Кладбище забытых талантов (СИ) - Мельн Игорь - Страница 76

Однажды я вспылила прямо за семейным ужином, рассказав обо всем. О том, что я ходила хвостом за отцом только потому, что не могла видеть, как он устает; к тому же виделись мы редко, а с заходом солнца он часто без ужина падал на кровать без сил, и так я хотя бы проводила с ним больше времени. О том, что моя мать провела всю жизнь в стенах кухни дома и на грядках огорода и ничего не знает о мире вокруг. И о том, что она никогда не спрашивала меня, о чем хочу я. Я не должна была этого говорить. Да, я неблагодарная дочь, но, по моему скромному мнению, я вольна прожить жизнь так, как хочу.

Обычно я привыкла выдерживать три дня без отца, которые оборачивались дурным сном наяву, но были терпимыми, но вот на пятый день… Мать кричала на меня, казалось, от безделья и волнения. Она тщетно пыталась найти себе дело, однако есть ее стряпню было некому, мастерская была убрана в первый же день отсутствия отца, а под горячую руку попадала только я.

Под конец пятого дня я достала из чулана отцовский лук с десятком стрел, заявив матери, что отправлюсь в деревни, о которых он мне обычно рассказывал. Ни возгласы про то, что я, еще совсем дитя малое, пропаду, ни запертая на засов дверь — ничто не смогло бы сдержать меня той темной ночью. На самом деле мать только добавила мне неприятностей: вой волков раздавался всю ночь, пока я не добралась до ближайшей деревни, где сторожевые встретили меня без особой радости.

Наутро, расспросив жителей, я двинулась в следующую деревню и в следующую, повторяя маршрут отца. Наконец один торговец за плату в несколько стрел сказал, что совсем недавно моему отцу предложили хорошую сделку двое мужчин из чужого племени. Это случилось прошлым утром, а путь к их общине лежал через лес и был далек, поэтому я отправилась на запад в надежде нагнать их.

Ближе к вечеру я стала замечать в лесу человеческие следы и переходила на бег, сколько позволяли силы, но сумерки наступили раньше. Ночь пришлось провести на дереве, после чего спина болела во всех местах, где были кости и мясо, то есть везде. Казалось, я пыталась сделать невозможное, но судьба смилостивилась надо мной и вместе с тем нанесла глубочайший удар под грудь.

Где-то в середине леса под деревом обнаружилось тело человека, изъеденное зверьем. В ином случае было бы трудно понять, мужчина это или женщина, но оберег из деревянных бус, что я когда-то сделала в мастерской отца и подарила ему, позволил быть уверенным. На оставшемся мясе, еле закрывающим белесые кости, виднелся след от множественных зубов, а рядом во вьющейся колючей траве застряли клоки шерсти. Мягкая и плотная, с присущим запахом — только один хищник мог оставить такую.

Я поливала слезами то, что осталось от моего отца, прислоняла горячие щеки к холодному мясу, начинающему источать тухлый запах, и я провела без движения, наверное, целый час. Я пообещала отомстить. Кто бы это ни был — человек или зверь, — он заплатит цену, какую еще не платил ни разу.

Все же некие торговцы опрометчиво разбили палатки и развели костер. Я приметила ярчайшее в ночи пламя еще за версту[81], и, не раздайся в воздухе странный плач, похожий на детский, только тоньше, их жизни прервались бы у костра. Охотники заволновались и, взяв оружие, отправились на неизвестный звук. Признаюсь, он ненадолго заглушил мою жажду мести, и я побежала в обход сбоку.

Мне первой на пути попался холм земли с узким входом — нора-пещера котлунгов; вокруг на каждом шагу валялись клоки шерсти, говорящие о летней линьке.  Я не знала, сколько их там, но нацелилась в желании убить кого-нибудь, передать часть той боли, что я испытывала. Как на зло, высунулась мохнатая кошачья голова. Тетива трещала, руки начали дрожать не в силах долго ее растягивать. Все должно было решиться в ближайший срок.

Я присмотрелась. Детеныш был мелюзга, едва ходить научился, небось, а уже почуял мой запах. Он смотрел на меня блестящими в свете луны глазами, обнажив зубы, но поднимать тревогу не стал, может, струсил, а может, не научился. Могла ли я поверить в то, что один из этих животных напал на моего отца, зная о том, что котлунги не питаются человечиной? Хотела, но не могла. Однако жажда мести кипела в моих жилах.

Кто знает, что случилось бы, не услышь я шорохи охотников неподалеку и не увидь я шлем одного из них. Это была не просто крепкая сталь, но лучшая, какую кузнец делает для самого себя, и спутать ее с чем-либо было трудно.  Диковинные для чужого племени копья и жилеты только придали мне уверенности. Передо мной стояли животноловцы, разбойники, мародеры; передо мной стояли убийцы моего отца.

Пробить броню моего отца не смогла бы даже его стрела, а потому пострадали незащищенные ноги. Одному из разбойников я метко попала в колено, а другой чудом (и виной моей ярости) миновал ранения. От неистового людского крика котлунги тут же проснулись, и крепкий зверь, почуяв в них беду, метким укусом прекратил мучения. Второй разбойник проклял себя трижды за всех отловленных животных, за теплую шкуру которых давали щедро монетами и камнями, и попробовал бежать. Верю, что в те короткие секунды он молился всем богам, каких знал. Не помогли. Моя стрела пробила ему шею.

В некоторых племенах есть примечательная традиция: строить дом там, где впервые тобой был убит враг. Конечно, немногие решаются на такое, ведь место может оказаться совсем не подходящим, но поверье гласит, что такой дом простоит сотни лет и будет защищен от напастей. Я верила в это и только поэтому не решалась убивать мародера, впав в размышление, однако шипящий рев самца котлунга напугал меня, и стрела пустилась в недолгий полет. Хватаясь за горло, из которого торчал стальной наконечник, он упал замертво.

Пришлось вновь провести ночь на дереве. Лицо отца вспоминалось отчетливо, будто он сидел на ветке рядом со мной и все так же тепло обнимал меня. Мой самый любимый в свете человек умер, и тогда я не хотела видеть мать, напоминать себе о смерти отца.

Я решительно отвлекла себя мыслями о будущей постройке. Деревьев в округе было предостаточно, подсумки вздувались от зелий, а поверхность над норой-пещерой котлунгов казалась достаточно ровной — значит, дому быть. К тому же такие звери в качестве охраны не помешают, думала я, если не загрызут… Однако тогда я еще не знала, что заведу самого верного домашнего питомца».

Увлекшись трагичной судьбой девушки, Юрий не различил скрип дверных петель, хлопок тяжелого камня и шагов нескольких человек, и появление Ника стало для него неожиданностью. Он захлопнул дневник, словно в нем крылась немыслимая непристойность, и необычайно резво, опиравшись рукой о стену, принял стоячее положение.

— А вот и мы, Юрец! — сказал главарь банды, как родитель, вернувшийся домой глубокой ночью. Он сделал пару шагов и отошел в сторону, пропустив трех призрачных девушек, за которыми тяжелой поступью, ввиду металлического каркаса на плечах, продвигался Виталий. Он указал пальцем на призрачного юношу и крикнул: — Туда пошли!

По телу Юрия разлилось приятное тепло, когда он увидел яркие волосы подруги, словно вмиг согревшие комнату, ее уверенное лицо и глаза, которые не осмелились взглянуть на него. Призрачная девушка выдалась вперед, сжимав левой ладонью кисть незнакомки, будто без такого жеста та попыталась бы сбежать. Последней, несколько медлив, брела Сидни, устремив подбородок в пыльный пол; прежняя извечная жизнерадостность неимоверно больно вспоминалась наряду с нынешней усталостью, отражавшейся в блеклом цвете черных глаз, которые словно принадлежали мертвецу, во впалых щеках с необычайно бледной кожей, в лучившейся фиолетовым припухлости под нижними веками.

Как бы Юрий не старался впиться глазами в Анжелу, внешность незнакомки настойчиво переняла на себя внимание. Одетая в затертые голубые джинсовые штаны и джинсовую куртку, она двигалась грузно, ломано, и расставленные плечи подпрыгивали под каждый шаг. Сальные короткие волосы взлохматились на макушке, как скалистые горы. Эти черты внешности очень напоминали птиц из семейства голубых ара.