Безымянные слуги (СИ) - Сухов Лео - Страница 43

Сняв фонарь, я вышел в коридор и поднялся на палубу. Небо было затянуто тучами, занимался рассвет, но вокруг царил полумрак. Мелкий дождь хлестал по доскам палубы, и наши часовые прятались на корме. Один дремал, другой возвращался с обхода. Увидев меня, он резко побледнел, вспомнив, что покидать свои посты и спать им не полагалось. Но я только успокоительно махнул рукой — мол, не буду вас ругать и закладывать.

Ветер был холодный, тяжелый и пытался сбить с ног. Вода перекатывалась по палубе, не успевая сливаться в специальные отверстия. Накативший вал ударил в борт, и меня повело в сторону — баржа накренилась. С трудом удержавшись на ногах, я смотрел на фонтан пены и брызг, поднимающийся над палубой.

— Веревка! — крикнул мне один из часовых, перекрикивая ветер и указывая пальцем в сторону. — Веревка! Можно держаться!

Я проследил за направлением пальца и обнаружил протянутый от пристройки к мачте канат. От мачты к носу тянулся ещё один. Благодарно кивнув, я ухватился за него и пошел. Нос баржи слегка приподнимался и был почти на одном уровне с пристройкой. Наши мореходы смогли вчера зафиксировать баржу носом против ветра — под небольшим углом. Поэтому волны били в переднюю часть баржи, заливая всё соленой водой.

Чтобы понять, что творится впереди, мне надо было добраться до носа. В какой-то момент особо крупная волна задрала нос баржи так, что я не удержался на ногах и почти повис на канате, а потом палуба сменила наклон в обратную сторону — и я скатился до мачты, успев обхватить ее руками и ногами. Казалось, баржа просто падает в какую-то водяную пропасть. Я видел, как натянулась на носу якорная цепь, а потом опала. Я даже представил, как еще немного — и обнажится дно. Но пропасть превратилась в очередной вал, а меня захлестнуло потоком воды с носа.

Откашливался я потом ещё с минуту, стараясь избавить лёгкие от соли и влаги. Но мое упорство было вознаграждено, и я всё-таки добрался до носа. Смотреть можно было разве что на очередные валы, катившиеся к берегу. Ветер был такой, что возникало ощущение — сейчас с меня сдует и одежду, и кожу. Мелкая морось, завиваясь водяными лезвиями, больно резала даже сквозь одежду. Очередной вал вознес меня на вершину бури. Зная, что сейчас будет, я с содроганием всматривался вдаль, а сам пытался удержаться, как можно крепче хватаясь за канат руками и ногами. Рядом загромыхала якорная цепь — натянулась, затрещал фальшборт. Когда нос стал опускаться вниз, я только вдыхал, накачивая себя кислородом. Но вода ударила с такой силой, что всё равно попала и в нос, и в рот, защипала в глазах, заложила уши и заставила трепыхаться, с трудом удерживаясь за канат. Больше всего я боялся отпустить руки и оказаться за бортом. Спасать меня точно никто не будет.

Но главное я увидел — и это нужно было донести до Пятнадцатой до того, как она решит отчаливать. С неё станется. Возвращаться было легче, но опаснее. Ветер и вода помогали скользить по палубе к кормовой надстройке, но риск сорваться за борт стал значительно выше. У входа меня встречали не только часовые, но и Пятнадцатая собственной персоной.

— Шрам, ты совсем с ума сошёл? — закричала она. — Что тебя туда потянуло?! А если бы тебя смыло?

— Н-ну, н-не смыло…же, — ответил я, пытаясь унять дрожь. — На у-узком м-месте валы… раза в… в три б-больше….

— Ты хочешь сказать, что мы не пройдём? — спросила Пятнадцатая хмуро.

Я кивнул и не стал отвечать.

Девушка подхватила меня под локоть и затащила на кухню. Там уже вовсю разожгли печи, было тепло — и даже жарко. Усадив меня на табуретку в уголке, Пятнадцатая схватила маленький ковшик, плеснула туда вина и накидала каких-то порошков из баночек. Через минуту у меня в руках была дымящаяся кружка с горячим вином и какими-то специями. Стало значительно теплее.

— Пей. Ещё не хватало, чтобы ты простудился, — буркнула она. — Ты для этого и пошёл на нос?

— Хотел посмотреть, что там дальше, — ответил я. — Увидел, что в узком месте залива просто…

— Поняла. И постарайся так больше не делать, — попросила Пятнадцатая. — Твоя глупая голова мне в последнее время слишком дорога…. И потерять тебя для всех нас будет не очень хорошо.

Я покивал, потягивая вино со специями. На кухню заглянули Хохо и Рыба.

— Рыба считает, что к полудню станет спокойнее, и можно будет отправляться, — порадовал новостью Хохо.

— Нельзя, — ответила Пятнадцатая.

— Волнение станет меньше, — успокоил Рыба.

— Здесь да, — кивнула Пятнадцатая. — Но вот этот идиот дошел до носа и сказал, что в узком месте волны выше раза в три. А у нас и тут нос иногда зарывается в воду.

Рыба крякнул.

— Да, вот тут-то и ждала нас засада, — пробормотал он. — Действительно, там почти как на рифах… Эх! Придется пережидать здесь. Жалко, что вчера не успели выйти.

— Жалко, — согласилась Пятнадцатая. — Но сейчас смысла жалеть нет. Займемся делами на барже.

— Может, и хорошо, — предположил Хохо. — Вчера все вымотались, и как бы мы гребли на второй день — ещё не ясно.

— Зато под парусом бы после узкого места — летели, — возразил Рыба.

Пятнадцатая помрачнела. Видимо, снова жалела, что вчера мы остались в заливе.

— Мы бы перевернулись в узком месте. И на том бы всё и закончилось, — мрачно возразил я. — Вчера ветер тоже сильный был. А в темноте мы бы ничего не увидели. Разве что на слух бы поняли, что что-то не так.

Все замолчали. Первой опомнилась Пятнадцатая.

— Так, раз у нас день свободный… Шрам, ты иди поваляйся в каюте пару часиков под одеялом. Если ты сляжешь, я лично тебя придушу. Хохо, найди Шастя — пускай наберет девочек и топает в трюм. Надо искать мази и бинты. А мы с тобой давай подрядим всех на обход и уборку помещений. Рыба, вы с Сучем проверьте это корыто — не дай боги протекает где-нибудь! Если нужна помощь — наберите толковых ребят… После обеда устроим принудительную помывку всех бойцов — надоело этот смрад вдыхать. Отдыхать будем после мытья. Шрам, ты ещё здесь?

— Меня нет, — пробормотал я, отставляя пустую кружку и выскальзывая с кухни.

В своей каюте я немедленно последовал совету Пятнадцатой. Мышцы у меня продолжали болеть, глаза стали красными от соленой воды, а от вина я сомлел. Стоило мне зарыться в одеяло и свернуться калачиком, как я провалился в тревожный сон.

Во сне я стоял посреди мрачного леса. Повсюду что-то капало. Слышались крики неизвестных созданий, треск и шум. В этом лесу не хотелось найти полянку и посидеть, слушая, как жизнь вокруг течет своим чередом. В этом лесу хотелось спрятаться под какую-нибудь корягу и носа не высовывать лишний раз. Здесь жизнь не ключом била — она водопадом обрывалась, о чём сообщил грозный рык и последовавший сразу за ним жалобный стон.

Но мне почему-то надо было идти вперёд. Во сне я это понимал точно — только вперёд, только идти. Я и шёл. Руки раздвигали широкие листья папоротников и гирлянды мха, ноги ступали тихо и аккуратно — я даже удивился, что так умею. Уши ловили каждый тревожный шорох. Казалось, что нервы напряглись и стали как натянутая якорная цепь на вершине вала.

Лес закончился, и внезапно я вышел на поляну, хоть здесь это и казалось невозможным. На этом каменистом пустыре можно было сесть и отдохнуть, а в самой середине поляны горел костер, рядом с которым сидел старик с седой бородой и в странной одежде. Его раскосые глаза задумчиво смотрели на огонь. Я сел рядом и тоже уставился на пламя. По телу расползалось приятное тепло.

— Думаешь, что напрасно тут оказался? — спросил старик.

— Случайно вышел, — согласился я.

— Никто сюда случайно не выходит. Каждому своя мера отмерена, — он покачал головой.

— А моя мера какая?

— Твоя мера давно вышла уже, — старик указал палкой на кромку леса.

Там, с краю, стояла девушка с золотыми волосами и плакала. Мне девушка показалась знакомой. Но никак не удавалось вспомнить.

— Она вон хорошо шла, а поляны — не видит. И охотника не видит, — продолжил незнакомец.

— Какого охотника? — спросил я и помахал девушке, но та водила затравленным взглядом, не замечая меня.