Отрочество (СИ) - Панфилов Василий "Маленький Диванный Тигр" - Страница 45

— Так-то оно так, — Мишка усмехнулся внезапно, — да не так! Родня у меня хоть и… в дёсны не цалуемся, в общем. Но и бросить не бросят. А силы-то у общины староверческой, я те скажу, вполне себе ого!

— Да? — и так мне любопытственно стало, што прямо ой! Но смолчал дальше, потому как вижу, што тяжко Мишке об том говорить, а неволить брата не след.

— И што Котяра? — поворотился я к Саньке.

— Котяра… а давай к нему и сходим? Чем я враки врать буду, неправильно может понятые!

Оделись мы с Санькой попроще, для Хитровки, а Мишка как и был, да и пошли. Гостинцы с собой, а их и ого-го набралось!

Знакомых-то много, и это только кажется, што торгашка съестным — мелочь-мелкая, внимания возвысившегося меня не стоящая. Как прижмёт, так и за соломинку ухватишься, а доброе отношение на Хитровке, оно многово стоит.

Котяра, огольцы знакомые, торгашки вот, скупщики краденого… не говоря уж об Иванах!

— Надолго идём, — предупредил я братов, — чуть не на цельный день! Пока каждому уважение покажешь да поговоришь, вот оно и вечер.

— Ништо! — отмахнулся Мишка, — Меня Федул Иваныч до вечера и отпустил.

— Егорка! — несмело окликнула меня знакомая торгашка, — Ты ли это?

— Я, Матрёниха, я! С Одессы вот приехал, да опосля дома перво-наперво на Хитровку. Накось… — я закопался в подарках, вытаскивая перстенёк с бирюзой. А што? Она в Туретчине дешёвая! — вот, специально для тебя в Константинополе брал.

— Иди ты! — не поверила баба, — Я, чай… не шуткуешь?!

Она осторожно подставила ладони, и опустил перстенёк. Матрёниха часто-часто заморгала, и трубно высморкалась от чувств.

— Ну, спаси Бог! — меня крепко расцеловали, а на перстенёк набежали товарки. Подарок-то не шибко дорог, и денежек у каждой из них не на одну сотню перстеньков небось хватит. А внимание?! Лестно! Да ещё и из Царьграда.

А я дальше, да по торгашкам сперва. Да не повторяюсь! Кому бусики, кому браслет или платок шёлковый. Еле ушёл! Всево обслюнявили, да и Саньке с Мишкой досталось, за кумпанию.

Сёмочку табаком одарил туркским, духовитым, а к нему трубочку.

— Да я ежели што, то завсегда! — расчувствовался тот. А сам-то Сёмочка вполне себе… заматерел! Мелочь был по меркам Хитровским, а тут вполне себе фигура! Шестёрка скорее, но вполне козырная. С перспективами на повышение.

До Котяры в ево комнатушке добрались пока, так все руки обжамкали, и губы обмусолили.

Человек чуть не тридцать до него одарил. С каждым переговорить, за Туретчину и Одессу немножечко рассказать, спасибо выслушать…

Часы Коту подарил. Не хронометр, но вполне себе, да и корпус серебряный. С гравировкой!

Сэр Хвост Трубой. С намёком, значица.

— Вот спасибо так спасибо! — радовался тот, разглядывая рисунок.

— Эт Санька надоумил! — киваю на брата, и лыблюсь во все двадцать восемь, — Он про тебя сказал, што ты на этого сэра ну один в один! Только человек.

— Во глаз! — восхитился один из ближников Котяры, — Как есть художник!

— Ты таперича Сэр Котяра! — загоготал рослый парень, от которово ощутимо несло кровью и безумием.

Новое прозвище приглянулось, а сам Котяра сидел на корточках с глуповатой улыбкой, пока его поздравляли с крещением. Потом отошли, потому как с пониманием народ.

— … со слежкой, — Сэр Котяра задумчиво играет ножичком, сидя на корточках в одном кругу с нами, — достаточно интересно получается. Агентура полицейская, но ниточки тянутся к Анне Ивановне. Голядева, слыхал такое фамилие?

— Слыхал, — у меня вырывается шипящий матерок.

— Даж так? — уголовник приподымает бровь, но продолжения не дожидается. Верить-то я ему верю, не сболтнёт. И не продаст. Но…

… Хитровка, она и есть Хитровка. Сегодня он жёсткий и решительный парень, и даже Сэр Котяра, несмотря на всю уголовщину. А завтра, очень даже может быть, опустившийся напрочь кокаинист или морфинист, готовый на всё ради дозы.

— Только, — продолжил он, не обидевшись, — слишком уж толстые ниточки-то. Не то штобы не скрывается, а будто бы даже заместо ширмы она, демонстративно етак. А ето, я те скажу, в любом случае — жопа!

— Ежели сама, — ножичек крутанулся в ладони хитрым образом, — то опасно потому, как с головой у неё всё непросто. Говорят. Этакая Салтычиха, и чуть не сама людей пытала.

— О как… — новостью я ошарашен, но теперь многое становится понятней.

— Ежели ширма, — ножичек крутанулся в обратную сторону, — или втёмную, то тоже жопа, но с другово ракурсу. Она ж полковничиха по МВД, через мужа. И ежели её играют, то уровень пояснять тебе не буду.

— Это одна ниточка, — нож влетает в рукав, и вылетает обратно, — самая канатная, так вот.

Есть ещё то-оненькая к Иванам.

— О как?!

— Так, — кивает спокойно Котяра, — потому как песни песнями, но дела у тебя только через Одессу. Большинство с понимаем, што просто звёзды так сошлись, но кто-то мог и затаить.

— И третья, — ножик хищной щучкой промелькнул в руках, — церковники. Здесь вовсе уж зыбко.

Есть у нас ревнители за веру, а тут ты, поговаривают с жидовкой… так?

— Та-ак, — у меня чуть зубы не выкрошились, так их стиснул, — а конкретней?

— Конкретней, я проверю, — веско сказал Мишка, — у родни есть выходы на… Словом, есть.

— Вы же с ними как кошка с собакой! — задивился Санька.

— Именно поэтому, — без тени насмешки ответил за Мишку Котяра, — держи друзей близко, а врагов ещё ближе[48].

Мы оторопело уставились на него, а довольный уголовник оскалил мелкие острые зубы, и подмигнул, не продолжая разговор. Што ж… имеет право! Однако…

— С жидовкой сошёлся, — повторил Кот, — да песни сочиняешь, и такой весь из себя… духовный, не правильно. Понял?

— Проверю, — мрачно подтвердил Мишка.

— Анна Ивановна, — я и сам не заметил, как начал играть с ножом, — это… Может, на живца?

Крутануться перед ней…

— Не так, — остановил меня Котяра, — не перед ней, а так… вроде как деятельность начнёшь изображать. Мутную! Беготня, переодевание и такое всё. Наживка! Смогёшь?

— Пф!

— А мы со стороны посмотрим, кто зашевелиться.

— Может, просто затихариться? — засомневался Санька, — На время?

— Не-е… — выдохнули мы в с Котярой единым голосом.

— Если Голядева, — начал я пояснять, — да с головой у неё и правда печально, то лучше играть по своим правилам, да в удобное тебе время. Если кто повыше или церковники — тоже, потому как прорасти корнями могут в окружение. Эти до-олго могут игру вести. Рвать нужно сразу! Ну а иваны…

— Встретиться придётся, — сказал Котяра, почесав подбородок, на котором начал уже расти юношеский пушок, — поговорить.

— В карты, — подытожил я, — солью немножко денег, ну или идею какую… не знаю. Передашь, что Егорка Конёк встретиться желает?

Хлопнулись руками с Котярой, да и разошлись.

— Домой? — негромко поинтересовался Санька, устало потягиваясь на ходу.

— Не… што ты! Тогда покажем, што ради Котяры сюда шли, а это — вилы!

— Натяни улыбку на морду лица, — еврейским говорком сказал Мишка Чижу, — Шире! Ещё шире!

— Да ну тебя! — засмеялся Санька.

— Вот! — хлопок по плечу, — Могёшь, когда хотишь!

Несмотря на усталость и опаску, во мне начал разгораться азарт. Ну… интересно же! Как ни крути, а приключение!

Тридцатая глава

Встретиться с иванами сговорились на Грузинах, близ Малой Живодёрки. Кружанув через несколько оврагов и заросший всякой дрянью пустырь, на котором чуть не кажный день находят если не мёртвых, так раздетых и избитых, застрял на глинистом берегу Бубны.

Местные побродяжки опять разобрали на дрова дощаные самодельные мостки. И знают ведь, што бить за такое смертным боем будут! Знают, как не знать. Но тащат, потому как бить потом будут, а их пропитые и промарафеченные мозги не способны оперировать временными

понятиями больше часа-двух.

Двинулся в обход, и тут-то как нельзя кстати оказалась кизиловая тросточка, привезённая с Туретчины. Сперва как упор в жидкой глинистой грязи, а потом и от назойливых злых собак.