Журба
(Повесть о хорошем человеке) - Щербак Владимир Александрович - Страница 1

Владимир Щербак

ЖУРБА

Повесть о хорошем человеке

От автора

Аркадий Гайдар писал об одном из своих произведений: «Это книга не о войне, но о делах, не менее суровых и опасных, чем сама война». Моя книга, напротив, о войне, о гражданской войне на Дальнем Востоке. Конечно, в наши непростые дни недоразвитого капитализма строчить детективы, фэнтэзи или псевдоисторические романы — «доходней оно и прелестней», однако я считаю своим долгом рассказать о некоторых ярких, но малоизвестных эпизодах забываемой ныне, к сожалению, истории гражданской войны. Главный герой повести Иван Журба, юный боец-партизан — романтик и патриот Приморского края, родного ему Спасска. Таковы же его друзья-однокашники и боевые товарищи.

Все события и персонажи повести — подлинные.

ГЛАВА ПРЕДПОСЛЕДНЯЯ

Слышите, как беснуется вьюга, как завывает, словно оплакивая самое себя: вью-у-у-га-а-а… у-у-у-а-а… у-у-а-а… Как шуршит по сугробам обочь дороги заметь, как свистит в голых ветвях деревьев и подлеска ветер — слышите? Нет? Вы даже не чувствуете, как закаменели ваши лица, иссечённые пургой, и закуржавились инеем брови, ресницы и усы? И вы не замечаете, как конь бомбардирует вас, сидящих в санях, комьями снега, вылетающими из-под его копыт?

Вы не слышите, не чувствуете, не замечаете всего этого, потому что вы молоды, горячи, счастливы! Совсем недавно, часа полтора или два назад, вы «на ять» выполнили задание командира: взорвали железнодорожное полотно, поставили на дыбы вражеский бронепоезд. Радость и гордость переполняют вас, оттого-то и вьюга не страшна вам и сам черт не брат! За спиной у вас удача, а впереди — жар партизанского костра, тепло дружеских рук, похлопывающих по плечам подрывников:

— Ай да, хлопцы! Молодца!

Так бывало не раз. А на сей…

Гнедко вдруг заржал, но не так, как обычно приветствовал близкое жилье — громко и облегченно, а как-то нежно, игриво. Впереди послышалось ответное ржанье. Иван Журба натянул вожжи. Иван Шкет и Флор Дьяченко, сидевшие к нему спинами, тоже встрепенулись. Шкет повернулся и крикнул, стараясь перекрыть вой ветра:

— Чего встал?

— Не пойму, кто там впереди… Наши или нет?

Наши или нет? Этот вопрос звучит на гражданской войне каждый день, ведь люди на ней почти не отличимы друг от друга, точнее, враг от врага: у них одна родина, а стало быть, один язык и схожее обличье.

Впереди, на увале, шагах в двухстах от саней, маячила группа верховых, плотно заштрихованная косыми белыми линиями пурги. Плечи их были заснежены, и одному Богу ведомо, есть ли на них погоны — один из немногих признаков, по которым можно было узнать, кто перед тобой: свой или чужой.

Вершники тоже вглядывались в снежную круговерть, стараясь угадать, кто эти трое в санях. Но вот один из всадников повелительно махнул рукой, и конный разъезд не спеша и нехотя двинулся навстречу партизанам. Решили-таки проверить.

Чутье подсказало Журбе: надо уходить! Уже заворачивая коня, понял, что не ошибся: вместе с ветром донеслось: «Вашбродь! Тикают! Это красные!»

— Хлопцы! Прикрывайте мне спину! — крикнул Журба Шкету и Дьяченке, хлестнул вожжами по мокрым, курящимся паром, бокам усталого коня. Гнедко слегка повернул голову и с почти человеческой обидой посмотрел на возницу. «Прости, коняга!» — Иван еще сильнее ударил коня, тот рванулся из последних сил и полетел по зимнику, пытаясь убежать — не от погони, которая была ему безразлична, — от боли.

За спиной Журба слышал выстрелы друзей и время от времени приговаривал то ли им, то ли Гнедко: «Давай! Давай!»

Эх, пулемет бы! Мигом бы всех этих гадов положили, сколько их там — восемь, десять? А трехлинейкой много ли навоюешь! Ну, одного сшибешь, ну, у другого коня подвалишь… Остальные-то вон, нагоняют, лютые, словно стая голодных волков.

А тут еще ребята один за другим перестали почему-то стрелять. Журба обернулся — друзей в санях не было! Сбежали? Не может быть! Не таковы они, Ванька Шкет и Флорка Дьяченко, — боевые товарищи, друзья детства! Раненные, наверное, или убитые, они вывалились из саней и тут же пропали в снегах.

Не успел Журба осмыслить толком случившееся и что-то в связи с этим придумать, как вмешался рок: сани не вписались в крутой поворот и опрокинулись, Иван вылетел на дорогу. Вскочив на ноги, первым делом нашарил за спиной приклад карабина. Рукавицы сдернул зубами, скоренько отер затвор от снега и навскидку выстрелил в набегающую стаю.

Кажись, промазал… Дыхалка еще не восстановилась… Ладно, еще свое получат… Теперь — в забоку, снегу там по пояс, густой подлесок, пока беляки будут спешиваться, он далеко уйдет. А может, поленятся гоняться за ним по лесу, плюнут да повернут?

Но казаки спешились быстрее, чем он думал. Еще точно не зная, кого преследуют, они, охваченные азартом погони, и не собирались ее прекращать. Оставили лошадей на дороге под присмотром одного казака, заткнули за поясные ремни полы шинелей и, матерясь, полезли в заснеженный кустарник, густо росший в ложбине. Время от времени кто-то из них кричал надсадным голосом:

— Стой, малахольный! Ничего тебе не сделаем! Да стой же, мать твою…

Иван бежал, если можно назвать бегом это вспахивание всем телом снежного целика, на ходу оборачиваясь и пуская неверные пули. Впрочем, по крайней мере одна нашла свою жертву: раздался истошный вопль. Но даже после этого по Журбе не было сделано ни одного выстрела; они не стреляли, и это было страшно…

Уже через минуту-две Ивану стало жарко: овчинный полушубок, ватные штаны, тяжелые кирзачи с напиханной в них ула-травой для теплоты — в такой амуниции неплохо лежать в сугробе в ожидании подхода поезда, но плохо бежать по уброду, сквозь кустарник. По лицу струился пот, заливая глаза, в легких, обжигая их, клокотал студеный воздух, с хрипом вырываясь наружу. Ивана шатало как пьяного из стороны в сторону, вот-вот он упадет и тогда — конец!

Он рванулся из остатних сил, не чувствуя хлестких ударов по лицу голых колючих ветвей, и выбрался на пустоплесье, в центре которого стоял приземистый дуб. Его необлетевшие листья трепетали на ветру коричневыми флажками: дубок не сдался зиме.

Оглушенный стуком собственного сердца, Журба прислонился к стволу дерева и только успел перевести дыхание и отереть лицо рукавом, как из кустарника на поляну стали вываливаться серые фигуры. Он поднял карабин, они попадали в снег. Один выстрел, второй… Нет, второго не было, вместо него раздался сухой щелчок. Все… Отбросил оружие далеко в сторону, в снег, чтобы не досталось врагу. Теперь все! Хана!

Полежав немного и не слыша выстрелов, казаки осторожно поднялись. Партизан — а в этом уже не было сомнений — стоял возле дуба с поднятыми руками. Преследователи оживленно-радостно загомонили и двинулись к нему, на всякий случай беря в полукольцо. Иван не шелохнулся, стоял усталый и безразличный. Значит, решил сдаться? Ты, Иван Журба, бывалый боец, понюхавший в свои восемнадцать достаточно пороха, решил сдаться своим заклятым врагам?!

А ведь ты помнишь историю своего боевого товарища Владимира Неделько. До вступления в партизанский отряд Володя был комиссаром железнодорожного отряда, воевал на Уссурийском фронте. Раненым он попал в плен к белогвардейцам, его привезли в Спасск. Полмесяца изголялись над ним в контрразведке, добиваясь сведений о НРА[1], но хлопец оказался — кремень. Тогда его и трех других, ему незнакомых бойцов, ночью вывели из камеры и повели через весь город к печально известному среди местных жителей «Оврагу смерти». Парней не стали расстреливать, а закололи штыками. Не потому, что патроны экономили, просто дали волю своему изуверству, устроили на потеху себе нечто вроде учений для новобранцев, когда те под присмотром фельдфебеля неумело терзают штыками подвешенное на перекладине соломенное чучело: «Выпад! Коли! Выпад! Коли!». Эти умели, но хотели продлить себе гнусное удовольствие. После первого удара, пришедшегося в бедро, Володя упал в ров, но и там истязатели не оставили: попрыгав следом, продолжали колоть штыками в руку, в спину — куда попало… Тринадцать ран насчитают на теле юного комиссара Неделько, когда он восстанет из мертвых. А до этого он со связанными за спиной руками полночи будет выбираться из оврага, то и дело натыкаясь в темноте на какие-то бревна и коряги, не догадываясь, что это замерзшие тела ранее казненных товарищей. Вторую половину ночи он, истекая кровью, будет добираться до ближайшей деревни Буссевка. Позже, залечив раны, Володя Неделько вступит в отряд Борисова, в котором был и Журба, и погибнет вторично при налете карателей на партизанскую базу. На этот раз от пули…