась, смотря на дочь, что-то ей отвечала, а потом взяла её за руку, надела варежки, поправила шапку, туже затянула шарфик и коротко поцеловала девочку в щеку. После чего они, обменявшись улыбками, направились к выходу. От вида этих двоих у меня выступили слезы и защипало в глазах. Нет, не только из-за того, что мамы уже нет, а в большей степени, потому что моя мама никогда так открыто не проявляла свои чувства. Наверное, просто не умела. Она сама не знала материнской любви, и как её дарить не знала… Слёзы застелили глаза пеленой. Шмыгнув носом, я проморгала ненужную сейчас влагу и начала готовиться к выходу.

Что-то совсем меня разобрало. Надо успокоиться, прийти в себя и перестать себя жалеть. Жалость к себе – это роскошь, которую я не могу себе сейчас позволить. Просто не имею на это права.

Глава 7

Ночь подходила к концу, я зашла в гримерную и хотела уже переодеваться, но в приоткрытую дверь заглянула Ира.

– Вик, там на приват тебя просят.

– Ир, я уже домой собиралась.

– Последний, у тебя ещё полчаса есть. Вторая випка в правом крыле.

– Хорошо, пять минут дай мне, – Ира скрылась за дверью, а я, обхватив лицо руками, тяжело выдохнула. Устала, как же я устала. Сейчас хотелось лишь одного – оказаться дома, залезть под одеяло и, закрыв глаза, ни о чем не думать.

– Вика-а, – снова раздался голос Иры.

– Да иду я, – крикнула в ответ, прошлась расческой по волосам и, надев туфли, направилась в зал.

Оказавшись в випке, включила музыку и начала танцевать. Клиентом оказался представительный мужчина средних лет, который заливал в себя коньяк и скользил по мне своим похотливым взглядом. Превозмогая отвращение, я улыбалась и выполняла свою работу, мечтая, чтобы время бежало быстрей.

Выполняя очередное движение, почувствовала его руки на себе.

– Прикасаться нельзя, правила клуба.

– Да на х*ю я вертел ваши правила.

– Прошу прощения, но, если вы не уберете руки, я буду вынуждена позвать охрану.

– Заткнись и шевели жопой, – я попыталась сделать шаг назад к выходу, но он схватил меня за руку и потянул на себя. Начав вырываться, я закричала. Дверь резко открылась. Охраники швырнув от меня этого урода, и заломив ему руки, вывели его из комнаты, а я так и осталась сидеть на полу. Меня затрясло, слёзы струились из глаз, щеку справа сильно защипало. Видимо, поцарапалась о его запонки или часы.

– Вик, ты в порядке? – Ира залетела в випку. – Он ударил тебя?

– Нет, просто схватил, – я попыталась успокоиться и смахнула ладонью слёзы.

– Пошли вниз. У меня есть успокоительное в сумочке, пошли, – она помогла мне встать, и мы, быстро преодолев лестницу и зал, оказались в гримерной. – Сейчас принесу таблетку и воды.

– Не надо, Ир, всё нормально. Сейчас умоюсь и поеду домой.

– Точно?

– Да. Иди, работай. Всё хорошо, – но хорошо не было, было отвратительно. Стоило Ире выйти за дверь, силы закончились. Понимая, что сейчас должны вернуться девчонки из зала, я вышла в коридор и, зайдя в служебный туалет, включила воду. Стоило увидеть свое отражение в зеркале и меня накрыло. Слёзы душили настолько, что дышать не могла, захлебывалась ими. Умылась холодной водой, которая ни на грамм не помогла. Устала, как же я устала…. Не могу больше, я больше не могу так. Выворачивает от всего, от самой себя блевать хочется. Захлебываюсь слезами в попытке их остановить. Оседаю на пол, подтягивая к себе колени, и сотрясаюсь в беззвучном рыдании. Грудь стягивает до боли, словно в тиски, так, что даже звук выдавить из себя невозможно.

– Вик, Вика, – кто-то прикасается теплой ладонью к моему плечу – Вик, – поднимаю голову и вижу обеспокоенный взгляд Киры Алексеевны, – пошли со мной. Давай, поднимайся, – сил сопротивляться нет. Она уводит меня в свой кабинет, а я всё не могу унять слезы, и от этого становиться ещё хуже. От того, что кто-то видит мою боль, стыдно. Хочется укрыться от всего мира, чтобы никто не видел, как больно, внутри больно. Но всё меняется, когда она садиться рядом со мной на диван и обнимает, прижимает мою голову к своему плечу, гладит по волосам, а от этого простого участия слёз становиться ещё больше.

– Не… надо… – выдавливаю из себя не в силах отстраниться.

– Плачь, если хочется, это иногда приносит облегчение. Порой лучше поплакать, чем держать всё в себе, – Кира говорит ровно и тихо, а я не могу ничего ответить, в горле, словно ком стоит. Плачу уже навзрыд, как мне кажется, слишком долго, до опустошения, до всхлипов и икоты. Глаза жжёт от слёз, царапину на щеке щиплет, а щёки горят, но меня отпускает. Уже могу вдохнуть воздух свободно. Отстраняюсь, наконец, от Киры.

– Спасибо, – произношу, шмыгая носом.

– Держи, – она протягивает мне стакан с водой. – Этот человек теперь в чёрном списке. Артём сейчас разбирается с охранной. Устала? – я лишь качаю головой. – Давай завтра выходной возьмешь?

– Нет.

– У тебя что-то случилось, да? – тоже лишь киваю, делая глоток воды. – Ладно, не буду лезть в душу, но ты можешь поделиться со мной, когда захочешь. Я постараюсь помочь.

– Спасибо, – отвечаю, смотря в стакан. Чем она мне может помочь? Ничем.

– Давай мы подвезем тебя до дома.

– Не надо, Кира Алексеевна. Я сама доберусь. Итак, вам блузку испачкала своими слезами. Спасибо за всё.

– Не за что, я ничего не сделала. А блузка – это ерунда. У меня где-то капли были успокоительные, давай накапаю, – она поднимается с дивана и, вытащив из шкафа лекарство, добавляет его в мою воду. – Выпей, станет легче. Завтра приходи к восьми, выспись хорошо. И если надумаешь взять выходной, сообщи.

Ещё раз благодарю Киру. Выйдя из её кабинета, быстро переодеваюсь и, натянув капюшон, выхожу из клуба. Морозный воздух пощипывает лицо, а ветер пробирает до костей, но мне сегодня всё равно. Наоборот, хочется замерзнуть посильней, чтобы холод вытравил из души всё остальное. Я не спеша иду в сторону остановки, не сразу обратив внимание, что какая-то машина потихоньку следует за мной. И только, когда раздается сигнал я, вздрагивая, резко оборачиваюсь. Стекло медленно опускается, и я вижу Демида.

– Садись.

***

– Испугал?

– Немного, – отвечает, закрывая дверь.

– Что это? – я повернул её лицо к себе, рассматривая ссадину на лице.

– Неудачный приват, – она аккуратно отводит мою руку, прикоснувшись своими холодными пальцами к моей ладони, и отворачивается.