Я у мамы инженер (СИ) - Зангаста Аста - Страница 22

Около зуды вообще ничего не работало.

Конечно, можно было бы запитать зуду от экранированного генератора, или просто от сборки мощных аккумуляторов, но Вандер, руководствуясь одним из принципов разумного инженера, впервые сформулированным известным мыслителем Фогом Ф., который гласил: «Используй то, что под рукою, и не ищи себе другое», встроил в зуду купленный у бомжей за бутылку водки элемент Вольта.

Позвольте, я вас познакомлю.

Элемент Вольта – это немного улучшенный вольтов столб, который состоит из цинковых и медных пластин, опущенных в раствор серной кислоты. Раньше это был практически единственный доступный источник электроэнергии, сейчас же он мог заинтересовать разве что пионеров из кружка юных электротехников. Откуда он вероятно и был украден бомжами.

А поскольку коэффициент использования химической энергии в гальванических элементах может достигать почти 90 %, вольтов элемент соответствовал потребностям зуды больше, чем другие устройства, производящие энергию. Работающий на подобной, но только сухой гальванической батарее – замбониевом столбе, Оксфордский звонок непрерывно звонит с 1840 года.

Без малого двести лет, Карл!

Официальная версия, почему подобные химические источники электроэнергии не используйся в современных устройствах гласит что используемые в них материалы (медь и цинк) слишком дороги для производства электроэнергии. Не знаю – не считал. Но мнится мне, что батареи, способные работать по 200 лет без замены, просто стали поперек горла экономике говна, чья главная цель – производить недолговечные вещи, которые потребитель вынужден будет покупать снова и снова. Утром, вечером и в обед.

Единственное неудобство, для меня, заключалось в том, что этот элемент, для работы, требовалось залить несколькими литрами серной кислоты. Которая – вот незадача, отсутствовала. (Запас с предыдущего запуска зуды был пущен Вандером на протравку плат). А поскольку серная кислота – нашими добрыми властями была включена в список прекурсоров, куда попали вещества, часто используемые при производстве, изготовлении, переработке наркотических средств и психотропных веществ, розничная торговля ей была строжайше запрещена.

Наркоманы наркоманить, естественно, от этого меньше не стали, а обычных граждан этот ебанутый закон толкал на переход на темную сторону – на покупку электролита для аккумуляторов у несунов с заводов.

Поскольку на обычные пути приобретения кислоты у меня не было времени, я решил обратиться к напрямую к основным потребителям кислоты в Москве. К наркодилерам. Точнее, к Уолтеру Уайту российского розлива – не продавцу, но производителю известного во всем мире снежка (амфетамина) «Белый Тезис», моей однокласснице Лилии, которая, окончив Химический факультет МГУ им. М.В. Ломоносова, с красным дипломом, так и не смогла устроиться в России на работу по специальности.

Сменив несколько профессий, от мерчендайзера до крупье, Лилия настолько озверела от безденежья, что была готова пуститься во все тяжкие. И случай быстро представился – один из владельцев казино, оставшись без дел, после того как Вова, запретив азартные игры, заставил все игровые точки поменять владельцев на прокуроров, решил сменить вид деятельности на наркоторговлю. После чего бесследно растворился в одной из емкостей на своем наркозаводике – наркоторговлю в России курировало МВД, которому новоявленные конкуренты были поперек горла.

Лилию растворять не стали – налаженное производство никто закрывать не собирался, обеспечив заводику новый рынок сбыта – Европу. После этих событий заводик еще несколько раз переходил из рук в руки, так что кто именно сейчас курировал производство: МВД, ФСБ или уже сам Кремль, я не знал. Не уверен, что это знала и сама Лилия. В её задачу входило синтезировать заданный перечень веществ, а что с ними происходит в дальнейшем, её не интересовало. Собственно, поэтому она и была жива.

Производство располагалось в одной из промзон Москвы, куда я тоже дошёл пешком. На проходной меня встретила сама Лилия, которой я отписался еще из дому, через защищённый шифрованием чат телеграмма. За её судьбу можно было не волноваться – какой бы цирк не устроили расследующие моё дело агенты, посягать на этот бизнес им никто не позволит.

Мы поднялись в её кабинет, который, в лучших традициях голливудских фильмов, больше напоминал химическую лабораторию, чем обычная химическая лаборатория. Правда, он и был химической лабораторией – помимо руководства заводиком, Лилия работала над синтезом новых веществ. Оглядев женщину, которая с момента нашей предыдущей встречи, стала еще более худой, и сейчас напоминала одетый в белый лабораторный халат скелет, я вздохнул.

Судя по всему, Лилия, как хорошая повариха, регулярно снимала пробу со своего варева.

Пришлось делать вид, что не замечаю её состояния. Всё равно, что-то изменить в этой ситуации было не в моих силах. Лилия, сильная, волевая женщина, сама выбирала свой путь. И сама шла по нему в пропасть.

Я чмокнул Лилию в щеку, и мы мило поболтали о текущих делах за чашечкой необычайно крепкого и бодрящего кофе. Настолько бодрящего, что я выразительно посмотрел на Лилию.

– Ну вот еще, – правильно истолковала мой взгляд Лилия, – обычный это кофе. Без добавок. Просто я его в автоклаве варю. Он так крепче.

Я встал и подойдя к лабораторному столу, на котором высился, сверкая медными боками, обвешанная манометрами выполняющий роль кофеварки автоклав. Рядом, в соседнем устройстве, заметно больших размеров, как в лавалампе взымались и опадали бесформенные сгустки вещества.

– Синтезируешь человека неудовлетворенно желудочно? – спросил я, вспомнив читанную в детстве книжку.

– Нет, это клейпучка.

Я поморщился. Слово было смутно знакомое. Где-то я определённо его слышал.

– Полимер это. Специальный, – пришла мне на помощь Лилия, – у меня на производстве кто-то из сотрудников начал конечный продукт тырить. Вот я и сварила клейпучку. Чтоб сор из избы не выносить. А то у этих, – Лилия выразительно посмотрела вверх, – на все случаи одна отработанная схема решения проблем. А мне потом замену коллективу искать, – затянувшись сигаретой добавила она, – нет желания. В общем, если взболтать клейпучку хорошенько, а потом положить в спокойное, тихое место, то она от любого движения полимеризуется.

С этими словами она взяла со стола матово черную реторту, взболтала, потом резким щелчком большим пальцем откинула притертую крышку и опрокинула над столом. Оттуда, с неторопливостью ленивца, выкатилась здоровенная капля тягучей, янтарной жидкости, которая, упав на стол, за доли секунды сменила цвет на травянисто зеленый и…

*БДЫЩ*

От удивления я подскочил в воздух на полметра. Капля взорвалась. Но это меня бы не удивило, собственно говоря, я ожидал от клейпучки чего-то подобного. Удивительно было другое – взорвавшись, капля выстрелила во все стороны белыми лучиками дыма, сделавшись похожей на одуванчик. И эти струйки дыма не пропали после взрыва, а как-то даже уплотнились, превратившись в пластиковые нити, связавшие стол, потолок, оба автоклава, и… видимо меня. Одна из нитей, вытянувшись на два метра, ударилась мне в рукав куртки.

Я попробовал отойти. И не смог. Тонкая, белая сопля клейпучки немного растягивалась, но не отпускала. Стоящая сзади Лилия коснулась её сигаретой, и только тогда белесое щупальце клейпучки, как бы нехотя, отцепилось от куртки и свернувшись колечком, на манер тещиного языка, успокоилось на столе.

– Кислород воздуха постепенно насыщает полимер и заставляет клейпучку принять первоначальную форму капли, – сказала, голосом Дроздова Лилия. – При этом, захваченные псевдопсевдоподиями предметы притягиваются и фиксируются клейкими нитями.

Наблюдая как диковинный пластиковый цветок, который сейчас, втягивая свои щупальца подтягивал к себе всё, на что попали его клейкие нити, я уважительно поцокал языком.

– А это вообще не опасно? – спросил я, наблюдая как тонкая ложноложноножка тащит к столу здоровенную кадку с фикусом. – Что будет, если она на кожу попадет?