Пушинка в урагане (СИ) - Ежов Сергей - Страница 58

На гигантском пространстве от Кургана до Красноярска кипела работа. Сначала прямо на грунт укладывались шпалы и рельсы узкоколейки, причём, сразу в две нитки, чтобы обеспечить встречное движение поездов. По узкоколейке завозились необходимые грузы и материалы, и, конечно же, рабочие. Сразу перемещались строительные батальоны, вместе с семьями строителей, и заселялись в заранее установленные дома. А дальше начиналась работа: вырубка просек, выкопка выемок, насыпка насыпи и отсыпка балласта. Строились мосты, причём сразу же основательные, с бетонными быками, с чугунными, а кое-где и стальными пролётами. Мосты проектировались сразу в расчёте на болтовые соединения, что несколько удорожало, но зато очень ускоряло время работы. Были разработаны проекты типовых мостов для разных типов препятствий, и поэтому работа шла весьма споро. Правда, инженеры ворчали, что, дескать, мало творческой работы. Может они и правы, но типовые решения и типовые детали резко удешевляли и ускоряли строительство. Я уже пообещал инженерам, что все крупные станции будут иметь вокзалы по индивидуальным проектам, и я дам заказы именно им, а не буду приглашать сторонних архитекторов. Это их утешительный приз.

Участок, где приготовили показное выкладывание железнодорожного полотна, был выбран со знанием дела: с одной стороны, небольшая берёзовая роща, по-местному колок, служащая фоном для огромной толпы зрителей, собравшихся на мероприятие. Справа налево тянулась подготовленная насыпь, по которой периодически пробегали люди или проезжали всадники. Похоже, начальники, взволнованные выдающимся событием, снова и снова проверяли готовность основы. Собравшиеся сдержанно шумели. Оркестр бодро наяривал железнодорожную песенку, неосторожно наигранный мною в салон-вагоне по пути сюда. Народ, откуда-то узнавший слова, подпевал:

Старый мотив железных дорог

Вечная молодость рельсовых строк

Кажется, будто вся жизнь впереди

Не ошибись, выбирая пути

Не ошибись, выбирая пути!

Наконец, на западе показался дым паровоза, толкающего перед собой специальные платформы, груженные готовыми пролётами железнодорожного пути. С востока тоже надвигался такой же путеукладочный состав. Это было великолепное зрелище: поезд останавливался, специальный кран, смонтированный впереди состава, подтягивал вперёд очередной пролёт пути и укладывал перед собой. Рабочие на земле сноровисто поправляли его и стыковали с уже уложенным пролётом, закручивая гайки на стыковочных пластинах, а где надо, и поправляя костыли. Как только рельса соединяли, поезд давал свисток и двигался вперёд на очередной двенадцатиметровый пролёт. Четыре километра пути до нас с каждой стороны бригады преодолели за полтора часа, и состыковались прямо перед трибуной. Я был впечатлён скоростью работ, и вообще профессионализмом работников.

– Прошу обратить внимание, Ваши императорские величества, что бригады, уложившие перед вами пути, непростые. Здесь собраны лучшие из лучших рабочих, доказавшие своё право всем своим предыдущим трудом. Большинство из работников избраны такими же работниками.

Мы с Ириной Георгиевной спустились вниз, к выстроившимся рабочим. За нами тянулась роскошно наряженная свита, что на фоне пропылённых и грязных рабочих выглядело странновато. Впрочем, это, на мой взгляд, а на взгляд местных… не знаю, не интересовался.

Начальник строительства дистанции, полковник Шуляков, двигался на полшага позади меня и давал рекомендации рабочим:

– Михайлов Давыд. Машинист паровоза, стаж работы сорок один год. Непревзойдённый мастер своего дела. На его счету несколько десятков предложений по улучшению механической части паровоза.

Я пожал руку старому машинисту:

– Как Ваше отчество, Давыд Михайлов?

Машинист растерянно глядел на меня и молчал.

– Как зовут твоего батюшку? – пришел мне на помощь полковник.

– Дак, Андреем звали покойника, царство ему небесное.

– Благодарю Вас за хорошую работу, Давыд Андреевич Михайлов. Награждаю Вас орденом Трудовой Доблести первой степени. Ваш труд нужен России, нужен народу, а ещё нужно, чтобы Вы передавали свой опыт молодым работникам.

– С превеликим старанием буду работать, и учить молодёжь! – с жаром ответил старый машинист, и по морщинистым его щекам побежали слёзы.

Ирина Георгиевна шагнула вперёд, и укрепила орденский знак на рабочей тужурке машиниста, и мы двинулись к следующему. Я шагал вдоль недлинной шеренги награждаемых, всего-то шестьдесят человек, говорил положенные слова, пожимал руки и думал. Как, каким образом получилось, что дети и внуки вот этих самых людей, сейчас смотрящих на меня с восторгом и умилением, требовали расстрела последнему царю из прогнившей династии, потерявшему к тому времени и любовь народа, и народное доверие, и собственную корону. А ведь в этом нет ничего удивительного: народ не забыл и не простил крепостного рабства, не забыл и не простил выкупных платежей, закона о «кухаркиных детях», вечного голода, беспросветной нищеты, оскорбительного неравенства и много чего ещё. Хотя бы такая деталь: я, император всероссийский, обращаюсь к рабочим на Вы и по имени-отчеству, а инженер или офицер – на ты, и только по имени или фамилии. Почему? Да потому что он местный и так воспитан. Для него рабочий – просто одушевлённый инструмент, скот. Даже хуже скота – за лошадь или корову нужно платить, а мужик бесплатный. Сдохнет – бабы ещё родят. А я воспитан в будущем совсем по-другому: для меня они такие же люди, как и я.

Значит, надо менять систему воспитания, как уже начали менять систему образования. Во вновь создаваемых школах Железнодорожных войск, колхозов и государственного сектора промышленности введен семилетний курс обучения, с упором на естественные и точные науки. И сразу введено правило: ученик, не желающий учиться, отчисляется после третьего предупреждения. Незачем тянуть из класса в класс тупиц и лентяев: ничего доброго из них в будущем не вырастет.

Впрочем, я отвлёкся. Официальная часть с награждениями и речами закончилась, и началось гуляние. Для меня, свиты, офицеров-железнодорожников и инженерно-технического персонала были установлены красивые шатры, а для публики попроще – просто столы под парусиновыми навесами. Как ни странно, угощение, за исключением спиртных напитков, было практически одинаковым: дичь, овощи и фрукты. Для столичного жителя мясо сайгака или джейрана, куропатка и дикий гусь экзотика, а для железнодорожного рабочего обыденность. Рабочих кормят тем, что в данной местности дешевле, а дешевле дичины здесь ничего нет. Жаль только, что с таким отношением выбьют всю дичь, и будет, как в моём будущем, пусто. Надо бы ввести природоохранное законодательство по примеру Советского Союза, завести заповедники и охраняемые территории.

Настроение задавал оркестр, причём музыканты не зацикливались на великосветской музыке, а играли народные мелодии: вслед за «Барыней» звучала лезгинка, за ней какой-то ужасно знакомый белорусский наигрыш, а затем снова русская плясовая. Каждый раз, когда объявляли очередную мелодию, в стихийно образовавшийся круг выходили знатоки и отплясывали в меру своего умения. Зрители хлопали в ладоши, криками подбадривали танцоров, а знающие слова подпевали. Когда очередной раз грянули «Камаринскую», в круг вышли и мы с Ириной Георгиевной.

Отплясали, сели отдышаться, и тут к нам подошла целая делегация из представителей разных сословий. Впереди, как положено, сановные люди, за ними начальники чином поменьше, а сзади и вовсе простые рабочие.

– Слушаю вас, господа.

Вперёд выступил и солидно откашлялся умудрённый сединами и усыпанный орденами красноярский губернатор.

– Ваши императорские величества! Мы все наслышаны о ваших выдающихся вокальных способностях, однако, почти никому из присутствующих не довелось услышать ваше пение. Нижайше просим вас исполнить нам несколько песен.

Толпа за спиной губернатора просительно загалдела, а я повернулся к супруге: