Самые знаменитые ученые России - Прашкевич Геннадий Мартович - Страница 59

Первый год поисков не дал ожидаемых результатов.

Зато в 1895 году, возвращаясь с севера, Амалицкий наткнулся не нечто весьма интересное. Сделав небольшую остановку в Нижнем Новгороде, чтобы еще раз осмотреть выходы пермских пород на реке Оке – у самого ее впадения ее Волгу, он обнаружил, что местный береговой песчаник содержит плотные окатанные обломки ископаемых костей. В течение самого короткого времени Амалицкий обнаружил в песчанике несколько позвонков, обломок зуба и фрагменты черепа. Найденные окаменелости, несомненно, имели сходство с подобными же фрагментами зверообразных пресмыкающихся дицинодонтов, очень распространенных в пермских отложениях Южной Африки.

Теперь Амалицкий почувствовал уверенность.

Он и раньше считал, что материковыми отложениями в России ученые занимаются очень мало, а сейчас получил право прямо заявить, что «…чем глубже геологи спускаются по геологической лестнице, тем более и более они игнорируют материковую эволюцию».

В 1896 году, после четырех лет исследований, пришло главное открытие.

В верхнепермских отложениях, широко развитых в нижнем течении Сухоны и в верхнем течении Северной Двины, Амалицкому удалось отыскать отпечатки глоссоптерисов, а также окаменелые кости вымерших пресмыкающихся дицинодонтов и парейазавров, известных до той поры только из пермских отложений Южной Африки и Индии. Таким образом, Амалицкий установил, что в далекую пермскую эпоху Северная и Центральная Россия, Урал, Алтай, Индия, а также Центральная и Южная Африка входили в состав одного материка, заселенного сходными растениями и животными.

В 1897 году на Международном геологическом конгрессе, проходившем в Петербурге, Амалицкий прочел доклад о своих находках и представил найденные им остатки флоры и костей рептилий. Он действительно испытал миг торжества, когда показывал бывшим оппонентам глыбу песчаника с ясными отпечатками листьев глоссоптериса, и глыбу с рядом крупных зубов, обнажившихся по ее краю. Зубы, без всякого сомнения, принадлежали травоядному пресмыкающемуся известному под названием парейазавр.

Отношение к работам Амалицкого сразу изменилось.

В 1899 году Варшавское общество естествоиспытателей выделило ему 1000 рублей специально для полевых работ.

«…Летом 1899 г. были произведены палеонтологические раскопки на правом древнем склоне Северной Двины в 12 километрах выше железнодорожной станции Котлас, у д. Ефимовской, в местности, называемой Соколки, – вспоминал Амалицкий. – Здесь на крутом склоне обнажены полосатые рухляки, в толщу которых включено несколько мощных чечевиц песка и песчаника. В этих чечевицах можно наблюдать нависшие глыбы шарообразной формы очень твердого песчаника (конкреций); внутри их и заключаются окаменелые кости и листья.

Чечевица, предназначенная для раскопок, находилась среди рухляков, составляющих совершенно вертикальный обрыв, возвышающийся на 45 м над рекою; длина чечевицы – 100 м, наибольшая толщина посредине – 12 м. Ее основание расположено на высоте 25–30 м над рекою, а верхняя часть – на 6 м от вершины склона. Совершенно вертикальные обрывы рухляков, составляющие ее основание и кровлю, не позволяли подобраться к чечевице ни сверху, ни снизу. Поводом к раскопке именно этой чечевицы послужило то обстоятельство, что в предыдущие экспедиции были находимы на бичевнике выпавшие из нее большие глыбы песчаника (конкреции) с окаменелыми костями и листьями внутри.

Поскольку из-за падающих камней подобраться к чечевице со стороны обрыва было невозможно, решили начать правильные раскопки сверху. Слой почвы был снят, рабочие добрались до самой чечевицы, в которой была выбита галерея в 7 м длины, 4 м ширины и такой же глубины.

В разных местах были сделаны находки.

В центре чечевицы скелеты-конкреции лежали наиболее скученно.

Сперва мы нашли здесь три рядом лежащие скелета, принадлежавших, вероятно, хищникам, а под ними лежали еще три более или менее полных скелета – парейазавра».

Коллекция, собранная Амалицким, была размещена в шестидесяти четырех ящиках и весила двадцать тонн. Для перевозки коллекции понадобилось два железнодорожных вагона. А всего Амалицким было найдено пять полных скелетов, пять скелетов менее полных и много конкреций с разнообразными костями и черепами, принадлежащими как рептилиям, так и древним земноводным – стегоцефалам.

Теперь никто не оспаривал взглядов Амалицкого.

Теснейшее родство пермской фауны России с такой же фауной Южной Африки было доказано. Для последующих раскопок ученому были выделены уже крупные деньги – 50 000 рублей.

Местные жители, нанятые для раскопочных работ, никак не хотели верить, что профессор из столицы ищет каких-то допотопных животных. Они были уверены, что профессор из Варшавы ищет золото. Эта вера была так велика, что рабочие начали утаивать находки, втайне проверяя – не золото ли это все-таки?

«…Только когда удалось найти челюсть парейазавра с хорошо сохранившимися зубами, – писал Амалицкий, – а потом прекрасно сохранившуюся голову земноводного, то и рабочие и остальные крестьяне вполне убедились, что я собираю кости…

Нахождение полного скелета парейазавра произвело на всех очень глубокое впечатление. Интерес к раскопкам дошел до того, что рабочие, особенно из молодых и грамотных, считали за особое удовольствие работать в тех местах, где попадались окаменелости, спорили за места, с замечательным вниманием относились к откапываемому предмету; иногда за очисткой скелета забывалась «залога», т. е. десятиминутный отдых в конце каждого часа работы».

История с «золотом» быстро забылась, но вскоре в окрестных деревнях началась эпизоотия сибирской язвы. По деревням поползли нелепые, зато упорные слухи о том, что якобы приезжий столичный профессор раскопал некое древнее падалище, отчего и произошла болезнь. Встревоженного Амалицкого нисколько не утешали слова крестьян, деревня которых почему-то не была затронута эпизоотией: «Будем Бога благодарить за то, что ты, нас жалеючи, не напускаешь на нас этой заразы».

К счастью, ветеринары сумели задавить болезнь.

Когда собранные коллекции были доставлены в Варшаву и пришла пора их обработки, Амалицкий столкнулся с новой проблемой – в России не нашлось специалистов, умеющих правильно препарировать каменные останки. Амалицкому самому пришлось учиться препараторскому делу, а затем обучать привлеченных к работам опытных рабочих-каменотесов. Из двенадцати попробовавших себя в этом деле человек осталось всего двое, зато они сделались хорошими препараторами. Что же касается научной стороны, то Амалицкому немало помог крупнейший специалист по южноафриканским наземным позвоночным палеонтолог доктор Роберт Брум. В 1910 году Брум специально приезжал в Россию для знакомства с коллекцией.

В 1908 году Амалицкого избрали директором Варшавского политехнического института. Но уже начали сказываться многолетняя усталость и возраст. Огромная коллекция требовала постоянных хлопот, к тому же, Амалицкого угнетало отсутствие преемников в начатом им деле. С большим трудом ученый добился соглашения на то, чтобы коллекция перешла в Академию наук, но начавшаяся в 1914 году мировая война поломала и эти планы. Все же Амалицкий сумел организовать эвакуацию из Варшавы в Москву всей своей лаборатории.

К сожалению, в 1916 году ученый тяжело заболел.

Отправленный на лечение в Кисловодск, он там и умер 28 декабря 1917 года.

После смерти Амалицкого обработка собранных им коллекций была продолжена. Наиболее законченные описания находок регулярно публиковались под редакцией академика А. П. Карпинского в специальной серии «Северодвинские раскопки В. П. Амалицкого».

«В палеонтологии и геологии, – писал палеонтолог И. А. Ефремов, – большую роль играют не только ученые, в многолетних изысканиях совершающие открытия важных законов, но и ученые, открывающие как бы богатые россыпи новых фактов, – смелые „капитаны дальних плаваний“ в поисках неизведанных земель».