Латинист и его женщины (СИ) - Полуботко Владимир Юрьевич - Страница 5

Пока ехали в троллейбусе, он мне коротко всю свою судьбу рассказал:

Сейчас ему уже за семьдесят, а в былые годы он был членом какой-то банды, торговавшей с заграницей алмазами и золотом, добытыми в Сибири. При советской власти за такие дела — редко когда давали срок. Обычно расстреливали. Но его всё миновало: и правосудие, и внутренние разборки. В центре Москвы у него когда-то была огромная и роскошная квартира, была машина, была дача на Чёрном море. А затем ему однажды приснилось нечто очень важное: Николай-угодник явился к нему и сделал некое наставление… И после этого мой гость ушёл из банды, роздал почти всё своё имущество людям, включая квартиру, дачу, машину и костюмы, а сам поселился в какой-то жалкой коммуналке, даже ещё и похуже, чем моя, бросил пить и курить, перешёл на очень скромную пищу и ударился в поэзию. Всё, как обычно: самый заурядный русский праведник…

Дома у меня пили чай с вареньем, болтали. А тут и Зинаида пришла откуда-то с улицы. Только на порог ступила и только сняла пальто, как я сразу выскочил из своей комнаты и безо всяких объяснений завёл её к себе. Познакомьтесь, говорю, это мой гость из Москвы, а это моя соседка.

Зинаида предстала перед нами в длинном французском красном платье, с чёрным шарфом вокруг шеи и в чёрной тёплой шляпе.

Старик посмотрел на неё, обменялся с нею несколькими вежливыми фразами и ничего особенного не изрёк, но потом, когда мы оказались одни, сказал мне в ответ на мой вопрос, что он усмотрел в этой женщине: настоящая русская красавица, ростовский цветок, — сказал он. — Но — завышенные претензии.

— Дура? — спросил я.

— Не сказал бы, — ответил старик. — Нет, не сказал бы… Но с таким лицом, как у неё, надо гостей принимать и чем-нибудь их ласково потчевать, или на кухне что-нибудь готовить, а не вращаться в высшем обществе.

Я не совсем понял то, что он имел в виду, и, без приглашения заявившись потом со своим гостем в комнату к Зинаиде, попросил её исполнить нам что-нибудь на своём пианино, а ещё бы лучше — что-нибудь бы и спеть. Зина охотно уселась за пианино и под собственный аккомпанемент спела известную советскую песенку, грубо сработанную под старинный русский романс. Там ещё были слова: боже, какими мы были наивными, как же мы молоды были тогда!..

Старик был выходцем из высокообразованной семьи, репрессированной в годы сталинизма. Отец его был когда-то настолько крупною личностью, что даже имел в своём пользовании собственный поезд, в котором мог, утопая в царской роскоши, передвигаться по стране для осуществления своих служебных функций. Сын же его, перед тем как стать бандитом, успел получить прекрасное воспитание и блистательное образование; он знал толк в музыке и в поэзии и вот теперь — здесь и сейчас — не заметить пошлости исполняемой песенки он бы не смог.

Я наблюдал за стариком, задумчиво сидящим в кресле, и поражался: он был весь просто захвачен Зинаидиным пением.

— Ну, как вам? — спросила тогда Зинаида, повернувшись к нам.

— Да ерунда какая-то, — отмахнулся я. — Хотя, конечно, голос у тебя — довольно неплохой. Почти сносный.

У Зинаиды сразу же покраснели глаза:

— У тебя самое любимое занятие — обижать меня!

Старик сказал:

— Не верьте ему, Зиночка, он врёт. И не обижайтесь, пожалуйста.

— Да я и не очень-то обижаюсь.

— А вы — совсем не обижайтесь.

— Да я совсем и не обижаюсь.

Старик подошёл к ней и поцеловал ей руку.

— Поверьте, у вас прекрасный голос и необыкновенная манера исполнения!

— Ой, спасибо! — Зинаида вся аж так и расцвела.

— И ваш сосед об этом прекрасно знает.

— А чего ж тогда не говорит?

— О, он вам много чего никогда в жизни не скажет!

— Пусть бы сказал. Что я ему — враг какой-то, что ли?

— Ну, это вы уж с ним сами тут разбирайтесь, без меня…

Старик что-то ещё ей говорил и говорил, а я с изумлением смотрел на эту сцену. Как такое могло случиться? Трое совершенно чужих людей сошлись вместе и беседуют так, как будто знакомы уже целую вечность? И как будто у них и впрямь есть что-то общее — старик с замашками гения, которому по штатному расписанию положено быть праведником, ростовская красавица и я — человек в футляре, преподаватель латыни… Неужели это как раз и есть то самое, что называют словами «родина», «Россия»?.. Как странно.

— А вот вы не могли бы спеть нам сейчас что-нибудь ещё? — попросил старик.

— Ну, конечно! — ответила Зинаида.

— Но только что-нибудь не коммунистического производства. А что-нибудь настоящее русское, про Россию — сможете?

— Кажется, я знаю одну такую вещь, — сказала Зинаида, подумав, и, к моему изумлению, запела песню, которой я от неё прежде никогда не слышал. Это была белогвардейская песня «Всё теперь против нас…»

Мы оба слушали Зинаиду просто в каком-то изумлении. Я видел, что, когда она пропела «Отступать дальше некуда — сзади Японское море, здесь кончается наша Россия и мы», у моего гостя на глаза навернулись слёзы.

Со стариком мы проговорили почти целую ночь. Ни слова о Зинаиде. Говорили о живописи, о поэзии; старик читал мне свои собственные стихи, стихи Лермонтова и Маяковского, а я ему — свои переводы австрийца Рильке и шведа Мартинсона… При всём моём ироническом отношении к современным русским праведникам и святым старцам я увидел: это и впрямь необыкновенный человек. Может, в чём-то и безумец (да кто сейчас не безумец?), но — умный и порядочный.

— Приезжай и ты ко мне в Москву, сказал мне старик уже на вокзале.

— Спасибо. Это вы ко мне приезжайте, а я уж как-нибудь без Москвы проживу. Не люблю я её… Вы лучше скажите, как вам понравилась моя соседка по коммунальной квартире? — неожиданно спросил я.

— Соседка? По коммунальной квартире?.. Цветок! Настоящий цветок! — убеждённо и задумчиво пробормотал гениальный старик, заходя в свой вагон и уезжая в свою Москву.

Глава 9. КОЕ-ЧТО ИЗ ОБЛАСТИ ВЫСОКИХ ТЕХНОЛОГИЙ И ДРУГИХ ОБЛАСТЕЙ

Показывал я Зинаиду и ещё одному знакомому — интеллектуалу и крупному специалисту в каких-то высоких технологиях.

— Какая приятная женщина, — тихо и с глубоким выражением сказал он мне потом.

— А в чём заключается эта её приятность?

Интеллектуал беспомощно развёл руками.

— Этого словами не передашь, — ответил мне он.

Показывал я её и одному американцу, работавшему у нас в мединституте, но и тот тоже ничего не надумал. Оно и неудивительно — что можно услышать путного от представителя примитивного тоталитарного режима?

Вроде бы как что-то решив для себя, я вернулся с балкона в приятную прохладу своей комнаты и снова уселся перед компьютером. И занялся латынью.

И тогда я подумал: да пошли вы все к чёрту, я до всего додумаюсь сам!

Глава 10. РАСШИФРОВКА СНА

Вскоре вернулись и мои соседи по коммунальной квартире — Зинаида и её неизменный собачонок Дымок.

Зина опять выглядела превосходно — никаких слёз и красных носов, но в её глазах всё же чувствовалась тревога.

— Вот такие мне сны снятся, — сказала она виноватым голосом. — Я, наверно, сумасшедшая — такая ерунда приснилась, а я так расстроилась.

Я не ответил. Зинаида внимательно посмотрела на меня и спросила:

— Что молчишь? Ты разве и на этот раз понял, о чём этот сон?

— Понял, конечно, и на этот раз.

— О чём же?

— Да всё о том же.

— О чём — «о том же»?

— Обо мне, о тебе…

— Но пойми: ты мне совсем не снился! Тебя в этот раз не было! Ты мне всегда снишься, но в этот раз — тебя не было! Не было! Во сне я как бы даже и не знала, что ты существуешь!..