Канон Равновесия (СИ) - Плотникова Александра - Страница 74

Только вот Ваэрдена там не обнаружилось. И стражи не смогли сказать, шде он.

В огромных жарко натопленных покоях, убранных коврами и шкурами, где редкое и дорогое оружие на стенах соседствовало с завалами книг и документов, неограненными драгоценными камнями и под завязку заряженными Смертью артефактами, возле ложа, на котором могли бы вольно разместиться человек шесть, сидели отец и мать. У чайного столика возле окна перебирал травы Янос-эрхе, ворча себе под нос что-то о твердолобых кхаэльских кошаках, которые вечно его не слушают.

Я медленно, стараясь сохранить спокойствие не только на лице, но и в душе, подошла к постели и присела на край. Присутствующие затаили дыхание. Безвольно лежащий среди мехов бледный призрак, почуяв мое присутствие, слабо шевельнулся и приоткрыл мутные больные глаза.

В горле его заклокотал еле слышный вопросительный хрип и тут же затих.

— Братик, — я протянула руку и дотронулась до рассеченной чем-то щеки, стала перебирать чисто вымытые и вычесанные от колтунов пряди волос — наверняка мама не один час потратила на то, чтобы их разобрать. — Это я. Ты меня помнишь?

Одним Стихиям ведомо, чего мне стоило улыбаться! Отец и мать сидели тише мышей, боясь помешать.

— Р-рыся, — обрадованно выдохнул Рей. Речь его была невнятной, как после повреждения мозга, дышал он с нездоровыми хрипами. — Я думал, ты ушла…

— Куда я от тебя… — кожа под пальцами была на ощупь ледяной и шершавой. Ни толстые меха, ни ревущее пламя в камине не спасали его от холода. Как же много Смерти. Слишком много. Мне не вытянуть.

Рей перехватил мою руку и вцепился в запястье с такой силой, что я еле сдержала шипение. Изрядно отросшие за время бродяжничества когти чуть не вспороли мне руку.

— Ты т-точно никуда не уйдешь?

— Да нет же, — я заставила себя не вздрагивать, глядя в изъеденное Смертью лицо, больше напоминавшее череп в обрамлении черных волос. Даэйр, которого я знала всю жизнь, исчез, сломался. На меня смотрел испуганный внезапной слабостью больной мужчина, не веривший даже отцу. Он вздрагивал от каждого звука, прядал ушами и косился на Яноса, занятого приготовлением отвара прямо на каминном огне. Стоило ирлерру возникнуть рядом с ложем с дымящейся кружкой в руках, как брат вовсе взбунтовался и возмущенно зарычал, скаля клыки.

— Не подходи! — захлебываясь рыком, рявкнул он и дернулся отползти подальше, вздыбил крыльями одеяла. Глаза сверкнули злым багрянцем, гребень под рубашкой встал торчком.

Кажется, он знал, что пернатый выступал за его убийство.

— Будет тебе, угомонись, — попытался успокоить его тот. — Лечиться надо, а значит, и отвар пить. Или ты всю жизнь собираешься изображать ходячего, вернее, лежачего мертвяка?

Ответом было рычание и недвусмысленный щелк зубами возле руки. Стоило отцу встать, чтобы утихомирить разбушевавшееся чадо, как когти тут же прошлись и ему по рукам, запятнав кровью бархат кафтана. Рей вжался в постель, свернулся в напряженный комок и злобно шипел при любой попытке приблизиться.

Он помнил, что на него охотились.

— Попробуй ты, — мне в руки ткнулась кружка с питьем, а Янос снова отошел в сторону, став почти невидимым. Я возвела очи горе. Это какими же способами они его ловили все это время, что он не признает вообще никого? Такое впечатление, что скорбными головой в семье внезапно сделались все без исключения. Я не узнавала родичей и смутно понимала, что вокруг меня происходит. Чутье вопило только одно — все кругом неправильно и катится в то самое место, которое часто поминает Димхольд.

— Рейю, — позвала я, не двигаясь с места, — почему ты не хочешь пить лекарство?

— А ты сама его пробовала? Гадость!

Я вскинула бровь. Ах, вот как, привередничаем? Ладно. Я поднесла кружку к губам и пригубила, ухитрившись не поморщиться. И впрямь гадость.

— А так — будешь?

Тяжкий обреченный вздох был мне ответом.

— Все равно ведь вольете…

— Вот и молодец.

Я присела рядом, обняла его за плечи — под рубашкой отчетливо проступали все кости, — и сунула под нос кружку, следя, чтобы он не мог вывернуться.

— Гадость не гадость, а хоронить тебя мы не намерены, Рейю.

Он накрыл своей лапой мою вместе с посудиной и, вздохнув, быстро выпил ее содержимое, стараясь не прислушиваться к вкусу. Его все равно передернуло.

— Ложись, — шепнула я, внутренне содрогаясь от клокотавших в запавшей груди хрипов. — Замерзнешь — заболеешь еще хуже.

Он послушался сразу же, и не отпуская мою руку, залез под одеяла чуть ли не с головой. Зябко поежился и завернулся поплотнее. Меня словно ударило молнией, что-то странно натянулось в воздухе и зазвенело. Как будто меня… размазывало по реальности?

— Выйдите. Пожалуйста.

Потом отец рассказывал, что лицо мое в ту минуту сделалось железное. И непроницаемое, как у статуи. Сама я ничего такого не помню — тихо и спокойно попросила оставить меня с братом, вот и все. А старшие отчего-то быстро и беспрекословно растворились.

Я, как была в платье, нырнула к Рею под одеяла, тщательно подоткнув за собой все щели, и прижалась покрепче к холодному дрожащему телу — греть собой.

— Ты не на даэйра, а на лягушку больше похож. Прикажешь тебя в огонь складывать? — тон как-то сам собой вышел по-матерински строгим.

Он съежился и поджал уши, как будто я собиралась его ударить.

— Спи, — я чмокнула его в щеку и легонько прижала голову к подушке. — Не то, если не будешь и меня слушаться, я сделаюсь вреднее Яноса-эрхе.

Он попытался рассмеяться, закашлялся и уткнулся носом мне в плечо. Спустя пару минуту дыхание стало ровным и почти неслышным, а костлявая лапа сама собой сгребла меня под бок. Князь изволил уснуть. Мне же оставалось только лежать рядом, делиться теплом и силой, да перебирать мысли и чувства.

Странно я себя ощущала — как переполненный воздухом шарик, вот-вот готовый лопнуть. Но не от радости. От чего-то опасного и своенравного, не желавшего мне подчиняться и готового вырваться наружу от любого слова, сказанного поперек моей воли. Неужели именно оно заставило старших подчиниться приказу? Ведь это был именно приказ, и в другое время отец не преминул бы указать мне на место. А сейчас…

Тишина медленно заползала в уши. В ней, вязкой и глубокой, можно было плавать, как в воде. Ее безраздельную власть нарушали только наши с братом дыхания да стук сердец — раз-два, три-четыре…

«Интересно, — мелькнула вдруг шальная мысль, — если представить наши тела единым целым, реево вспомнит, как быть здоровым или нет?»

Четкой цели у меня не было. Понимания, как и что делать — тоже. Только громадное, неудержимое желание помочь любимому брату. Обнимала его, а сама невольно боялась неловким объятием переломать ему кости, настолько они казались хрупкими. Слишком большой поток Силы тоже может убить его — не выдержит сердце. Значит, нужно действовать как-то иначе. Как?..

Раз-два, три-четыре…

Я привычно, как во время медитации с огнем, погрузилась в тишину. Но на сей раз заполнила себя не треском горящих поленьев, а дыханием и сердцебиением. Разум постепенно избавлялся от ненужных мыслей. Сначала они заметались по кругу, испуганно выпрыгивая одна за другой, потом выстроились вереницей и с тихим виноватым писком убрались восвояси. Перед глазами извивалась золотая вышивка на алом бархате балдахина, ровный гул заполнял уши. Шарик внутри меня надувался все больше, постепенно вбирая в себя сознание. С каждым вдохом я становилась все огромнее. Вот только что я могла укрыть в себе испуганную душу Рея — а мгновением позже мои ладони накрыли всех обитателей цитадели. Вдох — и я увидела весь город. Удар сердца — и передо мной лежит долина в кольце холодных черных гор вместе с тварями большими и малыми, разумными и нет. Все больше мне казалось, что я теряю привычный облик и становлюсь… кем? Бьется медленно и мерно раскаленное сердце мое. Тело мое — равнины и горы. Кровь — вода морская. Одеяние — зелень лесов и полей. Плащ — воздух.