Канон Равновесия (СИ) - Плотникова Александра - Страница 77

— А ты? — просипел он, явно борясь с желанием немедленно свернуться в клубок и заснуть.

— Ну, я надеюсь, ты подвинешься и не будешь против моего присутствия под боком?

— Это же твоя спальня, — протянул Волк, словно сомневался. — Как я могу быть против.

«Куда там запропастился Рахи? Ну и демоны с ним, мы все-таки спать хотим!»

Я уже собралась было лечь и даже скинула халат, как дверь… нет, не грохнула, потому как ее придержал Рейю. А тот, которого я послала коротать время в обществе демонов, пролетел по комнате ураганом и плюхнулся прямо на пол.

— Мы пришли! — объявил он.

— Не горлань, — поморщился Рей. И посмотрел на Даэннэ.

Лет этак пять назад я бы похихикала над его грозно-укоризненным взглядом и растрепанным, совершенно домашним видом — уж Рахи-то умел подымать с постели, за ним даже мертвый погонится, не то что старший брат! — но сейчас веселья не было ни капли. Под этим взглядом Волк невольно вжимался в подушки.

Рейнан глядел молча и устало. Похудевший и бледный как мертвец, он казался до срока состарившимся. Да еще на висках паутинчато пробилась внезапная седина.

— Ну и зачем?

Вопрос повис в воздухе. Я набрала воздуха в грудь, собираясь возмутиться. Ночь на дворе, обоим следует лежать да сил набираться. Одного шатает, как полевую былинку под ветром, вон, Рахи уже изготовился ловить, второй головы поднять не может! Посмотрела на брата и возмущаться передумала. Этим взглядом можно было заколачивать гвозди.

— Зачем-зачем… — вздохнул Даэннэ. — От нервов.

Рей выразительно посмотрел на потолок. Дескать, послал же Вещий наказание!

— Кто-то, помнится, на чем свет стоит, костерил Воладара и меня, — съехидничал он. — А теперь решил попробовать себя в нашей шкуре, что ли?

Рахи как-то подозрительно быстро исчез из спальни, я даже не заметила когда. Вот только что на полу сидел — и вот его уже нету. И за каким гобеленом растворился? Мне и самой хотелось стать невидимкой. Опять они, как много лет назад, зацепились взглядами, и кто кого переглядит, одним Стихиям ведомо. Коты мартовские, даром, что болезные оба и мерзкими голосами не орут. Стукнуть бы обоих…

Опять разлившееся в пространстве напряжение прошибло меня с ног до головы. Свет Изначальный, да когда ж это кончится?! Резко закружилась голова и стало нечем дышать. Пришлось изо всех сил сделать вид, что все в порядке, и я намереваюсь выйти вон просто потому, что желаю оставить мужчин наедине.

В коридоре полегчало, но ненамного. От вечного в этих стенах сквозняка мысли прояснились, а от гулкого эха собственных шагов наоборот, хотелось бежать, как будто за мной гналась шайка наемных убийц. И не хочу я никому ничего рассказывать, оставьте меня в покое! Я как могла отмахивалась от тревожных мысленных вопросов родни. Хотелось куда-то бежать, что-то немедленно делать, что-то менять в этом внезапно опостылевшем порядке вещей! Но как? И зачем?

Ткнулась лбом в цветные пластинки витражного окна, в которое сочился лунный свет, перечеркнула своей тенью причудливое отражение оконного переплета на полу. Нет, так нельзя. Это просто-напросто усталость, нужно взять себя в руки. Выспаться, наконец. А то уже начала шорохи и шелесты спящей крепости за привидения принимать.

Лунный свет стал вести себя странно. Его лучи вместо того, чтобы падать так, как им полагается, принялись изгибаться и плясать, складываться в странные, туманные видения. Жуткие видения.

Из черноты космоса вырываются корабли. Их много, нездешних стальных птиц; в клювах и под крыльями прячется смерть. Они летят прямиком к Динтару, готовясь изрыгнуть ее на головы ни в чем неповинных обитателей…

…Даэннэ. Сияющие Тьмой, ревущие от натужного потока Силы Колонны. Круг, собранный из наших и динтарских Хранителей. Черно-фиолетовая сфера планетарного щита, в которую ушло все до капли. Даэннэ, захлебывающийся собственной кровью, хлынувшей горлом… Но щит выдерживает первые плевки летучей смерти.

…Поле боя. Тысячи и тысячи воинов, все народы Оси без исключения. Ирлеррские смертоносные дротики, причудливые машины алден, ярость наших и ифенховских оборотней, безрассудная людская храбрость против… кого? Как ни старалась, я не могла разглядеть ни лиц, ни фигур — только хищные корабли чужаков. И угрозу…

…Волк, пробитый навылет снарядом. Мой собственный отчаянный крик. Отец и его всепожирающий Свет. Стаи Жнецов над головами своих и чужих…

Пылающий лик Войны. Безликая маска Смерти.

Черный даэйр, поднимающий павших в бой. Снова. И снова. И снова…

И тут я поняла, что тихо подвываю от ужаса, впившись когтями отцу в грудь и уткнувшись лицом в его одежду, знакомо и успокаивающе пахнущую медом и сушеными травами.

— Тише, чадо, тише, — мурлыкнул он. — Все не так страшно как кажется.

Я подняла на него глаза и вцепилась еще крепче. Родной до каждой черточки, до каждой морщинки, до каждого шрама. Глянцевые изгибы коротких рожек, смешно торчащих из белой гривы, ласковые глаза, доброте которых не всем и не всегда следует доверять, большие сильные руки, покрытые сетью тонких шрамов. Голос, басовитый и слегка рыкающий. И тепло, жар его огромного сердца, которым он охотно делится с близкими. И с миром, которому предан беззаветно.

— Пойдем-ка, дочка, — он обнял меня за плечи и увлек за собой, накрывая мягкой, но непререкаемой волей. — Поговорим, чаю выпьешь, успокоишься.

Возражать я даже не пыталась. Стал бы он слушать. Да и не беседовали по душам мы слишком давно. С ним я, по крайней мере, смогу прийти в себя.

Родительские покои находились всего лишь этажом выше. Потому мы обошли диск подъемника и двинулись по широкой лестнице — чай не оттопчем ножки. В этот глухой ночной час на пути попались только сонные стражи-даррей, да и те всего лишь почтительно склонили головы. На лицах отчетливо читалось нетерпеливое ожидание смены караула. Еще бы, весь Клан вымотался хуже некуда за последние месяцы.

Оказавшись в родительской гостиной, я с наслаждением вдохнула терпкий травяной запах. Он дразняще разливался из чайника, подвешенного в почти прогоревшем камине. Отец, шурша полами длинного домашнего халата, поспешил снять напиток с огня и разлить по чашкам тонкого золотистого фарфора. Как изящны и точны его движения. Как спокоен взгляд. Незыблем и вечен — невольно думалось мне. Вот только у этой незыблемости больное, измотанное долгим и непосильным больше служением сердце и разбитая душа…

«Клянусь, я найду способ это исправить!»

Дымящаяся чашка сама подлетела ко мне. Красноватый, на ягодах и травах, взвар в ней даже не дрогнул. Я улыбнулась и кивнула отцу. Долго вдыхала ароматный парок, прежде чем пригубить. Чайные сборы отец всегда составлял сам, не доверяя даже маме, и получались они отменными. Я молча смотрела, как он опускается в кресло возле чайного столика и жестом приглашает меня сесть напротив. Совершенный. Уютный. И всегда грозный — даже когда с виду похож на лениво дремлющего сытого кота.

Я забралась в кресло с ногами, сдерживая желание зябко поежиться — кроме тонкой сорочки под ночным халатом ничего не было. К тому же, меня все еще била дрожь от увиденного. Отец выждал, пока я устроюсь поудобнее, сделаю первый глоток. И только потом заговорил.

— Знаю, тебе в последнее время приходится тяжело. Но это, к сожалению, неизбежно, как бы мне ни хотелось тебя от этого оградить…

Желтый кристалл на столе подсвечивал его лицо снизу, рельефно обрисовывая скулы. Мягкое сияние камня отражалось в глазах, делая их похожими на полированное золото.

Ночная тишина выглядела почти торжественно. Частью разума я слышала сонный шелест мыслей обитателей крепости — кто-то нес караул, кто-то засиделся допоздна над книгами и бумагами, кто-то седьмой сон досматривал. Мать дремала за стеной, дожидаясь, пока мы наговоримся. Почему я не могу себе позволить, как в детстве спрятаться в ее объятиях? Я откинулась на спинку кресла, ожидая, пока отец нарушит затянувшееся молчание. Наверное, он подбирал слова.