Закон Противоположности (СИ) - Лятошинский Павел - Страница 35

Внутренности заледенели в трупном окоченении. Всё умерло во мне, все чувства разом. С меня достаточно, пусть перебесится, остынет, тогда поговорим, как взрослые люди. Наизнанку для них выворачиваюсь, а мне в спину камни летят. Ещё эти дети… Да если б я хотя бы их любил, но нет же, я их ненавижу. Чужая кровь, дурная. Ненавижу их, ненавижу их папашу. Хорошо ему было с моей женой, кувыркались в постели, хихикали, а как она под ним стонала, что позволяла с собой делать…

Стоп, я знал всё это раньше, я не должен так говорить, не должен так думать, я никому ничего не должен…

Проехал на красный сигнал светофора. Час кружил по городу без цели. Темнеет. Остановился возле супермаркета, купил бутылку виски и коврик для туалета. Не хочу домой, но если не поеду, будет только хуже.

Свет в доме не горит. Входная дверь закрыта на оба замка. Уехала к маме, браво, актриса, очень взрослый поступок, зал аплодирует стоя. Поехать за ней сейчас или завтра? Сейчас поеду — поругаемся сильнее, поеду завтра, можем и вовсе не помириться никогда. И неизвестно, что лучше.

Пути Господни неисповедимы. Что будет завтра не дано знать никому. Никому, кроме меня. Мое завтра не наступит. Топливо на исходе. Мотор дернулся в последний раз и заглох. Могильную тишину в кабине нарушает мерное жужжание автономного отопителя Заряд аккумулятора — последняя нить паутины, которую сплела для меня смерть. Я намертво прилип, я крохотный букашка, жужжу и дергаю ногами, и чем сильнее вырываюсь, тем четче по нити проходит сигнал: «сюда, скорей сюда, сожри же меня, наконец».

«Я хочу жить» — эта фраза была оправданием любому поступку. Но больше не хочу. Нет сил, давайте ставить точку. Сколько ещё мне страдать? Итак ведь всё ясно…

Я глубоко вдохнул подряд три раза. Выдохнул. Болит голова.

Никто на помощь не придет. Да и кому я нужен — очередной мудак из жизни Яны.

Она терпеть не может, когда пьют с горла. Это делает слаще каждый глоток. В комнате темно, тихо и беспокойно. Запах её духов медленно уступает место перегару. Я отодвинул штору, сел на подоконник. Облокотился на стену, она холодная, ещё холоднее стекло. Ниже полной луны застыло облако. Застыло всё вокруг. Застыла кровь. Боже, как тоскливо. Мне не хватает её вечного брюзжания: «возьми стакан, не пей с бутылки, разуйся, задерни штору, не опирайся на стекло, останутся следы…».

В горло будто залили свинец, изжога и тяжелый ком подкатили одновременно. Несколько часов прошло, каких-то несколько часов, а я уже не нахожу себе место. Развестись? Расстаться? Как такое могло прийти в голову? Я должен немедленно её забрать и плевать, что будет дальше.

Яркий луч фар ударил в окно, ослепил, пополз вниз и уперся в створки ворот, озаряя всё кругом белым свечением. Послышались голоса. Двое мужчин громко переговаривались за забором. Одного из них я узнал, это был дядя Яны. Видел его раз в жизни на нашей свадьбе. Приехал за её вещами? Тогда плохи дела. Я отошел от окна и быстро спустился к входной двери. Постучали кулаком, так сильно, что в проеме посыпалась штукатурка. Дверь была не заперта. Я замер в метре, не решался подойти ближе. Ручка поползла вниз, скрипнули петли и две широченные морды уставились на меня в упор.

— Добрый вечер, — промямлил я, отступая.

— Добрый, — сказал дядя Яны и хлестко влепил мне ладонью по уху. Я пошатнулся, в глазах вспыхнули огни, зашумело. Не успел поднять руки, что бы закрыть лицо, как мощный апперкот уложил меня на пол.

— Не вставай, сука, убью, — заорал второй мужик. Я перевернулся на бок, приподнялся на руках и тут же получил удар ногой в живот. — Лежать, сказал, убью, — повторил он свою угрозу. Я свернулся калачиком и захрипел.

— Хорош, Толя, хорош щенка ломать.

— Ну что, нравится, сука? — поинтересовался Толя, — за Яночку любого порву, понял? Понял?

— Понял, — процедил я сквозь зубы.

— Я не слышу, — заорал Толя.

— Понял, — повторил я громче.

— То-то же. Будешь знать, как обижать девчонку.

— Я ничего не сделал, — попытался я оправдаться, но тут же получил в спину размашистый удар носком армейского ботинка. На этот раз ударил дядя Яны.

— Поехали, — скомандовал он Толику.

— Всё что ли? — возмутился второй, — Яночка в больнице загибается, а с него, как с гуся вода, что ли?

— Как в больнице? Что случилось? — заорал я и вскочил на ноги, забыв про боль и угрозы.

— Так, в больнице. Плохо ей стало. — Как ни в чем не бывало ответил её дядя. — Я не доктор, откуда мне знать. Сказала, что вы поссорились, а мне больше и не нужно, что б в порошок тебя стереть.

— Я ж… — не успел раскрыть рта, как Толя, что есть силы, воткнул мне под дых кулак, я рухнул на колени и завалился на бок, не в силах продохнуть, а он перешагнул через меня, похлопал товарища по плечу, и оба вышли из дома.

Глава двадцать вторая

Глава двадцать вторая

В пятницу, двадцать восьмого апреля Яне нездоровилось. С утра мучили боли в твердом животе. Об этом я не знал. На такси она отправилась к своему гинекологу и после осмотра получила направление на сохранение в родильный дом областной больницы. Когда я приехал, она только закончила собирать вещи, которые возьмет с собой. То, что я вернулся пораньше, было как нельзя кстати. В её планах, мы должны были отвезти малышек к их бабушке, а Яну в роддом. В её планах, о которых я, разумеется, не знал. Так и получилось, что уехал в очень не подходящий момент, о чем я опять же узнал последним, когда меня били.

Она не сказала, я не догадался. Моей вины нет. Какая там вина, когда она просто промолчала, а я, избитый, валяюсь на кафельном полу в прихожей. Что стоило взять телефон, позвонить, ну или сообщение отправить, что так и так, доктор прописал лечь в больницу. Нет же, устроила сцену с квитанцией и этим, будь он проклят, ковриком.

Хрипя и превозмогая ноющую боль в копчике, куда от души приложился ботинком дядя Яны, я карабкался по лестнице в спальню. На полу, под окном, стояла на две трети полная бутылка холодного виски, ставшая компрессом ушибленному подбородку. Отпил виски и вернул бутылку обратно к лицу. Чувство, что она меня предала, возникло внезапно и нарастало с каждым глотком. Значит, родственникам своим она нажаловаться может, а как меня о чем-то попросить, так язык отсохнет. По полу тянет сквознячок, холодная стенка под лопатками и головой освежает, приятно контрастируя со жгучим алкоголем. Если честно, мне глубоко наплевать на самочувствие Яны, как бы сильно её не тошнило, мне сейчас никак не лучше.

Время мчится, или остановилось, виски допит, тошнит, глубокая ночь, полная луна двоится, отражаясь в стеклопакете. Что стоило позвонить? Или отправить сообщение? Всего два слова: мне плохо. И всем было бы хорошо. Нет же, она опять всё сделала по-своему. Нащупал телефон, разблокировал экран, так и есть, ни одного пропущенного звонка. Сердце замерло, когда в сотне непрочитанных сообщений, по большей части угроз из банка, я не прочел сообщение Яны: «Мне очень плохо, постарайся не задерживаться». Она написала это днем, за полчаса до моего приезда…

Представил себе, как она, корчась от боли, подбирает нужные слова, чтобы не сильно испугать, набирает мой номер, не дожидаясь первого гудка, сбрасывает, пишет, стирает, снова пишет. Вот я приехал и она рада, что я приехал так быстро, а дальше… Душно и тесно, мне давит на грудь золотой крестик и футболка, вдруг прилипла к груди и сжимает ребра до треска. Не могу позвонить, недостаточно средств, пишу сообщение, но пальцы не слушаются и вместо: «Дорогая, прости меня негодяя», получается: «Догорая, прости меня негодуя» или что-то в этом роде, сейчас не вспомню, да это и не важно, потому что сообщение я не отправил, заснул.

Утром стало хуже. Меня трясло от мысли, что с Яной может случиться, или уже случилось что-нибудь страшное, что-нибудь непоправимое. Или, не дай Бог с малышом. Несколько раз я, сам того не желая, представил её лежащей в гробу и малыша в гробике, размером с коробку от обуви, и мне стало настолько паршиво, что нет слов, которыми можно описать это состояние. Позвонил ей не меньше семи раз, она не отвечала. На восьмой раз робот сказал, что абонент разговаривает по другой линии. Как тонущий хватает руками воздух, так же я ухватился за мысль, что не всё потеряно, раз она разговаривает с кем-то по телефону.