В Древнем Киеве - Прилежаева-Барская Бэла Моисеевна - Страница 2

Так, в начале XI века напали на Киев хищные степняки-печенеги; они совсем близко подошли было к городу, но киевляне, во главе с князем Ярославом, вышли навстречу врагу в открытое поле. Произошла злая сеча; киевляне разбили печенегов.

Однако после этой битвы пришлось задуматься киевлянам, как оградить себя от новой напасти, от новых набегов из степи; стали насыпать валы, сооружать деревянные стены на валах — «ставить столпие».

На том месте, где киевляне доблестно сразились с врагами, князь Ярослав построил храм и назвал его храмом святой Софии, подобно тому, как назывался главный храм в Константинополе — столице Византийской империи.

Золотом сверкают купола на киевской Софии, прекрасны обширные галереи, примыкающие к храму, сквозь которые открываются несравненные по красоте виды на холмы и долины, окружающие Киев.

Сильно разросся Киев к середине XI века.

Трое ворот вели теперь в Киев: одни с севера — отсюда шла дорога на Галич; другие, Лядские, — с юга, из дебрей, и Золотые — с запада.

Главные ворота — Золотые; их называли еще Великими. Это две параллельные стены, соединенные сводом. Над сводом находилась церковь с золоченым куполом. Створки ворот были окованы вызолоченной медью.

Золотые створки, золотой купол…

Когда солнце бросало свои прощальные лучи на купол церкви и скользило вниз по сверкающей плоскости, проезжий и прохожий останавливались в изумлении и долго не могли забыть ослепительной красоты киевских западных ворот.

Слава о прекрасном сооружении шла по всему миру.

Крепкая и многочисленная стража стережет ворота. На ночь они крепко запираются, но лишь подует легкий предрассветный ветерок и птицы загомонят в листве зеленых дубов, что придвинулись к земляному валу, огородившему Киев, — ворота должны раскрыться.

Солнечный луч уже скользнул по белым, прижавшимся друг к другу березкам, позолотил корявую ель, опустившую до земли свои мохнатые лапы, и пополз вверх по стройному стволу тополя. Наступал веселый летний день, а между тем городские стражи до сих пор не раздвигали створок ворот.

Народ все прибывает и прибывает; скрипят колеса, лошади ржут, мычат волы.

Начальник стражи и его помощники спят еще в своей каморе, которая помещается в нижней части воротной башни, слева от въезда.

Широкоплечий молодец, расположившийся на толстом войлоке, постланном на деревянной лавке, проснулся; он знает, что пришло время вставать: солнечный луч прокрался сквозь продолговатое окошечко. Слышит страж и скрип колес и мычание волов. Однако он лежит неподвижно, ждет, покуда не проснется старшой; а тот уперся ногами в нижнюю часть каменного свода, будто прирос могучим телом к лавке и к стене.

Однако шум за воротами все усиливается. Уже достигают ушей воина недовольные возгласы прибывших. Он поднимается и думает: «Разбужу старшого — заругает, не разбужу — еще того больше заругает». И, как назло, все остальные воины, что сторожат воротную башню, тоже спят мертвецким сном.

Подумал, подумал страж и решился:

— Микита, а Микита!

Тот не сразу понял, в чем дело, но вдруг пробудился, вскочил с места и закричал зычным голосом, что пора приниматься за дела, раскрывать ворота.

— Поторапливайтесь! — распоряжался Микита.

Страж.

Гул голосов, топот ног становились все явственнее.

Жданко с отцом приехали еще ночью и вот стоят, дожидаются.

Воронок нетерпеливо мотает головой, топчется на месте, будто хочет сбросить Петрилу. Всю ночь просидел Петрило верхом на лошади. Тяжело Воронку, устал он, утомился и Петрило.

Жданко хоть и не верхом, — он приткнулся на возу, — а тоже нисколько не мог соснуть. Отец поручил ему зорко следить за грузом, что везли они из-под Василёва[4], глядеть, не ослабли ли веревки, которыми были перевязаны кадушки с медом, не покачнулись ли глиняные корчажцы с хмельным медовым напитком, не скатились ли с воза свертки сетей для ловли птиц и рыб, которые они везли на киевский торг.

Жданко с отцом ехали долго и трудно. Сперва от своего сельца до города Василева 7 поприщ (а каждое поприще — тысяча шагов), затем от города Василева до Киева целых пятьдесят поприщ! И не по ровному пути ехали Жданко с отцом: приходилось беспрерывно то спускаться, то вновь подниматься на гору; случалось пробираться сквозь дебри лесные, переезжать бурные потоки и речушки да приглядываться зорко к встречным, нет ли среди них лихих людей.

Первый раз в жизни выехал Жданко из родного сельца. Многое видел он на пути. И город Василёв на берегу Стугны, валы его, и стены, и люди, которых встречал, — все было ново, обо всем этом думал Жданко; но больше всего думал он о чудесах стольного города, что предстоит ему увидеть. В густой зелени сверкает золото кровель да золотятся створки ворот, выложенных медью, и розовеют стены. Вглядывается Жданко — поскорей бы проникнуть туда, внутрь города!

Однако усталость берет свое — сами собой смыкаются веки. Дремлет Жданко, и чудится ему в полусне, что он все еще едет то с горы, то на гору; качается воз из стороны в сторону, а он все едет и едет, никак не может достичь великого города, куда так стремится. Петрило поглядел на спящего сына и, чтоб не задремать самому, спрыгнул с Воронка. Захотелось поразмяться. Он подошел к толпе, что сгрудилась у въезда на мост.

Много народа понаехало: одни на «колах», запряженных лошадьми, другие пришли пеши, сопровождая «сумных» лошадей, то есть навьюченных, — по суме с каждой стороны. Это пришли из ближних мест: из Желани, из Дорогожич.

Вот стоит двухколесная повозка, маленькая кола, а на ней деревянные ведерки, окованные железными обручами, да ковши деревянные, да несколько связок деревянных ложек.

Петрило поглядел с удовольствием на свою четырехколесную колу. На ней можно поместить товару вдвое больше, чем на этой маленькой двухколесной. Да только беда: и на двухколесной и на четырехколесной нет защиты от дождя; то ли дело большая крытая повозка, запряженная двумя волами, что остановилась неподалеку от него! Много добра можно уложить на этот воз! Петрило подошел поближе, заглянул внутрь, видит — там лежат тяжелые, железные вещи: молоты; их называют еще «ковадло», если это тяжелый молот, или «кладиво», если это молоток-ручник. Есть тут железные клещи, есть лопаты, ножи, ножницы, серпы.

Около крытого, запряженного волами воза суетятся несколько человек: они привезли свой товар из Белгорода.

Петрило подошел совсем вплотную к возу, запряженному волами.

«Хитрецы», — подумал он, глядя с уважением на двух широкоплечих мужчин: одного, заросшего чуть ли не до бровей густыми черными волосами, а другого с гладкими щеками, но с длинной, рыжеватой бородой.

Кузнец или ковач — очень уважаемое лицо, у него есть сила, умение, ловкость; он делает то, что не всякий сумеет сделать, а всякому человеку нужны ножи и ножницы, сковороды и серпы. Вот и ему, Петриле, надо купить серп, — старый-то уже иступился.

«А не заговорить ли с ковачами?»

Глядит Петрило вокруг себя. Немногие приехали в крытых повозках и на волах, все больше на колах, запряженных конями.

Петрило думает: счастливо они с сыном доехали, никакой беды с ними не приключилось, а все же вернее сговориться с другими, кому ехать той же дорогой, и вместе добраться до своего места. Так и безопаснее и веселее.

«Вот этим хитрецам-ковачам по дороге со мной, — хорошо бы ехать вместе на обратном пути!»

Хочется Петриле заговорить с кузнецами, да не решается. Кузнецы не простые люди, — с ними надо ухо востро держать. Многое им ведомо, чего никто не знает.

Раздумье Петрилы прервали шум и суета, которая началась среди приезжих. Чуть-чуть заколебались сверкающие золотом створки ворот; скоро они откроются настежь и вся масса народу тотчас хлынет в город.