Ключ (СИ) - "Робот BoBot" - Страница 19

Наконец, когда тронный зал Творца примитивов остался далеко позади, а молчание стало просто невыносимым, Бусыгин, шаркающий впереди, внезапно остановился. Не ожидавшая такого маневра Маша ткнулась ему в спину и быстро отпрянула, смешно морща носик, а задумавшийся Вепрев чуть не налетел на подругу.

Замерший на месте Бусыгин обернулся к парочке. Его морщинистое, давно не видавшее бритвы лицо озаряла язвительная ухмылка.

— Ну и как, понравился вам лохотронщик этот? — спросил изобретатель скрипучим шамкающим голосом, и противно захихикал.

— Урод реальный этот ваш Эрдрум! — капризно заявила Зверева, поправляя на затылке хвостик волос, оставшийся на месте пышных локонов полубогини. Ухмылочка на лице Бусыгина растянулась еще шире, едва не касаясь ушей.

— Я из-за него в та-а-а-а-а-кой переплет попала! — продолжила Зверева, эмоционально взмахнув рукой, и чуть не упала, поскользнувшись на лужице какой-то отвратительной слизи, — представляете, меня из-за него менты чуть на крытку не засадили!

Произнеся эти слова, Машка внезапно осеклась, и изумленно уставилась на Шурика красивыми расширенными глазами.

— Ты чего? — спросил Шурик, — что случилось?

Бусыгин, спрятав свою ухмылку, тоже заинтересованно уставился на девушку.

— Саш, а как я обратно попала? — на лице Маши читалась растерянность, — я в ментовке сидела на допросе, он мне все какую-то муть впаривал про статьи, и тут вдруг все вокруг ка-а-а-а-к завертится, завертится, и меня словно в водоворот засосало. И я опять, блин, раз — и уже здесь.

Бусыгина, похоже, не удивило то, что рассказала девушка — он только махнул рукой, и принялся что-то высматривать на полу, выложенном щербатыми каменными плитами, а Вепрев, у которого все минувшие приключения уже сидели в печенках, недовольно пробурчал:

— Знаешь, мать, давай потом. Вас равно не поверишь. И вообще, я жрать хочу.

С этими словами экс-математик повернулся к Бусыгину:

— Куда мы идем-то? У меня живот уже к позвоночнику прилип!

— Ну ладно, потом расскажешь, — смилостивилась Машка, и тут же пожаловалась Бусыгину, — дядь Сереж, а мне тоже кушать хочется!

— Щас доберемся, потерпите, — прошамкал Бусыгин, который явно что-то выискивал среди пыльных плит, выстилающих коридор, — я тут себе схованку устроил. Там и сообразим пожрать.

И экс-ученый принялся медленно, в раскорячку передвигаться вглубь зловеще темнеющего коридора, что-то пристально высматривая на загаженном полу.

— Айн момент…, - бурчал он себе под, нос, не обращая внимания на молодых людей, робко жавшихся у него за спиной, — щас все покажу. Увидите, как я тут устроился. А то, небось, думаете, что тут да как… А нормально все, нормалек… хе-хе…

Двигаясь вслед за изобретателем, молодые люди прошли еще несколько метров, когда, наконец, Бусыгин остановился возле выщербленной плиты, на которой кто-то красной краской намалевал крест, и довольно хихикнул. Затем, шаркая истоптанными туфлями по пыльному полу, изобретатель засеменил к находке. Машка с Шуриком, стараясь ничему не удивляться, с интересом наблюдали за манипуляциями непризнанного гения.

Бусыгин, несколько раз повозив ногой по загадочной плите, вдруг топнул по ней с такой силой, как будто собирался раздавить жирного таракана. Под полом что-то громыхнуло, и внезапно плита с оглушительным треском, словно обложка книги, откинулась, обнаружив под собой крутую винтовую лестницу, уходящую глубоко вниз. Из узкого хода на путников пахнУло едкой затхлостью. Машка зябко поежилась, а Вепрев хмыкнул.

— Добро пожаловать, гости дорогие! — Бусыгин приглашающе махнул рукой и, не дожидаясь, пока парочка наберется решимости, ловко юркнул в чернеюший проход.

— Люк за собой прикройте, — крикнул он снизу, обернувшись, — а то ходят тут всякие…

Шурик и Машка осторожно приблизились к краю люка, и заглянули вниз. Там, уже довольно глубоко, едва виднелся плешивый затылок экс-гения. Молодые люди нерешительно переглянулась.

— Пойдем? — робко спросила Маша, со страхом глядя вниз.

— У тебя есть другие предложения? — Шурик не знал, что делать и злился на подругу: кабы не ее настырное любопытство, сидел бы он сейчас в дворницкой, попивал чаек и шастал по сети. В голове снова щелкнуло, неясная догадка, легкая, как дыхание бабочки, вспорхнула и пропала, раньше, чем он что-то понял.

— Пойдем, — буркнул Вепрев, — давай, ты первая я люк прикрою!

Маша осторожно ступила на каменную ступеньку и начала спускаться. Оставшийся один Вепрев еще раз оглядел мрачную тьму в обоих концах коридора, сплюнул, и последовал за подругой, не забыв с грохотом захлопнуть люк.

Спускаться пришлось по узким и крутым ступенькам, покрытым омерзительной слизью, которая густо облепляла ржавые шаткие перила, стены, сложенные из неотесанного серого камня, и низкий потолок, с которого за шиворот то и дело капала какая-то дрянь, отчего Вепрев каждый раз непроизвольно ежился. Шли долго, почти на ощупь, хотя полной темноты не было — узкий, душный тоннель, винтом уходящий в мрачные глубины, слабо освещали пятна фосфоресцирующей плесени на стенах. Пару раз Маша поскользнулась, и если бы не Вепрев, обязательно загремела бы вниз по лестнице.

Но всему рано или поздно приходит конец, и примерно через полчаса спуска все трое потные, грязные и вконец измученные долгим путешествием неожиданно уперлись в расхлябанную деревянную дверь. Облупленная серая краска, ржавые петли и широкие щели между гнилыми досками говорили, что ей давненько не пользовались. Бусыгин обернулся, заговорщически подмигнул своим попутчикам и театральным жестом толкнул дверь. Она нехотя, с протяжным душераздирающим скрипом отворилась и глухо стукнулась о стенку. Тут же в нос ударила ужасная вонь протухшей пищи, плесени, прокисшего пива и общественного сортира. Внутри комнаты стояла кромешная тьма. Бусыгин что-то буркнул, сделал шаг вперед и пропал. В течение полутора минут его не было ни слышно, ни видно, но затем послышалось чирканье спичек, и в проеме двери вновь показался гений-изобретатель, державший в руках огарок толстой свечки, испускающей болезненный красноватый свет.

— Ноги, ноги вытирайте, а то лазили по всякому дерьму, земному и небесному, — визгливо потребовал старикашка, несмотря на то, что пол убогой каморки, видневшийся за ним, и так был густо засыпан хламом и мусором. Тут и там валялись тряпки, скомканные и изорванные бумажки, пустые бутылки, сухие листья, клубки ниток и много еще чего, что разобрать с первого взгляда было невозможно. Вепрев заметил даже несколько дохлых крыс, прикорнувших в одной из кучек мусора.

Однако оробевшие Машка и Шурик не стали спорить с непризнанным гением. Послушно вытерев ноги о драный полосатый половичок, они дружно шагнули внутрь берлоги Бусыгина, и огляделись в тусклом свете свечки.

Хованка Бусыгина оказалась убогой каморкой примерно пять на пять метров, оклеенной засаленными обоями в голубой цветочек, посреди которой раскорячился колченогий столик, застеленный рваной газеткой «Труд». Столик был завален рыбьими костями, банками заплесневелой тушенки, корками хлеба, и прочими огрызками. В центре этого натюрморта гордо возвышалась початая бутылка портвейна «777», а рядом с ней, в луже разлитого вина, покоился грязный граненый стакан с дохлой жирной мухой на треснувшем донышке.

К столу были приставлены два ветхих стула с облезшей от времени обивкой. Садиться на них вряд ли кто-то рискнул бы, да они, по всей видимости, для этого и не предназначались. Один служил вешалкой для немногочисленной одежды хозяина, а второй был завален бумагами, исписанными мелким, неровным почерком и густо покрытыми замысловатыми чертежами. Всю эту кипу бумаг венчал тяжеленный механический арифмометр «Феликс» со сломанной ручкой. Остолбеневшая Машка с удивлением рассматривала непонятный прибор и весь этот бедлам.

В дальнем левом углу каморки чернел большой шкаф, сделанный, наверное, полвека назад, и весь покрытый затейливой резьбой. На даче у Машкиной бабушки стоял почти такой же — в резных завитушках, с зеркалами на дверцах во весь рост. Только вот зеркало у бусыгинского шкафа было давным-давно разбито, и лишь кое-как вкривь и вкось склеено синей изолентой. — «Плохой знак», — подумалось Машке. Раньше она совсем не верила во всякие там приметы, но сейчас, в этой жуткой обстановке, зеркало почему-то внушало смутное ощущение страха.