Вечность после... (СИ) - Мальцева Виктория Валентиновна - Страница 35

Мысли о суициде – признак глубинных проблем. Мой диагноз -F43.1 «Посттравматическое стрессовое расстройство». Мы с Лурдес едины в этом мнении, и мой лечащий врач Эппл с нами согласна.

Единственное лицо, которое я рада видеть, и которое помогает мне если не принять, то хотя бы на время забыть, это Лурдес. Она приезжает часто, но Дамиен чаще. И хотя мы не говорим с ним, он наведывается каждый день. Каждый. Иногда я вижу его самого, иногда только его машину под окнами моего корпуса. Он нарочно паркуется в неположенном месте, уж не знаю, сколько штрафов заплатил, и хорошо понимаю, зачем он это делает – показывает мне, что ему не всё равно. Что он здесь, рядом, хотя я и не хочу его видеть. А он упорно не оставляет попыток добиться от меня разговора.

Я официально душевнобольной человек, и я в психушке. Мне можно молчать, если я хочу молчать.

Лурдес обещает вытащить меня из белых застенков, но просит поделиться моей тайной. Она утверждает, что знание причины моего расстройства даст ей возможность помочь, разработать стратегию лечения. А это позволит договориться с больницей о моём домашнем лечении под строгим надзором врача Лурдес Соболевой. Хорошего врача, между прочим. Это я - везде пятое колесо, а у Лурдес - достижения и репутация в профессии.

Мы гуляем в сквере, потом останавливаемся отдохнуть в беседке с надписью на французском «Une place de randezvous». Лурдес достаёт из своей корзинки два стакана с латте из Старбакса и пирожные тирамису из Костко в стеклянных стаканчиках – мои любимые, «прямо из Италии в Канаду» – так пишут на их упаковке.

- Давай притворимся, что мы на набережной… какой-нибудь потрясающей Европейской столицы, пусть даже Парижа! – задорно улыбается.

И я понимаю, что она профессионально не упоминает Италию, заранее зная, что возможные мои ассоциации отдалят её от цели. Конечно, я догадываюсь, к чему все эти приготовления и весь этот спектакль. Она хочет узнать. УЗНАТЬ. ОН тоже хочет, поэтому и трётся здесь каждый божий день. И именно по этой причине я ничего ей не говорю: она расскажет ЕМУ.

Но Лурдес не стала бы успешной, если бы не была такой умной:

- Ева, Дамиен ничего не узнает, если ты сама не захочешь. Я сегодня не только твоя подруга, но и твой врач. Нам нужно вылечить тебя, и всё, что ты мне скажешь, будет оставаться тайной пациента и его доктора! – гипнотизирует меня улыбкой.

- Я расскажу, но есть условие, - внезапно соглашаюсь.

- Всё, что захочешь, дорогая! – её глаза загораются победным блеском.

- Перестань нудеть и улыбаться своими отработанными улыбками. Я чувствую себя болванкой на конвейере твоих пациентов!

Её глаза раскрываются шире нормального:

- Никаких проблем, больше не улыбаюсь!

- Да, создай мне персонифицированные условия – будь просто собой. И не давай чувствовать себя пациентом психиатра, - борзею.

- Окей, - тянет. – Так и сделаем!

- И без пафоса твоей звёздности. Я расскажу, но как подруге, точно не лечащему врачу.

- Я поняла, дорогая!

- И не называй меня «дорогая»! – злюсь. – Ты никогда этого не делала раньше и выдаёшь свой режим «я супер-пупер специалист»!

- Хорошо, Ева. Рассказывай уже! – со вздохом.

И по тому, как плечи моей лучшей подруги Лурдес опускаются, я вижу, что она вняла, наконец, моим просьбам. И поэтому решаюсь выплеснуть свою изнуряющую тайну на единственного человека, которому доверяю:

- Я была беременна от него.

Лурдес – психиатр. Но она не может сдержать эмоций, прикрывает рукой рот, и я вижу, как блестят её карие глаза – вот-вот хлынет.

- Нет-нет, она была здоровенькой, моя девочка! Не думай! – спешу заверить.

Лурдес кивает.

- Шесть месяцев она прожила во мне.

Вздыхаю. Странное состояние: так легко говорить об этом. Наверное, они парализуют мои эмоции медикаментами.

- Нас сбила машина. И она умерла.

Подумав, добавляю:

- Вместе со мной. И у меня больше не может быть детей. У меня нет… больше нет того места, где зарождаются дети, - заглядываю в её глаза.

Интересно, как она это воспримет.

Плохо.

Очень плохо.

Странно. Она плачет, нет, рыдает, а я – нет. Мне почти не больно. Наука шагает семимильными шагами, научившись притуплять даже такую боль, как моя. А Лурдес точно сейчас не врач, она просто женщина, узнавшая о фатальной пробоине в теле и душе своей подруги. Её миссия – помочь мне, вылечить от душевного недуга, но как сделать то, что сделать невозможно?

Она долго подбирает правильные слова, чтобы утешить, а я напоминаю ей названия лекарств, которые держат моё сознание в зоне безопасного розового тумана. Лурдес кивает, соглашаясь:

- Специалист из меня ни к чёрту…

- Просто пациент тебе небезразличен, - теперь я успокаиваю её.

- Мне все пациенты небезразличны! – почти обиженно.

- Но этот особенно, - не сдаюсь.

- Это правда!

Мы обнимаемся, и Лурдес, заводная и всегда откалывающая филигранные шутки Лурдес, даже не улыбается. Не может. Ещё дважды у неё приступ рыданий, и я глажу её по голове:

- Ну хватит, хватит уже, - приговариваю. – Сосредоточься, тебе нужно продумать, как это можно принять и пережить.

Затем, схватив за хвост умную мысль, уточняю:

- Теперь ты понимаешь, почему Дамиену нельзя об этом ничего знать?

- Конечно, Ева. Конечно.

Она обнимает меня обеими руками и даже, что странно, поднимает локти:

- От меня он никогда не узнает. Ты сама ему скажешь! Когда-нибудь…

Спустя час, уже уходя домой и, отстукивая своими каблуками женственность по резиновому полу, она говорит кому-то по телефону:

- Да, рассказала. Но от меня ты ничего не услышишь. Ты… допустил ошибку, очень серьёзную. Фатальную.

Пауза. Она глубоко вздыхает:

- Боюсь, её уже никак и ничем не исправить. Никогда. Нет такого средства, не существует.

Всхлип. Я его слышу, но он меня не трогает.

- Нет, не скажу, не проси. Придёт время, и ты узнаешь от неё. В такие вещи даже врач не имеет права соваться. Это чистилище только для двоих. Для вас двоих.

Ещё через время отвечает:

- Нет. Когда-нибудь она тебе расскажет. Когда-нибудь. Поверь, я знаю.

После этого их разговора Дамиен перестал донимать меня просьбами поговорить, но всё равно приезжал. Иногда просто сидел на одной из лавочек, иногда стоял, опершись на капот своей машины. Приезжал каждый день, но в разное время, ждал, что я сжалюсь и выйду к нему, но этого так и не случилось.

Лурдес сдержала слово и забрала меня из больницы. Уже сам этот факт, мне казалось, вылечил меня на пятьдесят процентов. Но это были, конечно, только иллюзии, и как человек с образованием в области психологии и психиатрии я понимала необходимость в медикаментах и сеансах терапии с Лурдес.

- Будем апробировать на тебе новую методику – встречи не в кабинете на кушетке, а после шопинга и в кафе!

Новая метода оказалась действенной. Мы стали «прорабатывать» и уменьшать дозу седативных препаратов и транквилизаторов. Подруга мягко взяла мою ладонь в свою и медленно, но уверенно, повела по известному ей пути, прочь из долины самоуничтожения.

Она научила меня, что тайна моего тела известна только мне, а привлекательность заключается в уверенности женщины, в её самоощущении, самопризнании и самопринятии. Лурдес твердила, как важно любить себя всякой, но при этом никогда не оставлять попыток стать лучше.

Глава 28. Скорость

Дамиен

Обе мои руки на диске руля верного Мустанга Шелби. Дорога подчиняется ему, отдаётся четырём колёсам одной чёрной покорной лентой. Я на первом автобане: трансканадская трасса почти свободна в 3:30 утра.

Нет никого: ни встречных машин, ни двигающихся со мной в одном потоке.

Я один.

Совершенно один. Как и всегда, как и всю свою грёбаную жизнь.

На спидометре 130 км/час, мимо пролетают дорожные знаки и электронные табло, напоминая отчаянным лузерам о скоростном режиме.