Кладбище забытых талантов (СИ) - Мельн Игорь - Страница 41

— Не-не-не, — возразил призрачный юноша и покачал указательным пальцем. — Не уйду, хоть силой тащите. Токмо уперед ногами разве что.

— С местной флорой это может случиться быстрее, чем ты думаешь.

— Цыц! Я усе придумал, пока вы терлись тама друг о друга. Ну… Учера же кто-то спалил трактир, слыхали, да? Много расстроены этим — вот и не знают, что делати, бродят с кислыми минами по кладбищу. Так вот я решил сделати из этого места растительный уголок… Ну, э-э-э… Чтобы каждый смог прийти полюбоватьси тутошними цветами и посидети, прямо как в трактире. Да. Нужно бы еще придумати, где сидети и на чем, ну, как в трактире были столы. Може, они осталися?

— Сгорело все.

— Ну и бес с ним! Свои сделаем. Ах! Уверен такого никто из призраков не видел. Как вам идея, а? Название «Сад Михея» подходит дюже хорошо.

— Пожалей призраков, — сказал Юрий, искоса поглядев на хищный бутон; тот успокоился и задремал. — Есть немалый шанс быть съеденным.

— Да ты не преувеличивай.

Юрий и не заметил, как Сидни покинула его, переместившись к столику с красной розой. Он пошел за призрачной девушкой на этот раз предельно осторожно, но, заметив правее множество инструментов, сложенных в углу, изменил курс. И вскоре слышался беспорядочный перебор различного рода леек, мотыг и кос.

Рядом со столиком появился Михей.

— Эх! — разочарованно произнес он. —Ничего необычного, к сожалению. Rosa Odorata.

— Что за «розадарата»? — удивилась Сидни, прислонив ладони к стеклянному куполу.

— Ну… Роза. Э-э-э... Нетрудно догадатьси, что она красная. Похожа на чайную, — пояснил он и решил добавить: — Касательно окраски… Ну, понимаете… Цветами усегда пытались что-то сказать. Чаще усего признание в любви. И здесь, похоже, тот случай. Ознобишин написал целую книгу по этому поводу — «Язык цветов» называется. Красная роза там означала искреннюю любовь, страсть. А вот такой цвет для чайной дюже необычен. Не помню точно ее тайное послание… Вроде бы что-то о вечной памяти.

Ловкие пальцы вмиг сняли стеклянный купол и отодвинули его подальше, коснувшись распустившегося бутона. Нежные лепестки ласкали кожу пальцев, точно лучшие шелка, а слабый аромат чувствовался только девушкам, имевшим чуткий нюх от природы.

— Так-так-так… А как на языке цветов можно выразить тайную влюбленность?

— Ну… Есть несколько вариантов. У Ознобишина — это белая роза, чистая и девственная, хотя другие просто говорят о невинной любви. Но знаете… Какая любовь невиннее, нежели тайная, да? Так-так, дай подумати… Еще акация, кажетси, и такое тропическое растение как гардения.

— А безответная?

— Без вариантов, нарцисс. Даже сейчас цвет скажу… Бледно-желтый! Во! Между прочим, дюже красивый, нравится мяне, а такую грусть означает. Забавно, а?

Неизвестно, раздался ли гром на улице, или же это настолько мощным оказался грохот рухнувших инструментов, но Сидни от резкого звука вздрогнула. Она коротко пискнула, когда указательный палец наткнулся на шиповатый стебель розы и поднесла выступившую горячую каплю крови ко рту. Призрачная девушка, обсасывав кончик пальца, промычала Михею: «Фо мной фсе ф порятке».

— Укололась? — тревожно спросил Юрий. Он наконец нашел увесистый инструмент и подтащил его к столику. — Они не ядовитые?

— Ты роз никогды не видел али как? Это ж тебе не аконит, не дурман, не белладонна и даже не клещевина.

— Напомню, если кто забыл: меня только что чуть не съел цветок!

Кожа Сидни мгновенно посерела, смазалась потом, медленные глаза ее поочередно задерживались на внешностях призрачных юношей. Одной рукой она оперлась о край стола, чтобы не выдавать шаткость, а другую выставила вперед.

— Юра-Юра-Юра, — проскрипела она высохшим горлом и замолчала. Эти слова дались ей с трудом из-за нехватки воздуха и онемевшего языка и губ. Она глубоко вдохнула, закашлявшись, и продолжила: — Мне очень-очень приятно, что ты волнуешься, но не надо. Все же хорошо. Поболит палец — и пройдет через пару минут! Со мной все хорошо. Почти…

— Что-то он прав, — подтвердил Михей. — Ты бледная аки поганка да шатаешься на ровном месте.

— На кладбище есть врач?

Смехотворность сказанного понялась только спустя время.

— Я и есть врач, Юра… И говорю, что все в порядке. Просто голова немного кружится — сегодня дождь, давление… Фух! Прохладно как-то вдруг стало.

Юрий поспешил надеть пальто на узкие плечи владелицы, ноги которой с каждой секундой дрожали, словно на них водрузили непомерную тяжесть. Пока призрачный юноша помогал продеть руки в рукава, Сидни качнулась так сильно, что непременно бы упала, не поддержи ее товарищи. Михей тотчас же широким ладонью смахнул всякую мелочь со стола и усадил на него призрачную девушку, прильнувшую к пыльной стене.

— Тебя нужно отвести в гроб. И лекарства у тебя есть?

— Н-наверное…

И ее тонкий голос полностью стих. Узкие полосы губ размыкались ровно настолько, чтобы было заметно, но звуков не следовало. Взгляд ее затуманенных глаз молил приблизиться, словно она хотела поведать тайну, какую невозможно сказать открыто. Юрий приблизил ухо, ощутив волосками тяжелое дыхание, но призрачная девушка обхватила его шею так крепко и решительно, что всякий бы удивился этому внезапному потоку силы, и, подтянув его лицо, с жадностью прижалась своим губами к юношеским.

Стоит сказать, что участники действия и наблюдатели испытывали разные чувства. Со стороны Сидни ощущался напор, желание, а Юрий всем существом источал страх, неуклюжесть и вялость. Призрачная девушка осыпала его поцелуями, прижимав ближе к себе, как паук, схвативший жертву, в то время как партнер не успевал раскрывать губы в такт.

Если в его голове проносились дни, сплетавшиеся в месяцы, переходившие годы, собиравшиеся в жизни, то для нее прошло лишь мгновение.

Михей удивленно смотрел на них, его широкое круглое лицо трудно было отличить от плодов томата.

— Нашли время и место… Э-э-э… Я ж прямо утут стою. Совсем не смущаю? Ну… Хотя бы не чмокайте так сильно, чтобы вас услыхало усе кладбище. Эй!

Оторваться было невыносимо трудно. Впервые за семнадцать лет Юрий ощутил нежность чужих губ, и неожиданность сыграла в этом деле ключевую роль, ведь от прямого предложения он бы противился до последнего — так уж устроены мужчины. Робость, да и только!

Впрочем, неуверенность его исходила из детства, когда в школе подоконники были усеяны девочками, ведшими шаловливые разговоры о мальчиках, и почти что девушками, воплощавшими мысли детского возраста в реальность. Друзей у Юрия не имелось: мало кто хотел водиться с однокашником, который странно ходил, не бегал и невольно держался в стороне от товарищей, проводив время с книгами. А девочки не приближались к нему даже в мыслях.

В какой-то момент в голове стрельнуло и закололо, как сбой в системе механизма: «Всего лишь роза!» Проклятый яд ее, которым можно — и в древности, могу уверить, так и было! — устраивать безжалостные пытки. Наконец Юрий нашел силы отпрянуть от подруги, в глазах которой читалось не иначе как помутнение.

— Почему-почему ты перестал? Тебе совсем-совсем не понравилось? — пищала Сидни, кружив головой, как в бреду. — Да-да! У меня не рыжие волосы, а курчавые черные космы, уродливый горбатый нос и страшный цвет кожи. Но чем я хуже?

— Она ледяная, — прошептал с ужасом Юрий. — Нужно отвести ее в теплое место.

— А куды? Трактир-то накрылся медным тазом. А больше мест я и не знаю.

Спустя секунду на дрожавшей ладони Юрия лежала карта, на которой он принялся бегло осматривать отмеченные кресты и значки, нарисованные подле. В пылу нервного напряжения разобраться он не смог, а потому выбрал случайный, возле которого было нарисовано дерево и скомандовал:

— За мной! Я знаю, куда идти. Поможешь донести ее — получишь ключ.

Пока Михей, аккуратно взяв на руки обессиленную призрачную девушку, ступал через стебли растений к выходу, Юрий схватил лопату и по пути задержался, чтобы поднять и надеть все еще влажный свитер.