Не вернуться назад... - Кононенко Иван Владимирович - Страница 31

Потеряв всякую надежду, она забрала ее и даже не стала ходить на работу через парк. Однажды утром, когда бежала на работу, в переулке, совсем рядом с комендатурой, повстречала старика с посохом и торбой за плечами. Она так торопилась, что могла бы вообще его не заметить. Он уронил палку прямо перед ней и, поднимая ее, загородил Ларисе дорогу. Она хотела помочь старику, но в это время он вдруг произнес знакомым голосом:

— Сегодня после работы в старой парковой сторожке… Только осторожней, гляди в оба. Жду до полседьмого, больше времени нет.

Старик, постукивая палкой, пошел дальше своей дорогой, а Лариса не могла сдвинуться с места. Это был Аркадий.

…На этот раз был он без бороды, но отросшие рыжеватые усы тоже очень меняли его внешность. Темен лицом, худой, чуть сутулящийся, он смотрел на нее как-то странно, в глазах его мешалась радость, смятение, мука и еще что-то такое, что остановило ее порыв, заставив внутренне сжаться.

— Значит… жива!

— А ты хотел, чтобы было наоборот, — вырвалось у нее. — Чтобы лежать мне во рву?!

Не верил! Не верил он ей, единственной уцелевшей, оставшейся на свободе. Ее душили обида и злость. Не такой она представляла их встречу.

— Лара, пойми!

— Ничего, ничего не хочу понимать. Нет моей вины. Нет… Как же ты мог подумать!!

Он невольно шагнул к ней, и она разрыдалась, припав к его плечу…

Он порывисто гладил ее по голове, что-то говорил, успокаивая.

— Не верил бы, не позвал, не доверился…

Нет, не так это было, не так. И не надо было оправдываться, но она, все еще всхлипывая, торопливо выложила ему все, что с ней произошло, о своей отчаянной попытке найти партизан и о том, что за домом следят. Вот почему ее приберегли.

А он все гладил ее — голову, плечи и все повторял: «Да, да, понимаю…»

— Лар, у нас мало времени. Я здесь по другому делу, и мне еще в одно место, далеко отсюда, а уж потом в отряд, если удастся…

Отряд, по его словам, ушел на запад с боями. Погибли те, кто знал ее, был с нею связан: начальник разведки, Коля, Павел Данилович.

— Но ты-то жив! Возьми меня с собой, возьми, пожалуйста…

Он крепко сжал ее руки, сказал спокойно, словно приводя в чувство.

— Это невозможно. Путь далек, у меня задание. И документы на одного. На первой же заставе тебя схватят. Я прошу тебя, Лара. Доложу о тебе новому командиру, если будет хоть какая-то возможность, вернусь за тобой…

— Если.

— Лара, вернусь! Лар, нет у меня дороже человека, Лар…

Она поняла, спросила, безвольно опустив руки, что же ей теперь делать.

— Затаись, береги себя, будь осторожна, главное — берегись. А пока… Тайник цел? Николай перед смертью сказал мне о нем.

— Да.

— Если узнаешь о появлении новых воинских частей, о тех, кто захаживает в комендатуру, — предателях, словом, все, что покажется важным, засекай. Записку — в тайник, кому надо, заберут. Я предупрежу. Это будет твоя работа. Только осторожно, не рискуй.

Она кивала — да, да, поняла. Значит, она по-прежнему станет нужна им, этот тайник свяжет оборванные нити.

— Когда же ты появишься?

— Давай так, максимум через две недели. Тебе дадут знать, где я, куда прийти.

У нее было такое ощущение, что он поверил ей не до конца, просто пожалел. А поверят ли ей там, в отряде? Ей и ее записочкам…

…Она жила ожиданием. Но Аркадий не явился ни через две недели, ни позже. Зато в тайнике от него была записка: «Ведем тяжелые бои. Будем двигаться дальше, на запад. Тебе приказано оставаться на месте. При вызове обещай что угодно, но тяни со страшной силой, как можно дольше. Задание прежнее».

И снова потянулись дни, один тяжелее другого, дни одиночества, печальных раздумий, постоянной опасности. И конечно, надежд и ожиданий, без которых не стоило бы жить. Если удавалось раздобыть что-нибудь из того, что просил Аркадий, она сообщала запиской, пряча ее в тайник. Кто забирал эти ее сообщения, как передавали дальше, она не знала. Ни с кем она все это время не встречалась. По-прежнему ждала Аркадия, но он не появлялся.

8. Ловушка

Она никак не могла прийти в себя от неожиданного вызова и очень волновалась. Ответы получались поспешные, порой нелепые и вызывали у Штрекера холодную усмешку. Очевидно, он истолковывал состояние Ларисы и ее ответы в свою пользу. Он был явно не в духе, не приглашал садиться и не пытался казаться любезным, как это иногда позволял себе.

— Не надо, не надо, фрейлейн, я заранее знаю все ваши ответы. А если я вас пошлю к партизанам? — Он стоял перед ней, покачиваясь с носков на пятки, и пристально смотрел ей в глаза.

— Но я никого из партизан не знаю и не знаю, где они находятся.

— Даже того охранника, что сбежал к ним?

Холодок ужаса пробежал по спине. «Вдруг Аркадий все-таки пришел и его схватили?»

Штрекер подошел к столу и нажал на кнопку. В кабинет тут же, как будто он сидел под дверью, вошел человек, которого она раньше как будто не встречала. Или, может быть, не обратила внимания. Он был уже, по мнению Ларисы, в годах, лет тридцати, а то и больше. В сером коверкотовом костюме заграничного покроя, с ярким галстуком. Светлые, редеющие впереди, напомаженные волосы зачесаны на косой пробор. Над пухлыми губами тонкая нитка усов.

Человек остановился у порога в выжидательной стойке, изобразив на физиономии учтивую, еле заметную улыбку.

— Проходите, господин Юшаков, садитесь. Вы тоже садитесь, фрейлейн Яринина, — Штрекер указал на стулья. Юшаков и Лариса сели у приставного столика напротив друг друга. — Знакомьтесь.

— Юшаков Арнольд Арсентьевич, — человек слегка привстал и улыбнулся, как прежде, только на этот раз Ларисе. Та назвала свое имя, недоуменно переводя взгляд с одного на другого. Неловкую паузу прервал Штрекер:

— Будете работать с господином Юшаковым, как у вас говорят, на пару. — Он посмотрел на Ларису, словно пытаясь определить, какое впечатление произвели на нее сказанные им слова. Юшаков, улыбаясь, бесцеремонно рассматривал Ларису.

— Германское командование назначило господина Юшакова директором дерево-обделочной фабрики. Вы будете тоже работать на фабрике у господина Юшакова. Жить будете вместе с директором, в одном доме. Вы хотели что-то спросить, господин Юшаков?

— Да, господин гауптштурмфюрер. Если можно… в качестве кого фрейлейн будет работать?

— Кем? Меня не интересует. Может быть, секретарем, в конторе, в цеху или еще где-нибудь. Это ваше дело. Повторяю, жить она будет с вами в одной квартире. Будете ли вы спать в одной кровати или отдельно, это меня тоже не интересует. Вы меня поняли, господин Юшаков?

— Так точно.

Ее согласия не спрашивали. По-видимому, не считали нужным. Ей казалось, будто все это происходит во сне. О ней говорили, как о неодушевленном предмете. «Что они задумали? Не ради забавы же это. Видимо, то же, что и прежде, только с другого конца. А я снова приманкой? Запустить, чернильницей в эту улыбающуюся рожу с лоснящимся пробором, отказаться, закричать, убежать куда глаза глядят? И снова тюрьма, а то и виселица, пуля в затылок. А задание? Аркадий?..»

…От нее ничего не скрывали. Когда она поселилась в большом доме директора фабрики, Юшаков сказал напрямик:

— Теперь-то тебе не отвертеться. Рано или поздно кто-нибудь заявится к тебе. Им же тоже интересно, по-прежнему ты с ними или с немцами снюхалась. И об этом сразу станет известно шефу. Если не от тебя, то я позабочусь об этом.

Лариса долго молчала, а потом не выдержала:

— Что вы от меня хотите? Что вам нужно? Я никого не знаю. Оставьте меня в покое!

Она расплакалась, но Юшаков не стал ее успокаивать, монотонно бубнил:

— Тебе выгоднее вести себя благоразумно. Мы с тобой связаны одной веревочкой, и обратного хода нет. Я на них работаю, и ты будешь. Куда денешься. В глазах людей ты — немецкая овчарка, так, кажется, называют ваши подобных девиц. Вышла сухой из воды, значит, предала. И живешь с предателем, — он усмехнулся. — Разбираться с тобой некогда. Даже если они решат, дружки твои, прикончить тебя — их застукают или пойдут по следу, так что польза от тебя в любом случае.