Вечность после... (СИ) - Мальцева Виктория Валентиновна - Страница 40

- Я тоже часто их вспоминаю, - признаётся.

- Правда? – не верю своим ушам.

Разве у него не была успешная жизнь, полная ярких событий? Заботы о жене и сыне? Новые страны, новые путешествия, новые впечатления?

- Это были лучшие дни в моей жизни, - заявляет. - Когда задумываюсь о счастье, сразу оказываюсь на смотровой площадке за́мка в Портовенере. Перед глазами вечернее море, след заходящего солнца, разводы розового и голубого на небе, едва ощутимый ветер, запах волос и губы…

Из меня вырывается шумный выдох. Если это - его счастье, то почему же мне сейчас так больно? Почему так тоскливо? Почему я плачу, чёрт возьми?

Ответ приходит в мою голову уже за закрытой дверью в спальне. Я не просто закрыла её, я заперла, хотя знаю – он со своей коляской всё равно сюда не поднимется. Но мне так спокойнее. Мне так увереннее. Потому что я не хочу его видеть. Потому что он возил ЕЁ туда, в наше Портовенере – рыбацкую наскальную деревню, не слишком популярную у туристов и именно поэтому обладающую такой особенной атмосферой. Почти магией.

Уникальный уголок на планете, идеальное место для двух утонувших друг в друге сердец – узкие пёстрые улочки, зажатые невысокими этажами жёлтых, оранжевых, персиковых зданий, причудливые лавки и крохотные кафе, где почти у каждой двери рукотворные украшения, а в нишах и выемках статуэтки Девы Марии. Её же изображения на покрытых глазурью керамических плитках, украшенных по периметру морскими раковинами. И цветы, просто море цветов в этом крохотном сказочном городе.

Но главное – за́мок и сразу за ним монастырь, спрятанное в его стенах крошечное кладбище. Первое в моей жизни кладбище, не вселяющее ужас, не нагоняющее тоску. Это просто стены с сотнями старинных фотографий или рисунков ушедших людей. И эти стены слушают размеренный плеск волн у подножия замка, купаются в мягком свете затухающего летнего дня. Замок заброшен, и на его башнях редкие парочки или «знающие» фотографы ждут «синего часа» - магию света в первые шестьдесят минут после захода солнца.

Я хранила и храню эти воспоминания в сердце. Самый тайный уголок в моей душе, самое желанное и безопасное место, куда можно прятаться в такие моменты, когда не просто плохо, а вот-вот уже произойдёт остановка сердца. Когда не хочешь и не можешь жить, когда пытаешься, но не способен найти ответ на вопрос «Зачем я здесь?».

Для меня это мой кусочек жизни, где я была счастлива. А он возил туда ЕЁ. Она там была, стояла в обнимку с ним, держала его руку и смотрела на то же море, тот же закат. Разве что, может, только кладбище не нашла.

Я не выхожу до следующего утра. Не могу. Не хочу его видеть.

«Он здесь потому, что нуждается в помощи», - говорю себе. «Кроме меня помочь ему некому, поэтому придётся засунуть свои обиды куда подальше и делать то, что должно».

Когда следующим утром я спускаюсь, Дамиен уже на кухне. Пьёт свой зелёный чай и зыркает на меня лживыми глазами.

- Доброе утро! - здоровается.

- Доброе, - отвечаю.

- Как спалось?

- Как обычно.

- Как обычно, отлично? Или как обычно, плохо? – донимает.

- Как обычно, обычно.

Вот же привязался.

- Понял, - выдыхает.

Завтракаем мы молча. Я жую свои мюсли, птичий корм, Дамиен допивает чай. Что он ест вообще? Если я вижу его на кухне, то всегда с чашкой чая или бутылкой воды. Но и худым его не назовёшь!

- Может, поговорим? – предлагает, и в тоне его нечто вроде заискивания, но «с достоинством».

- О чём? – интересуюсь, не поднимая глаз.

- Ну… можно о погоде. Жара, кстати, неимоверная. При таком раскладе пожары закончатся не скоро. Вот бы сейчас дождя, да?

- Да.

- Если бы можно было перераспределить зимние ливни хотя бы частично на лето – мы стали бы обладателями лучшего климата на планете!

Эта мысль посещала и мою голову.

- Да, было бы отлично. Ты уже позавтракал?

- Ты же знаешь, по утрам я только пью.

- Я этого не знаю. Никогда не была в должности, предполагающей это знание. Ты меня с кем-то спутал, - кусаюсь.

Он молчит, лицо мрачное.

- Поешь чего-нибудь, мы едем в Пуарье, - объявляю.

- Зачем?

- В бассейн. Будем учиться заново ходить. Доктор прописал тебе занятия с начала августа, вот как раз сегодня и займёмся. Это для тренировки мышц и вообще для общей пользы организма.

- Ева…

- Что?

Господи, когда он оказался рядом? Да ещё и со своей этой дурацкой коляской!

И прежде, чем я успеваю сбежать, Дамиен зажимает меня руками между столом и собой, чтобы негромко сообщить:

- Я говорил вчера о тебе, Ева.

В его голосе беспокойство. О чём он так переживает, интересно?

Господи, как же тяжело с ним. Мне бы только пережить это. Поставить его на ноги, и пусть летит к своей голубке. Там у него гнездо и птенец, даст Бог не последний. А здесь – сестра недоженщина. Какое ему дело до того, как я воспринимаю его слова?

«Я говорил вчера о тебе…»

Зажал, загнал в угол, но при этом умудряется ни в одном месте не дотронуться. Прямо виртуоз какой-то! Даже ткань нашей одежды не соприкасается. Только дышит в затылок, и от тепла выдыхаемого им воздуха моя кожа словно покрывается инеем, сами собой закрываются глаза. Меня переполняют эмоции: мужчина позади меня - не просто мужчина, а тот, с кем я когда-то спала. Единственный, кого я когда-либо хотела, в ком нуждалась.

Он принадлежит не мне, говорю себе. Зачем нарушает границы? Зачем заставляет «чувствовать» себя? Это нечестная, неправильная игра! У него есть жена и сын, а у меня… нет ничего… и никого. Я должна сказать ему, что так нельзя. Обязана!

Но едва успеваю открыть рот, как слышу:

- Мне нравится то, как ты дышишь, и я готов слушать до бесконечности. Нравится размеренный ритм биения сердца в твоей груди, если прижаться к ней ухом.

После долгой паузы:

- Я не люблю, когда ты плачешь, когда ненавидишь, когда тебе больно, страшно. Если мы брат и сестра, почему я чувствую тебя так остро?

Снова пауза, но я знаю, он не ждёт ответов.

- Почему ни один женский запах не делает со мной того, что творит твой? Если всё это искушение, то почему у меня нет сил с ним бороться? Неужели я настолько слаб?

Я хочу вырваться, уйти, сбежать, но не могу даже шелохнуться. Мои несуразные руки и ноги отказываются меня слушать, и я стою. Стою, прислушиваюсь, и жду, как дура, как последняя дура, сама не знаю чего…

- Ева… ты простила меня?

- Мне не за что тебя прощать: ты делал то, что должен был.

- Мы оба знаем, что нет. Но я вижу, что ты простила. Чувствую. Просто скажи мне, что у тебя случилось, что произошло в тот год?

Господи…

Отбрасываю его руку, и сделать это легко, ведь он теперь слабый… инвалид, колясочник. Не то, что раньше.

Глава 32. Forbidden Love

Примерно неделю спустя мы ужинаем в столовой, не разговаривая, но слушая радиостанцию «Vancouver». Я не включаю общее освещение, приглушённый свет рабочей зоны и полумрак кажутся мне комфортными, Дамиен не возражает. Музыкальный центр, принадлежавший когда-то Дэвиду, переливается синими, фиолетовыми, голубыми огнями – красиво. Жаль, теперь никто не покупает таких игрушек - все слушают музыку в своих лэптопах. Один клик до любого трека.

В вечерней рубрике «Romance Evening in Vancouver» диджей делает короткий экскурс на тему запретной любви и запускает в эфир песню с соответствующим названием «Forbidden Love» Мадонны.

С первых её нот я узнаю ритм – это воспоминание о юности: когда-то в Брисбене, будучи совсем ещё девчонкой, мы зажигали под этот трек на вечеринках, не особенно вдумываясь в слова.

Так же точно и сейчас, не думая о нём, я встаю и начинаю танцевать. И хотя мне уже не шестнадцать как когда-то, руки, ноги, бёдра, шея и голова помнят движения современного танца, которым я занималась в общей сложности целых семь лет.

Отбиваю такт бёдрами, закинув за голову руки, падаю на пол и выкручиваю телом кренделя из танца Мадонны, представленного поп дивой на одном из её шоу в грандиозном туре по миру. Этот танец я готовила для вечера в школе на Хэллоуин, 31 октября, в тот самый год, когда наши с Дамиеном планеты максимально приблизились друг к другу. Мы репетировали с Крисом и парнем из одиннадцатого класса – Трэвором. Двое мужчин и я вместо Мадонны.