Страсть Волка (СИ) - Адьяр Мирослава - Страница 17

Цветки вибрируют и покачиваются, издавая протяжный писк, от которого ломит зубы и раскаленные когти боли впиваются в затылок.

— Где мы? — Мерай отлично читает по губам и прекрасно понимает мой вопрос.

Девочка едва заметно ведет плечом и чуть качает головой.

Это, наверное, самое красноречивое “не знаю”, какое она может себе позволить.

Я впервые могу рассмотреть наших похитителей.

Плоские головы покачиваются на коротких мощных шеях, три пары желтых глаз. Существа открывают и закрывают зубастые рты, что-то шипят и клокочут, пощелкивают, переговариваются друг с другом.

Покрытые чешуей короткие тела, напоминающие формой лист ольхи, слабо шуршат, сталкиваясь друг с другом, извиваются, оставляя на песке закрученные глубокие борозды и завитки.

Вокруг меня и Мерай обвилось несколько “змей” поменьше, чтобы удерживать в сидячем положении. Холодная чешуя чувствуется на запястьях, бедрах, даже через ткань плотных штанов.

На шее.

По разорванной осколком щеке проходится чей-то раздвоенный язык, собирая тяжелые вязкие капли крови, а я всеми силами сдерживаю рвущийся из горла крик.

Нельзя кричать.

Нельзя двигаться…

Шипение заполняет собой все пространство, от него закладывает уши и пересыхает во рту, а на языке перекатывается приторно-горький привкус странных цветов и остывшего пепла.

Существа заставляют нас подняться на ноги и сделать несколько шагов к озеру. Я чувствую себя марионеткой, подвешенной на скользких чешуйчатых веревках, которые управляют каждым шагом, каждым вдохом.

Чернильная вода идет мелкой рябью, бьется о белоснежный, усыпанный костями берег. Не могу дышать, горло будто забито разбухшей от влаги тканью, а на глаза наворачиваются крупные слезы и скользят вниз по щекам, отчего становится только хуже.

Рана немилосердно щиплет.

Вода волнуется все сильнее, расходится в стороны, выпуская особенно крупную тварь. Она нависает над нами белой скалой, показывает раздвоенный язык и зубастую пасть, где спокойно поместятся два человека.

Вокруг языка покачиваются жгуты-щупальца, маслянисто-блестящие, гибкие, как ивовые ветки, что втягивают добычу в голодное нутро.

Опускаю взгляд и вижу, что все ее тело, от самой головы и до границы воды, — одна большая пасть, покрытая неровными зубами и мощными костными наростами.

Змея буквально разделена пополам, и стоит ей только качнуться вперед, как чешуйчатое тело раскрывается хищным цветком, обнажая сочно-красную мякоть и обдавая нас запахом сгнившего мяса и застоявшейся воды.

Обшариваю пещеру взглядом, но бежать здесь некуда.

И как?! Руки и ноги скручены — не шелохнуться.

Вижу чуть в стороне двух змей с нашим оружием. Клинки поблескивают в слабом свете — до них не добраться. Слишком далеко.

Сталь звякает о кости, и мечи остаются лежать на берегу как насмешка над пленниками.

“Вы не сможете их подобрать, вам остается только смотреть и смириться”.

Это подарки.

Подношения для “королевы” змей.

Смотрю на Мерай и вижу, как девчонка постукивает каблуком сапога по земле.

Стук.

Хрясь! Под подошвой трескает тонкая косточка неизвестного мне зверя.

Или человека.

Солнечный луч отблескивает на тонком лезвии, выскочившем из носка. Плети вокруг девчонки тоньше — змеи не ждут от ребенка сопротивления.

Напрасно.

Мерай двигается резко, порывисто, ведет ступней в сторону, чтобы подрезать плеть, а когда визг и вой наполняют пещеру — подскакивает вверх, как кузнечик, и бьет ногой по отростку, удерживающему руку.

Девчонка с размаху хлопается в груду костей, но не медлит ни секунды — поднимается и мчится в сторону клинков, на ходу перепрыгивая через шипящие клубки.

Вот только королева не собирается просто наблюдать за этим хаосом — и потолок содрогается от протяжного воя, от которого подкашиваются ноги и вниз сыплется мелкая каменная пыль и осколки.

— Мерай! — кричу на выдохе, хочу предупредить, но мои тюремщики сдавливают горло; а еще через мгновение я лечу вперед и на полном ходу врезаюсь в чернильную гладь озера, набрав полный рот вязкой горькой воды.

Королева разворачивается и распахивает пасть так широко, будто собирается проглотить весь мир и меня вместе с ним.

До берега далеко.

Не доплыть!

Тварь ныряет, плавно изгибается и бьет хвостом, отчего меня накрывает черной волной и утягивает вниз.

Здесь нет дна…

И не видно ничего!

Чернота залепляет глаза, забивает нос, и я выдыхаю и рвусь вверх, но озеро не хочет отпускать. Руки и ноги будто в плену застывшего воска — и не сдвинуться ни на дюйм.

Я не могу здесь погибнуть.

Я должна вернуться домой! У меня есть обязательства, моя семья.

Мерай…

Как же Мерай?

Удар в спину обжигает раскаленной болью, и я вижу, как тень, что даже чернее воды, движется вокруг, закручивается причудливыми спиралями — и в кромешном мраке вспыхивают желтые глаза, и кажется, что их тысячи тысяч, следящих, голодных.

Вытягиваю руку вперед, будто и правда могу защититься.

Вот только оружия нет и выгляжу я крохотной букашкой рядом с гигантом, готовым стряхнуть меня в пропасть, как катышек со свитера.

Не сразу понимаю, что в водяном плену стало светлее, а вокруг кружатся крохотные золотистые огоньки, вспыхивают, юркают туда-сюда и вертятся возле лица и рук. То гаснут, то возникают снова.

Перед глазами проплывает несколько алых капель, вспыхивают и растворяются пеплом в черноте.

Кровь…

Это моя кровь горит?

Я рвусь вперед, до треска в жилах, до ломящей боли и кровавых искр, пляшущих перед глазами, почти не чувствую под собой земли. Лапы иногда вязнут в золотистом песке, а где-то на горизонте все еще чернеют тучи бури, разрезая небосклон иссиня-багровыми лентами.

Стихия выплюнула нас прочь, как какой-то пережеванный клочок бумаги; благо корабль несильно пострадал, если не считать пары треснувших досок и одного солидного куска, вырванного из палубы.

Чуть впереди бежит Виго, поблескивая охряно-полосатой шкурой и взрывая мощными тигриными лапами песок, из-за чего кажется, что зверь мчится, окруженный каким-то золотистым нереальным облаком.

Я точно знаю, что если бы брат мог колдовать — если бы его могущество не растаяло вместе с проклятьем, как у большинства из нас — то просто испепелил бы меня на этом самом месте, только за то, что притащил Нанну на корабль.

Впрочем, Виго бесится от бессилия, а не потому, что действительно в чем-то винит девчонку. Он-то прекрасно знает, что если Мерай что-то задумала, то удержать ее на месте — задача почти невыполнимая. Нанна, добрая душа, скорее всего, просто выбежала следом, не желая оставлять ребенка один на один с буйством стихии и врагами.

И я ненавижу себя за то, что не смог удержать ее, не был достаточно быстр, чтобы спасти!

Когда увидел, что Нанна растворяется в темноте за границами барьера — чуть не рехнулся. Это было какое-то новое, незнакомое мне отчаяние, от которого не отмахнуться и не спрятать в пыльной коробке где-то в глубине души. Мне было жизненно необходимо знать, что девчонка жива, что с ней все в порядке.

Не могу я вот так просто потерять женщину, которую так долго искал! Ждал ее, нуждался в ней.

Наверняка она думает, что мне нужна только свобода от проклятия, но это не так.

“Мы почти на месте, — рыкает Виго. — Чувствуешь запах? Тут гнездовье”.

Брат говорит отрывисто и зло, он едва сдерживает клокочущий внутри гнев, от которого, как мне кажется, его шкура сверкает еще ярче обычного.

Я успеваю наслушаться всего, пока мы бежим по следу из крови и чешуи. Виго мечется от желания наказать дочь за самоуправство до молитвы богиням, чтобы с его девочкой ничего не случилось, и он готов простить ей все, что угодно.

Я знаю, что Виго — человек импульсивный и предельно привязанный к семье. Эти две искры сопровождают его всю жизнь, с самого рождения. Он — “средний” принц, но всегда взваливает на себя больше, чем могут старшие, и заслоняет младших, если считает, что это требуется.