В львиной шкуре (продолжение - 2) (СИ) - Решетников Александр Валерьевич - Страница 64

Когда под ногами конных сотен, приготовившихся к переправе, стали разрываться первые гранаты, сначала никто ничего не понял. Тем более разброс снарядов был слишком большим. Артиллеристы русичей палили чаще наугад, чем прицельно. Но вскоре погода резко переменилась, принеся с собою порывистый ветер, который быстро очистил видимость от пороховых дымов. Это позволило с более высокого берега лучше рассмотреть скопление неприятельских сил. Тогда гранаты стали ложиться кучнее, калеча всё больше и больше людей и животных. В лагере ордынцев началась паника. Если прежние пушки урусов едва ли могли выстрелить дальше середины реки, то теперь их ядра летали практически всюду. Когда одно такое ядро угодило в голову коня, на котором сидел царевич Муртаза, и буквально раскололо его на части, опрокинув на землю вместе с хозяином, то войско дрогнуло и побежало от берега прочь. Ханский сын, еле выбравшийся из-под погибшего животного, чуть было не оказался растоптан собственной конницей. Благо один из телохранителей прикрыл его крупом своей лошади, на который и усадил, спеша увезти грязного и напуганного царевича подальше от опасного места.

На этом, можно сказать, битва завершилась, оставив после себя сотни трупов ордынских воинов, скопившихся по обоим берегам Угры. Не меньше утонуло или снесло по течению вниз. Разрозненные группки, которым удалось прорваться, опасности не представляли. Скорее всего, они попытаются уйти обратно на свой берег. В противном случае будут выловлены дозорами и сторожевыми разъездами, так как, не имея провианта и фуража, им останется только грабить. А кого? На протяжении шестидесяти вёрст кроме вооружённых отрядов больше никого не встречалось. Остальной народ стараниями Великого князя был эвакуирован из пограничных земель.

— Даниил Дмитриевич, — подбежал дозорный, — русичи выпустили вверх две зелёные ракеты.

— Ага! — обрадовался Холмский, — отогнали, значит, ордынцев. Молодцы!

— А может и было-то их немного? — несколько пренебрежительно спросил его старший брат, которому выпала судьба подчиняться Даниилу.

— Не знаю, — пожал тот плечами. — Но гонца отослать надо, пусть глянет, что да как…

К вечеру князь с удивлением узнал, что не только место, где попытались прорваться ордынцы, усеяно большим количеством их трупов, так же большое количество мёртвых тел было замечено плывущими вниз по Угре. "Знать жаркая битва случилась, — подумал Холмский". Тем временем в лагере русичей происходили события, которые обычно следуют за сражением, если оно, конечно, успешное. Солдаты собирали трофеи, скидывали в реку тела мёртвых врагов, чтобы не воняли, оставшихся в живых связывали и отводили под охрану, залечивали раны, коли таковые имелись…

— Доктор, каковы наши потери? — спросил капитан Кудрявцев.

— Один человек убит и двадцать три раненых.

— Кто погиб?

— Стрелок Цветков из роты капитана Саблина. Стрела угодила прямо ему в глаз.

— Да, прискорбно, — вздохнул Кудрявцев. — А что с остальными? Можете описать основной характер ранений?

— Только лицо и руки. Других ранений нет.

— Насколько всё серьёзно?

— Четверым нужно немного полечиться, а остальных хоть завтра в бой.

— Хорошо. А что у наших союзников?

— Их сотня потеряла убитыми сорок два человека. Все остальные имеют ранения различной степени тяжести. В строю могут находиться не более трёх десятков.

— Понятно, — покачал головой капитан. — А что можете сказать о воинах неприятеля?

— В плен попали только легко раненные или вообще не имеющие ранений. С остальными наши солдаты не церемонились, — с ноткой неодобрения ответил доктор.

— Вы считаете, что это неправильно? — вскинул бровь Кудрявцев.

— Да, считаю, хоть и понимаю, что шансы на выздоровление крайне невелики. Местная медицина очень слаба, а наш запас медикаментов не рассчитан на помощь другим. Да и восполнять его неоткуда. Как минимум нужна хорошая лаборатория хотя бы в Москве. Правда, как я слышал, здешние люди к наукам относятся слишком насторожено, простейшие опыты считают за колдовство…

— Да, меня тоже об этом предупреждали. Поэтому постарайтесь при посторонних ни о каких лабораториях не упоминать. Лучше такими делами заниматься без огласки. Хотя в этой стране люди больше верят в чудо, чем в дело, — усмехнулся капитан.

— Да, странно, за колдовство осуждают, но желают чуда…

— Они говорят, что колдовство от дьявола, а чудо от Господа.

— И где же грань? Если больной по какой-то причине вдруг выздоровел, то это можно причислить, как к колдовству, так и к чуду… Так же и со смертью: то ли Бог покарал, то ли колдовство сгубило…

— Увы, доктор, не знаю. Но как говорит товарищ маршал, если солдату в ягодицу попала стрела, то для начала ему нужно дать обезболивающее, потом вынуть стрелу, затем прочистить рану и, обработав её антисептиком, наложить повязку.

— А где здесь чудо или колдовство? — удивился доктор.

— Стрела в ягодице, само по себе — чудо! — широко улыбнулся капитан. — А вот то, что воин решил встретить врага задницей — это уже колдовство.

— Лучше уж ягодицей, чем глазом, — вспомнил доктор о погибшем.

— Нет, вы не правы, — посерьёзнел капитан и, крестясь, продолжил, — наш брат теперь в раю, потому что честно выполнил свой долг… Кстати, помните о трёхстах спартанцах?

— Конечно!

— Он теперь, наверное, с ними в одной компании… И они все вместе радуются нашей победе, — несколько мечтательно продолжил Кудрявцев.

— Согласен, им там хорошо. А вот нам нужно заниматься делами…

— Что ж, я вас больше не задерживаю, — понял намёк капитан и, проводив доктора, вызвал к себе Захара.

— Вызывали, товарищ капитан? — вошёл тот в палатку.

— Вызывал. Садись, — ответил Кудрявцев и указал на походный стул, стоящий напротив него. — Что ты можешь сказать о сегодняшнем бое?

— Хороший бой! — с воодушевлением ответил Захар. — Давненько мы так ордынцев не били! Сейчас бы на ту сторону…

— Зачем? — перебил капитан.

— Чтобы дальше их бить!

— То есть тебе захотелось за ними побегать? — удивился Кудрявцев.

— Зачем бегать?

— А ты думаешь, они встанут и будут тебя дожидаться, побросав всё оружие? И ещё, — не дав Захару ответить, продолжил капитан, — как ты собрался небольшим полком противостоять конным сотням, если они вдруг атакую большим числом?.. Здесь у нас и оборона надёжная и позиция выгодная, которая позволяет безнаказанно стрелять по неприятелю… А там?

— Э-э… Простите, товарищ капитан, глупость сморозил, — стушевался Захар. — Это от радости…

— Не вижу особой радости, боец, — посерьёзнел капитан. — Погибли люди, как с их стороны, так и с нашей.

— Вы что же, басурман жалеете? — удивился витязь.

— Я жалею не басурман, как ты выразился, а людей. Эта война не нужна никому. Она приносит слишком много горя и страданий. У всех погибших остались родные и близкие. Матери потеряли своих сыновей, жёны мужей, дети остались сиротами…

— А нечего было идти на нашу землю! — с жаром выдохнул Захар.

— Я согласен с тобой, нечего было идти на нашу землю. Только нынешняя победа — это ещё не конец. Они сегодня потеряли примерно пять тысяч человек, но армия хана имеет ещё пятнадцать раз по столько же, если не больше, и все горят желанием отомстить!

— У Великого князя ратей не меньше! Пусть только сунутся…

— Во-первых: всё-таки меньше. Во-вторых: близится зима… Как только реки встанут, вся эта многотысячная орда сможет перейти их в любом месте. Сколько тогда на Руси появится вдов и сирот?

— Много, товарищ капитан, — погрустнел витязь. — Но для чего вы мне всё это говорите?

— Хочу, чтобы ты мне помог предотвратить эту беду.

— И как?! — удивился Захар.

— Ты ордынский язык ведь знаешь?

— Ну… Изъясняться могу.

— Это хорошо. Так вот, нужно мне, чтобы ты потихоньку освободил нескольких пленников, передал им одну вещицу и кое-что на словах…

— Зачем?

— Хочу замятню в Орде устроить, чтобы они не о войне помышляли, а начали грызться между собой…