Северские земли (СИ) - Волчок Сергей - Страница 57

- Ну уж нет, на выяснение отношений я оставшиеся минуты точно тратить не буду.

Потом посерьёзнел и сказал уже серьёзно:

- Ладно, времени мало, поэтому слушайте меня внимательно. Во-первых, себя за меня не виновать. Я сам это решил, я сам это сделал, тебя не спрашивал. Мне всё одно помирать было, не завтра, так послезавтра. Так лучше я своими днями обречёнными тебе годы жизни выкуплю. Это правильно, это справедливо. Так было, так есть и так будет – мёртвые не должны тянуть за собой живых, а амулет этот шансы твои выжить сильно поднимет. И всё на этом, более про это говорить не желаю! Прими как есть. Коли должным себя посчитаешь – добрым людям этот долг верни.

Теперь второе. Я скоро от вас уйду, хочу сделать тебе подарок на прощание. Анфиса, дай книгу, что ты принесла. Глеб, нож дай.

Священник открыл тяжёлую крышку «Измарагда», надрезал синий атлас, которым была обтянута обложка и вытащил из тайника несколько листов. Вновь улыбнувшись, он протянул бумаги Ждану.

- На, держи, малец. Владей и береги.

- Что это?

- Это дворянские бумаги Глеба Адашева, подтверждающие законность владения Даром.

Лушка охнула, закусив угол платка. Ждан, разглядывавший листы, неверяще посмотрел на учителя.

- Откуда? То есть это… Зачем? Двойной говорил, что фальшивки сейчас сразу ловят, а те, кого с фальшивками поймают, казнь запредельно лютую принимают.

- Так то фальшивки. – опять улыбнулся священник. – А это подлинные бумаги. Любую проверку выдержат.

Ждан совсем растерялся, и только и смог повторить:

- Откуда?

- Да всё оттуда же. – глухо ответил священник. – Анфиса, помнишь, как вы с Титом-покойником первый раз в Гранный холм пришли? Как мы с ним о метрических книгах толковали, а ты потом вечером ко мне на исповедь явилась?

- Как вчера было. – немедленно отозвалась Лушка. – И церкву пустую помню, и слова ваши утешительные добрые.

- А вот и проверим. Что я тебе на прощание сказал?

- Что в дело наше не полезете, но не спужавшись, а потому что нам от вашего заступничества только хуже будет. Потом сказали, чтобы я на кордон жить шла, что Тит – хороший мужик, чтобы я не пужалась его вида варначьего. – тут она не выдержала и всхлипнула. - Ну и что вы, если что - чем сможете, тем поможете.

- Ты смотри! – удивился священник. – Слово в слово. Так и было. А я домой пришёл, Марья-покойница мне стол накрыла, я сел – и такая тоска меня взяла! Налил себе чарку, выпил – а тоска по-прежнему сердце рвёт. Я тогда Марьюшке и излился – так, мол, и так, вот такой вот случай случился, такая вот судьба пацану выпала. А мальчишка хороший, глазки умненькие. Нашего рода отпрыск, а ублюдком жизнь прожить придётся. А жена-покойница выслушала меня и говорит – что ж ты, Лешенька, сердце зазря рвёшь? Это ещё не горе, его поправить можно. Нам с тобой Господь детей не дал – вот и запиши его нашим сыном, тем более, что и фамилия та же. Обнял я её, поцеловал, и записал в первой части своей метрической книги: «У попа Алексия Адашева, сына боярского и попадьи Марии Адашевой, такоже дворянского звания, родился сын, крещёный Глебом…».

Не знаю, ведаете ли, нет, а книги метрические и ревизские сказки нам каждой по две выдают, и каждую запись мы в двух книгах делаем. Одна всегда в приходе остаётся, а вторую после Рождества специальные люди от князя забирают, да в столицу везут и там в архив прячут. Чтобы, значится, всегда сверить при сомнениях можно было. Так что не сомневайтесь – я каждый год сына боярского Глеба Адашева во все ревизские сказки вписывал, по возрасту вы тоже совпадаете, так что любая проверка тебе на страшна. Разве что ярыжки чернильные самолично в Гранный холм поедут - справки наводить. Там-то расспросам о моём сыне, конечно, сильно удивятся. Но это я не знаю, что тебе такого натворить надо, чтобы эти лодыри зад от лавки оторвали, да в нашу глухомань попёрлись.

В общем, в Гранный холм вам возвращаться нельзя, и вообще лучше в другое княжество перебраться. Как меня похороните – сразу и уходите, сперва в Козельск, а там видно будет. Как Дар проснётся – тебе в городах на учёт вставать надо будет, а в деревнях старосте докладывать. Объяснишь, что мать давно померла, отец вот только преставился. Хозяйство за долги ушло, в приживалах жить не захотел, вот и пошли с кормилицей, что тебя вырастила, счастья по Руси искать. Саблей да Даром на жизнь зарабатывать. Житейская, в общем-то история, знал бы ты, сколько таких дворян прожившихся по Руси-матушке бродит. Никто не удивится, в общем. И проблем быть не должно.

Жалко, открытия Дара у тебя я не дождался, даже советом не помогу. Ну тут уж так Господь положил, в этом вопрос тебе самому разбираться придётся.

Священник вздохнул и тепло посмотрел на Лушку со Жданом.

- Что ещё? Поиски китоврасовского снаряжения не бросай, это твой единственный шанс из грязи выбиться. Так что из Козельска в Смоленск идите, но лучше не вдвоём – ограбят. Но это в Козельске разберётесь. «Азбуковник» и «Измарагд» с собой возьмите, один в Смоленске, чую, потребуется, а в «Измарагде» мои заметки кое-какие вплетены - пригодятся. Пока в силу не войдёшь, будь осторожен, много не болтай, мать береги, теперь ты за неё отвечаешь. Про княжество не задумывайся, тебе его не вернуть, а вот про дедовское проклятие не забывай, с этой историей тебе всяко-разно разбираться придётся. Но с этим делом не спеши, пока не заматереешь. Князя Трубецкого берегись, как только он узнает, что ты жив – не успокоится, пока не изведёт. С Двойным и его долгом мне, что я на тебя перевёл - сам думай, как поступить. Одно тебе скажу – к этим людям вход рубль, выход – десять. Что ещё? В «Измарагде» на одной из страниц список имен найдешь, литореей записанный. Сверху – мои друзья, внизу – мои враги. Первых о помощи при нужде попросить можешь, вторых берегись, люди опасные. Как помру, и перстень мой отвяжется, себе его возьми, тебе завещаю. Но раньше третьего уровня Дара не надевай – иначе сломает тебя его сила.

Ну вот и всё, наверное.

Решай умом, но живи сердцем. Людей за грязь не держи, но и цену им знай – люди, они разные.

И главное помни: любовь – это единственное, что может сделать наш не лучший из миров лучше. Любовь к Богу, любовь к женщине, любовь к Родине, любовь к детям, любовь к людям – без разницы. Мир любовью спасётся, нет у него другого способа. Я в это верю.

А теперь идите, дети мои, и игумена сюда позовите. Больше мы не увидимся – моё время пришло.

Священник вдруг закашлялся, и махнул рукой – идите, мол!

Дверь закрылась тихо, без скрипа.

***

Священник Алексий Адашев скончался в тот же день. Отошёл легко, не мучился.

На похоронах пошёл дождь, как будто сама природа оплакивала покойного. В церкви покойника отпевал ершистый настоятель, а вся немногочисленная монастырская братия подпевала, обнажив седые да лысые головы. На маленьком монастырском кладбище все промокли и игумен, поскользнувшись и рухнув в грязь, изрядно обозлился, но на поминках быстро пришёл в благодушное настроение.

Через три дня, похоронив и помянув покойного, Ждан и Лушка вышли из обители в направлении Козельска, ведя за собой навьюченного Борзого Ишака.

Начиналась новая жизнь.

Короткое заключение

В Козельске они остановились на постоялом дворе, причём оба недавних обитателя глухой деревеньки пришли в ужас от тамошних цен. Десять рублей из клада Кудеяра быстро перестали казаться надёжной финансовой подушкой на несколько лет вперёд.

И в тот же день Ждан свалился с горячкой. Ломало и корёжило его двое суток. Двое суток Лушка не отходила от постели, меняя примочки горячему, как печка, сыну и подавая воду. Двое суток Ждан метался в бреду, периодически звал то маму, то отца Алексия, то каких-то неведомых «санитаров». Бедная женщина все глаза выплакала – она вдруг отчётливо поняла, что ещё одной потери может и не пережить, а её силы и стойкость, всегда казавшиеся ей безмерными, на самом деле имеют предел.