Мертвая зона
(Повести) - Чехов Анатолий Викторович - Страница 79

— Не ансамбль — слезы, — только и сказал, махнув рукой, Гребенюк. Однако последняя фраза подполковника заставила всех троих офицеров насторожиться.

Аверьянов сосредоточенно вытер платком высокие залысины, обдумывая, с чего начать разговор.

— Самодеятельность, которой, кстати сказать, Петр Карпович, у тебя нет, понадобилась для отвода глаз, чтобы солдатам было понятно, с чем начальство пожаловало. Истинную цель визита ни бумаге, ни телефону не доверишь.

Аверьянов помолчал, словно предлагая настроиться на серьезный лад.

— Короче говоря, — продолжал он, — заставы нашего левого фланга участка отряда, а твоя, Петр Карпович, в первую очередь, переводятся на усиленную охрану. Предстоит операция, в которой задействованы два округа: наш, Прибалтийский, и Среднеазиатский… Представьте, такой масштаб!.. Ждем «гостей» и у нас, и под Ашхабадом, причем старых, опытных и опасных…

Воронцов и Друзь переглянулись: «Какие тут, к черту, артисты, когда закручиваются такие дела!» За время службы на границе, а потом и в училище, да и здесь Алексей уже привык к мысли о крайне редких случаях нарушения границы — не больше одного-двух в течение нескольких лет, а тут вдруг перевели на усиленную охрану сразу два округа! И застава Муртомаа попадает на главное оперативное направление! Было над чем подумать!

— Прежде чем поставить перед вами боевую задачу, Петр Карпович, сообщаю, что твой замполит, лейтенант Воронцов, сегодня же улетает в Ашхабад в командировку, везет пакет лично начальнику войск. А это — большое доверие командования, которое, надеюсь, поможет тебе, Петр Карпович, пересмотреть свое мнение о его «неполном служебном соответствии»… Так что, товарищ лейтенант, идите и готовьтесь к отъезду. На сборы пятнадцать минут. Забираю вас с собой. Вечером вылетаете. Вполне понятно, цель и адрес командировки держать в строжайшей тайне. Для всех — едете в отряд за музыкальными инструментами, кстати, на обратном пути их и привезете… Тебе, Петр Карпович, предстоит…

Что именно предстоит капитану Гребенюку, нетрудно было догадаться: перевод заставы на усиленную охрану предусмотрен инструкциями. Но бывают случайности и неожиданности, их инструкциями не предусмотришь.

Воронцову же было и радостно и тревожно, что именно ему доверили такое ответственное дело, как доставка пакета. К тому же хотелось узнать, что говорит сейчас подполковник капитану в ожидании чрезвычайных событий.

Долго ли собираться человеку холостому, неженатому? Не прошло и пятнадцати минут, как Алексей с дорожным саквояжем в руках вернулся в канцелярию заставы и очень обрадовался тому, что застал одного подполковника Аверьянова — капитана Гребенюка там не было.

Подполковник с пристальным вниманием изучал висевшую на стане схему участка заставы.

«Теперь-то и полетит с меня стружка „без свидетелей“ и за плохую самодеятельность, и за пререкания с начальником», — подумал Воронцов. Но начальник политотдела заговорил совсем о другом.

— Что, Алексей Петрович, — не отрываясь от изучения схемы, спросил подполковник, — достается тебе?

— Нормально, товарищ подполковник. Работа есть работа. Капитан опытный командир, уважаемый человек.

— Не хитри, — остановил его Аверьянов. — Знаю, что трудно. Говоришь «нормально», а сам думаешь: «Чему только меня четыре года учили, когда работаем по старинке. Не застава, а вчерашний день».

Воронцов дипломатично промолчал. Не будет же он «капать» на своего начальника, хоть Аверьянов сейчас его, Воронцова, мысли сформулировал точно.

— Может быть и вчерашний, — помолчав, продолжал Аверьянов, рассматривая схему, — только здесь, на этом участке, насыщенном техникой, нужен именно такой, не очень-то доверяющий технике, работающий по старинке, офицер. Почему? Скажешь — парадокс? Отнюдь нет… Говорю это тебе не для оправдания капитана Гребенюка, а к сведению… Технику проверяют и налаживают классные специалисты, такие, например, как майор Фомичев. Работают на ней хорошо обученные операторы, а вот привить чувство ответственности солдатам, чтобы надеялись не столько на технику, сколько на самих себя, может далеко не каждый начальник заставы… Вот она, ваша картинка, — указал он на схему, — посмотришь — любо-дорого. Понапихано тут и ПТН и систем предостаточно. А только мертвая зона под обрывом у всех нас как чирей на известном месте, одной техникой ее охрану не обеспечишь.

За полгода службы Воронцов знал наизусть особенности участка заставы Муртомаа. На схеме берег моря и обозначение всех установленных здесь технических чудес действительно красочная картинка. Секторы действия ПТН — радиолокационных станций с прожекторными установками, — заштрихованные красным, перекрывали друг друга, простираясь чуть ли не до середины моря. Синими и зелеными значками обозначались технические средства в глубине участка. В целом получалась внушительная и даже величественная картина. На деле же во всей этой системе технических средств из-за природных условий оставалась лазейка для нарушителей, которую и по этой схеме видел каждый образованный человек, не говоря уже о начальнике политотдела отряда.

— Нарисовано красиво, — сказал подполковник. — И по идее все верно: РЛС засекает цель, прожектор ее высвечивает, наряды задерживают нарушителя. Техника-то в общем работает безотказно, и претензий к ней нет… А для нарушителя, особенно зимой, когда сектор наблюдений сужен, самое привлекательное место — именно участок вашей заставы, из-за того что луч локатора срезается семидесятиметровым обрывом, на котором стоят и застава, и ПТН… Такое местоположение очень удобно, чтобы засекать крупные дальние цели, например появляющиеся на горизонте и за двадцать и за тридцать километров корабли… А вот то, что происходит под самым обрывом, локатор не берет — мертвая зона. И получается, что, как бы ни были совершенны приборы, успех зависит только от людей. Решает все человек. Персонально — капитан Гребенюк, призванный так обучить своих солдат, чтобы в этой чертовой мертвой зоне не могла бы и мышь проскочить!

— Это мы, товарищ подполковник, на практике каждый день постигаем, — заметил Воронцов. — Мертвую зону все двадцать четыре часа в сутки вдоль и поперек утюжим…

— И все равно надежда наших противников именно на нее: если техника не ошибается и ее не обманешь, то человек ошибиться может. Значит, можно его и обмануть, такой у них расчет… Вот и выходит, что против их «философии» опять же лучше других сработает наш дотошный и беспокойный Петр Карпович, применяя методы, как мы с тобой определили, «вчерашнего дня».

Воронцов понимал желание подполковника сгладить противоречия между ним и начальником заставы. В основном он был, конечно, прав.

— Любопытнее другое, — продолжал Аверьянов, — люди, к которым поедешь с пакетом, тоже очень даже прислушиваются к советам живущих вчерашним днем. Уверен, встретишь там таких следопытов, которые были знамениты у себя в округе и в сороковые годы. Не потеряли своего значения и сейчас. Больше того, именно они должны будут сказать решающее слово в предстоящем поиске.

— А что, товарищ подполковник, без этих следопытов сами не справились бы? — спросил Воронцов. — Капитан Гребенюк в школе сержантов сам следопытство преподает. Я проходил специальный курс криминалистики…

— Специальный курс — это хорошо, — согласился Аверьянов. — Я нисколько не умаляю достоинства твои и капитана Гребенюка… Но если у вас работает пять чувств, то у тех, к кому едешь, главное — шестое, с детства воспитанное чувство следопыта, сказать по-другому — талант! А его никакой тренировкой и выучкой не заменишь… В операции под Ашхабадом будешь помогать майору Ковешникову Якову Григорьевичу. Мы с Петром Карповичем служили у него в составе отдельной комендатуры лейтенантами, начальниками застав. Я потом учился, Петру Карповичу не пришлось. Никогда не учился в академиях и майор Ковешников, а знает больше всех нас троих, вместе взятых… В те времена, когда он еще мальчишкой в пограничном поселке постигал это мастерство, техникой обеспечивалось, условно говоря, не больше пяти процентов успеха поиска. А на девяносто пять приходилось вкладывать собственной наблюдательности, памяти, ума и таланта. И ничего, получалось, да еще как! Малочисленные заставы сдерживали толпы контрабандистов с опием, во время войны боролись с мощнейшей, изощренной агентурой германо-фашистской разведки.