Пермский рассказ - Астафьев Виктор Петрович - Страница 17

Снова зазвенели лопаты.

Потом Перепелкин с лейтенантом ходили к артиллеристам. Барсуков о чем-то говорил в блиндаже с комендантом батареи, а Василий от нечего делать бродил по огневой позиции. На снаряде сидела девушка в длиннополой солдатской шинели и что-то читала. Из-под аккуратной пилотки на чистый лоб девушки выбивалась светлая прядка волос. Она была так увлечена чтением, что не заметила, как подошел к ней молодой незнакомый солдат.

Василий кашлянул. Девушка оторвала взгляд от книги и смущенно улыбнулась.

— Читаете? — растерянно спросил Василий.

Девушка кивнула головой и закрыла книгу. Это была «Аэлита» Алексея Толстого.

Перепелкин страшно обрадовался встрече с любимой книгой. Ему даже показалось, что и девушку в солдатской шинели он знает давным-давно, хотя она ни капельки не похожа на Аэлиту. Маленькая, розовощекая с большой родинкой над густой бровью, она была больше похожа на его сестру Веру. Может быть, поэтому разговаривать с ней сразу стало легко и просто. За несколько минут Василий узнал, что ее зовут Раисой, что она телефонистка батареи, что в Киеве у нее остались папа с мамой и маленький братишка Витька. За это же время она узнала и коротенькую биографию Васи Перепелкина.

Пролетел немецкий самолет-разведчик, но они, увлекшись разговором, даже не обратили на него внимания. Им было хорошо вдвоем. Хорошо, как только бывает в юности.

— Перепелкин, пошли! — крикнул, выходя из блиндажа, Барсуков.

Если бы только он знал, как не хотелось уходить с батареи его ординарцу! Если бы видел, как хорошо Васе Перепелкину сидеть рядом с девушкой, то, может быть, задержался бы он в блиндаже командира батареи, поговорил бы с ним еще о чем-нибудь! Но лейтенант не знал этого.

— Перепелкин! — еще раз сердито крикнул он.

Василий нехотя поднялся со снаряда и, сам не зная почему, назвал девушку марсианским именем.

— До свидания, Аэлита, — выдохнул он и побежал на зов лейтенанта.

Вернувшись в блиндаж, он обо всем рассказал Сергею Кринице.

— Поздравляю! — только и сказал тот. — Люди, познавшие любовь, не умирают.

На другой день позывные артиллерийской батареи сменились.

— Я — «Аэлита»! Я — «Аэлита», — звенел в телефонной трубке девичий голос.

— «Аэлита», я слышу тебя. «Земля» слышит тебя! — отвечал молодой ординарец и счастливо улыбался.

Он верил, что люди, познавшие любовь, не умирают.

Немецкая артиллерия остервенело обрабатывала передний край нашей обороны. Засыпанные землей, оглохшие, ждали бойцы, когда кончится артиллерийская подготовка и противник ринется в атаку. Ждать пришлось недолго.

— Идут, — шепнул побелевшими губами Перепелкин и кивнул головой на равнину.

Десятка два танков, легко подпрыгивая на гусеницах, ныряя то вверх, то вниз, мчались на полной скорости к противоположному рву. Следом за ними, пригибаясь, бежала вражеская пехота. Строчили автоматы.

Ударила наша артиллерия, и степь покрылась черными фонтанами взрывов. Они вырастали перед танками, бугрились в рядах наступающих. Немцы падали и снова бежали за машинами, стараясь не отстать от них.

«Надо отсечь танки от пехоты», — мгновенно решил Барсуков и приказал открыть огонь. Затрещали пулеметы и автоматы. Серега Криница приник к пулемету и длинными очередями косил между танков по фигурам в мышиных шинелях. Он видел, как немцы залегли, начали пятиться назад. Приклад ручного пулемета больно бил в плечо, ходуном ходил в руках. «Как отбойный молоток», — невольно подумал Серега.

А танки продолжали лезть вперед. Один из них вполз на гребень балки и, круто развернувшись, помчался вдоль линии обороны прямо по окопчикам и стрелковым ячейкам. Семен Ткачук уже видел желтые кресты на броне и широкие траки гусениц, забитые липкой глиной. Рука потянулась к противотанковой гранате. Когда танк прогромыхал в нескольких шагах, Семен метнул ему вслед гранату и упал на дно окопа, закрыв голову руками. Грохнул взрыв. Из-под низкого днища машины метнулся клуб огня, дыма и земли.

На правом фланге вспыхнул еще один танк. Немецкая пехота яростно строчила из автоматов.

— Не пройдете, гады! — кричал Барсуков и, тщательно целясь, стрелял, стрелял, стрелял…

А вдали уже вырастала вторая волна танков и пехоты. Видимо, немцы решили во что бы то ни стало прорвать линию нашей обороны. Железная волна катилась через степь на истерзанные окопы и блиндажи, и казалось, никакой силе не остановить ее.

Волна все ближе и ближе. Сталь. Грохот. Огонь. Смерть.

— «Аэлита!» «Аэлита!» — кричит Перепелкин и повторяет в телефонную трубку команду лейтенанта. Глаза у парня слезятся, голос срывается. В грохоте боя он почти не слышит собственного голоса. Валяется под ногами разбитая осколком стереотруба. Она уже не нужна больше лейтенанту: и без нее хорошо видно поле боя и танки, мечущиеся среди взрывов.

Подкрепление подбодрило немцев. Они снова бросились к окопам. Барсуков видел, как фашисты прыгали в них, как началась рукопашная схватка. Мелькали штыки и приклады, лопались ручные гранаты. Расстреляв все гранаты, Серега Криница схватил ручной пулемет за ствол и орудовал им, как палицей.

Два танка шли прямо на наблюдательный пункт. Барсуков почувствовал, как подступает к горлу тошнота. Поборов ее, он мельком взглянул на ординарца и выкрикнул новые координаты. Василий вздрогнул: на этих координатах находился он с лейтенантом.

Барсуков заметил это и, отвернувшись, чтобы не видеть испуганного взгляда ординарца, повторил команду.

«Я не могу!» — хотел возразить Перепелкин, но гул приближающихся танков подхлестнул его и, не раздумывая больше, он крикнул в трубку последние координаты.

— Прощай, Вася, — грустно сказал лейтенант и крепко поцеловал своего маленького веснушчатого ординарца в губы. — Понимаешь, прощай…

Последних слов Василий не расслышал. Они потонули в гуле танков и грохоте снарядов. И только телефонная трубка продолжала хрипеть:

— «Земля!» «Земля!» Ты меня слышишь? Я — «Аэлита!» Я — «Аэлита!»

Но напрасно звала «Аэлита». Ее уже никто не слышал.

Молчала земля, покрытая глубокими воронками и обломками стали, перемешанная с человеческой кровью…

Как быстро летят годы. Летят в блеске солнца, в малиновых зорях, в свисте осенних ветров, в шелесте золотого листопада, в грозах и метелях.

…У степной дороги стоит невысокий обелиск с пятиконечной звездой, вырубленной кем-то из листового железа. На сером известняке высечены имена:

Идет по степи весна. Идет, спешит, словно озорная девчонка на свидание. Солнечная улыбка играет на ее лице. Зеленые ленты трав переливаются в темных косах, небесная голубизна плавает в больших бездонных глазах.

Вечерами, когда в небе вспыхивают первые звезды, замирает степь. Каждой травинкой, каждым лепесткам прислушивается она к перестуку молодых сердец, к шепоту горячих губ:

— Любишь?

— Люблю…

— У нас будет сын…

Олег Селянкин

ТОВАРИЩ КОМИССАР

се было точно так, как и всегда: и темная ночь, спрятавшая переправу от вражеских самолетов, и матросы, и солдаты, грузившие на катера ящики со снарядами, минами и патронами. Даже командиры связи и различные порученцы точно так, как и вчера, спешили куда-то, задавали самые нелепые и ненужные сейчас вопросы, вроде:

— Получена махорка для личного состава?

Неужели обо всем этом нельзя спросить завтра, когда дивизион вернется на базу? Разве легче будет катерам прорываться в Сталинград, если этот старший лейтенант именно сейчас запишет в своем блокноте, что из-за нехватки людей катера идут в бой с неполным личным составом?