Поворот калейдоскопа (СИ) - Бранник Елизавета - Страница 32

— Это один проект. Я тебе потом покажу. Потом. Совсем потом. Как вспомню, чем обернулась моя сегодняшняя над ним работа … боже…

Фил ушел так покорно, как будто до этого не пытался прорваться к ней в комнату и остаться. Она понимала: он дает ей время успокоиться. Вот только она и так была совершенно спокойна. К картинке в калейдоскопе просто добавилось несколько стеклышек.

Аня приняла душ, надела красивую новую сорочку с кружевом и вдруг обнаружила себя стоящей у дверей с ладонью на защелке замка. Она усмехнулась, покачала головой и шагнула ко входу в спальню. В дверь постучали, тихо и робко. Аня порывисто прижала руки к груди, вспомнила, что на ней лишь короткий пеньюар, и накинула халат-кимоно, тот самый в котором была, когда познакомилась с Филом. Ему будет приятно. Она открыла дверь. На пороге, склонив кудрявую, растрепанную голову с тающим на волосах снегом, стоял Каде. Он поднял голову, и Аня поняла, что он пьян.

… Первым ее порывом было толкнуть дверь. Каде выставил руку, не дав двери захлопнуться, и шагнул в проем.

— Герман! — ахнула Аня.

Он пошатнулся, развернулся и щелкнул задвижкой на замке. Аня отступила в глубь комнаты, не нашла глазами телефон, вспомнила, что оставила его в спальне на прикроватной тумбочке. Каде прислонился к двери, постоял, прикрыв глаза, шагнул к стулу, оперся о спинку. Стул заскрипел. Каде глухо выговорил, глядя под ноги:

— Я же ждал, я же так ждал тебя!

— Герман, — произнесла Аня, стараясь, чтобы голос звучал твёрдо. — Я сразу сказала, что не приду… я…

— Сказала… — Каде хмыкнул. — Чем же я тебе не угодил, а? Плохо старался? Мало дарил? Мало, наверное…

Он оторвался от спинки стула, полез в карман, не попадая рукой, шатаясь. Он был без трости и стоял, отставив больную ногу. Если бы Аня не помнила в деталях сцену, подсмотренную в лаборатории, в ней, возможно, шевельнулась бы жалость.

— Мне ничего от вас не надо, — сказала она. — Дело не в подарках.

Каде словно ее не слышал. Он покопался в кармане, вытащил мешочек с золотой вышивкой, вытряхнул из него на огромную ладонь золотой браслет, постоял, рассматривая украшение расфокусированным нетрезвым взглядом:

— Индивидуальный заказ. У тебя очень тонкие запястья, как у Верочки… Моя жена Верочка очень любила украшения. А я был молод, беден, не мог… А теперь могу, — он горько усмехнулся, помолчал, спросил: — Увлеклась, да? Бывает. Молодая еще, правильная… Сразу мне от ворот поворот. Я понимаю. Поэтому и пришел сегодня. Потому что ты — это ты. Была бы шлюха, как все они, спала бы с ним и со мной, от меня подарки, от него… а от него что? Что он умеет такого? Молодой потому что, умненький парнишка… смазливенький… зачеты один на один, встречи случайные, взгляды, да?

Он запихнул браслет вместе с мешочком в карман и снова вцепился в спинку стула.

— Я знаю про вас и про Светлану Родионовну, — тихо сказала Аня, надеясь, что смутит Германа.

— Знаешь? — удивленно переспросил он. — Про Свету? Откуда?… Ах да, твой молокосос. Копает под меня, сучонок. Мне пришло сообщение о взломе системы. Вот, значит, как. С огнем играет. Ну, я с ним разберусь…. Светлана Родионовна, — Каде вдруг пьяно прыснул. — Ты, Анюта, очень молодая девочка, глупенькая… Путаешь секс и то, что… — он пафосно ткнул себя в грудь, рванул узел галстука. — Почему сейчас, а? Почему все они навалились на меня именно сейчас? Я же искренне… я же хотел с тобой… семья, дети. Еще не поздно ведь, Анечка? Еще же не поздно?

Он поднял на нее полный надежды взгляд:

— А Лала? — быстро спросила Аня, потому что от этого взгляда ей стало… очень неуютно.

Каде уронил голову на руки, крушащие стул, глухо хмыкнул:

— Лала… и эта еще. Такая милая была, нежадная… А потом, как все: подарки, квартира, столица, клубы, салоны… Как все. Как все они. Была лишь Верочка и ты… Верочку я потерял, но ты же здесь.

Он опять поднял голову, и Аня в страхе отступила. А потом решительно шагнула вперед, к двери:

— Герман Фридрихович, я думаю, вам пора. Давайте поговорим в понедельник. Не вижу сейчас смысла обсуждать…

Каде шагнул в сторону и перехватил Аню за талию. Очень мягко привлек к себе. Она поморщилась от его пьяного дыхания, высвободилась, стараясь придерживать полы халата. Но скользкий шелковый пояс кимоно повис по бокам, и взгляд мужчины тут же направился на голые Анины ноги. Она судорожно принялась закутываться, ловя рукой лямки пояса. Каде положил руки ей на плечи, заглянул в лицо, произнес с ласковой иронией:

— Ну разве можно вот так, решение принимать? Не обдумав, не сравнив, не попробовав. Ты же ученый, Анечка. Должна понимать, как нарабатывается экспериментальная база.

— Пожалуйста, Герман, не надо, — процедила Аня сквозь зубы, отворачиваясь. — Вы пьяны.

— Да, я выпил… приехал… сообщение пришло на телефон, попытка взлома системы, видел, как вы с ним выходите из университета, пошел в бар. Выпил… много…

— Уходите. Поговорим завтра.

— Тебе с ним весело? Он тебя забавляет? А забавно будет, если он из вуза вылетит? Я и хуже могу… шпионаж, интеллектуальное воровство… никуда не возьмут потом, сучонка.

— Вы пьяны. Поговорим завтра, — повторила Аня, не сумев скрыть страх.

— Не хочу я завтра, — с капризной гримасой сказал Каде. — И в понедельник не хочу. Придешь опять, холодная, чужая…. Поговорим сейчас. Жалко мальчика? А себя? Узнаешь, что Каратов еще не самое гиблое место. Есть похуже варианты. Поняла? Поняла. Тогда каждый день на большой перемене. Ты. Ко мне в кабинет. В красивом белье, я подарю.

— Герман, — сказала Аня, глядя в пол, — отпустите меня и уходите.

— Предлагаешь мне уйти? Сейчас? — он, кажется, искренне удивился, сжал ладонями ее плечи. — Вот так прямо развернуться и уйти? За дурака меня держишь?

Она беспомощно барахталась в объятьях Германа, и все еще верила, что он ее отпустит. И он отпустил. Чтобы сбросить пальто и пиджак. Она успела сделать несколько шагов до двери, а он, несмотря на хромоту, уже был рядом, развернул ее к себе, не дал избежать жадного, скверного, насильственного поцелуя, удерживая за подбородок. Начал заламывать руки, стягивая халат, и совсем озверел, когда лямка сорочки упала, обнажив одну грудь.

— Не надо! — крикнула Аня, отталкивая от себя твердые руки, вернее, пытаясь оттолкнуть.

— Ну как же не надо, — бормотал Герман, крепко прижав Аню к себе, заставляя ее выгнуться, стягивая ей на живот лиф пеньюара, — я же сказал: отказа не приму. Не сопротивляйся. Я очень нежный… когда не сопротивляются.

Но Аня сопротивлялась изо всех сил.

— Ну зачем ты так? Силы тратишь, глупенькая, — шептал Каде ей на ухо. — Грудь какая у тебя красивая, тело какое…

Он принялся шарить ладонью по груди, стискивая ее, и когда Аня с вскриком еще раз попыталась оттолкнуть его, больно сжал губами сосок.

— Филипп! — отчаянно громко закричала Аня.

Каде сгреб ее, поднял легко, как ребенка, и понес в спальню. Бросил на кровать, встал коленями на края, расстегивая брюки. Она рванулась, но он отбросил ее на матрас, попыталась ударить в пах — он поймал ее за ногу, потом перехватил за вторую, притянул к себе, вжимаясь. Повторил со смешком:

— Ну зачем ты так? Я же хотел по-хорошему.

Аня, задыхаясь, цеплялась за рубашку, оттягивала от себя мощное тело, а Каде целовал ее, распаляясь, все сильнее прижимаясь между ног, не обращая на ее борьбу внимания. Она сражалась и думала о том, что Фил был прав, что если Каде ее одолеет, жизнь ее никогда не будет прежней, и она просто не сможет, не сможет…

— Филипп! — снова в отчаянии взвизгнула Аня, осознавая, что дверь заперта, и ее уже не слышно в коридоре.

Яркая вспышка осветила комнату. Еще одна. Аня не поняла, что происходит. Но Каде понял, зарычав, спрыгнул с кровати, чуть не упав, сделал рывок и выбил телефон из рук Фила. Филипп выставил кулаки, размахнулся, попал Каде в челюсть, но тот смел его с пути одним ударом. Фил отлетел в угол, сбивая с тумбочки лампу и электронные часы. Аня попыталась закричать, но только захрипела.