Закон Противоположности (СИ) - Лятошинский Павел - Страница 15

Глаза у Яны и детей округлились, как только мы въехали во двор. Раскрыв рты, они долго рассматривали фасад, мраморные лестницы с массивными балясинами, полукруглый балкон, бетонные вазоны на гранитной брусчатке с ещё цветущими хризантемами.

— Вот это хоромы, — прошептала Яна, выйдя из оцепенения, — хочешь сказать, мы здесь будем жить?

— Уже живём, занимайте комнаты, разбирайте вещи.

Дети побежали наперегонки, захлопали двери, с восторгом носились они из комнаты в комнату. Дом наполнился смехом, и он разом преобразился, словно со сказочного замка снялось проклятье злой колдуньи.

Несмотря на усталость, я долго не мог уснуть. Нахлынули воспоминания о далеких временах, когда мы жили здесь с матерью и отцом. Я бегал по этим коридорам, так же, как Настя с Кирой, а мама постоянно готовила. Стряпня остывала и отправлялась на помойку, потому, что тот, ради кого она старалась, уже где-то поужинал. Это повторялось каждый день.

Будильник прозвенел в семь. Пробуждение в родительской спальне в нашем доме было новым испытанием для меня. Уверенно отдал бы глаз на спор, что мне двенадцать лет, я опаздываю в школу, на кухне меня ждут мамины оладьи со сгущенкой, а остальное всего лишь сон. Но на кухне, впрочем, как и в других комнатах, меня никто не ждёт. Жена и дети крепко спят.

Во дворе прогревается машина. Смотрю в окно на орех, который отец посадил в день моего рождения. Дерево не изменилось за те несколько лет, что я не появлялся дома, потому и был мне чем-то родным. Порыв ветра обрушил разом все листья. Ничего особенного, листопад, но в листопаде я увидел пример решительности. При первых же заморозках листья мгновенно осыпаются на землю. Они не ждут, что завтра или уже через час потеплеет. Их решение окончательное и бесповоротное.

Я оделся и поехал на завод.

— Куда? — просипел голос сквозь щёлку в тонированном стекле с надписью «Проходная».

— Я к Андрею Викторовичу, он ждёт.

— Ага, ждёт, как же. Фамилия.

Я представился. Сиплый зашелестел страницами какого-то журнала.

— Нет такого. Обожди, секретарше наберу.

Через пятнадцать минут вышла анорексичная блондинка, лет сорока с яркой красной помадой. Волосы у неё выглядели настолько искусственными, что я невольно стал искать глазами край парика на линии роста. Но нет, это её неживые волосы. Она недовольно смерила меня взглядом и предложила следовать за ней к лифту.

— Как вас представить и по какому вопросу?

Снова представился, и пока мы шли по плохо освещенному коридору верхнего этажа, изложил цель своего визита. У двери с надписью «Приемная» блондинка оборвала меня.

— Ждите, — сказала она и захлопнула передо мной дверью.

— Пройдите, — сконфужено прошептала она, вернувшись.

В кабинете накурено, на столе стоит стакан с виски, а в кожаном кресле развалился Андрей Викторович. Красное лицо отекло, мутные глаза под длинными седыми бровями неприязненно уставились на меня.

— Мда, мля…

— Что простите? — переспросил я.

— Приплыли, мля…

— Куда приплыли?

— Да он ещё и тупой.

— Кто тупой? О чем вы?

— Так, — прочавкал Андрей Викторович, — друг попросил пристроить сына на работу, а он как бы некондиция…

— Я вас с трудом понимаю.

— От тебя и не требуется. Дуй в гараж, присматривай там за порядком. Подозрительное приметишь, докладывай, а не приметишь, не мозоль глаза. Задача ясна?

— Задача ясна.

— Можешь просто кивать, и так голова раскалывается, — бормотал он себе под нос. — Чего стоишь? Руки в брюки и вперед, на трудовые подвиги, мля.

Я хотел поблагодарить, уточнить, что за гараж, где находится, но поспешил удалиться. Какой мерзкий тип и что за «мля», через слово. Вырвать хочется. Неужели во всем Ростове нет места приличнее? Может, отец специально меня сюда послал, проучить. Нет, это для него слишком сложно. Как бы там ни было, а мне никак нельзя показать слабину, да и выбор не велик.

Огромная территория завода обнесена бетонным забором с колючей проволокой в три ряда. Цеха и мастерские никогда не видели ремонта, похожи на облезлых псов. Осколки битых стекол злобным оскалом торчат в гнилых деревянных рамах, кровля вот-вот провалится. Всюду проржавевшие каркасы непонятных конструкций. В ста метрах от административного здания находится гараж. Окно забито фанерой. Вместо форточки жестяной лист, в середине которого печная труба.

Вошел в гараж через дверь на створке ворот. Справа от меня стоит дровяная печь, а возле нее двое мужчин играют в нарды. Тот, что сидит ко мне спиной, полноват, прозрачный пучок седеющих волос плохо маскирует лысину. Второй сидит ко мне лицом. Он худощавый армянин, возрастом не более тридцати лет. В стороне флегматично обдирает изоляцию с кабеля ещё один угрюмый работник гаража. Лысый игрок яростно потряс кулак и две косточки рассыпались по доске.

— Марс! Ха, Марс, второй раз подряд. — Объявил лысый о своей победе.

— Молодой человек, это ремонтная зона, посторонним здесь находиться запрещено, — обратился ко мне армянин, в то время как третий работник прятал под куртку кусок кабеля.

— День добрый. Я не посторонний. Я ваш начальник.

— И вам здравствовать, — сказал лысый, обернулся ко мне и поправил очки с толстыми линзами. — По какой же части вы нам начальником приходитесь?

— Просто начальник.

Лысый встал и подошел ко мне очень близко. Ростом он ниже меня на голову, но крепкий и напористый.

— А как вас, начальник, звать?

— Владимир.

— Семён, — протянул руку лысый. Ладонь у него очень грубая, пальцы короткие, покрыты черными трещинками и порезами.

Следом подошли армянин и угрюмый.

— Аршак, — представился армянин.

— Славик, — сказал угрюмый и принялся бесцеремонно рассматривать меня, — я тебя где-то уже видел.

— Может и видел, что с того? — Я пожал плечами.

— Ничего. Лицо знакомое, а где видел, не припомню. Ну, да не столь важно, вспомню ещё. Кофейку?

— Можно и кофейку, — согласился я, о чем тут же пожалел, увидев, как Славик взял с верстака грязную кружку и ополоснул её кипятком. Чашка чище не стала.

Семён пододвинул мне пакетик с засохшими пряниками и уступил свое место возле печи, а для себя пододвинул табурет.

— Играешь? — спросил он меня и указал на нарды.

— Давненько зариков в руки не брал. Расскажи для начала, что здесь к чему, а потом сыграем.

— Рассказывать особо нечего. Работа, что называется, не бей лежачего. Утром осмотр перед путевкой. У кого поломка, тот на ремонт, остальные в добрый путь. Всего двенадцать машин: четыре ПАЗа-вахтовки, три «козла» четыреста шестьдесят девятых, «буханка», Волга, и шестьдесят шестые. Машины хлам, помнят Ленина молодым, сыплются как песок с ведра.

— А где они сейчас?

— Говорю же в рейсах. Кто где, это уже не мое дело. Так что, в длинные или короткие? — спросил Семён, расставляя шашечки на игровое поле.

— Вы поиграйте, а я немного осмотрюсь.

Допил кофе, поставил кружку на прежнее место. В гараже грязно. Обувь то прилипает, то скользит по бетонному полу с наростами грязи перемешанной с машинной смазкой. На стене коллаж из журнальных вырезок автомобилей и звезд плейбоя.

Подошло время обеда. Мужики разложили на столике еду: хлеб, котлеты, овощи, соленья. Предложили мне поесть с ними, но вид грязных рук, рвущих на куски батон, отбил аппетит. Завтра начнется работа, а сейчас мне пора домой. Ухожу, придерживаю свободные края пальто, чтоб не испачкаться. В целом мне здесь нравится, как-то просто и по-особенному уютно.

Дни закружили с космической скоростью, словно лошадок на карусели пустили в галоп. Боюсь моргнуть. Каждый раз, как открываю глаза, выясняется, что уже прошел день, прошла ночь, нужно вставать и ехать на работу, хотя я даже не помню, чтобы ложился спать. В гараже спокойно, я тут отдыхаю. Каждый занят своим делом, а в моей работе главное — вовремя расписываться в толстой тетради. Других обязанностей нет.

В первый декабрьский день на банковскую карту пришла зарплата. Через час пришли деньги от отца. В сумме вроде бы и немало, но вдвое меньше, чем платили в футбольном клубе. Вторым неприятным сюрпризом стало то, что на проходной завода нужно отмечаться, когда пришел на работу и когда ушел. Свободное время, о котором я так мечтал, по-прежнему далеко.