Жюльетта. Том II - де Сад Маркиз Донасье?н Альфонс Франсуа - Страница 7

– Если бы это было в моей власти, так бы оно и было, – заметил великий герцог, обжигая меня таким взглядом, к тому же подкрепленным движениями, которые ничуть не напоминают собой галантность. – Но пусть вас утешит тот факт, что из меня не так-то просто выжать оргазм.

С этими словами он оставил меня в покое и набросился на Элизу, которая к тому времени четверть часа осыпала его ударами хлыста, потом занялся Раймондой; я заменила ее, взяв на себя аббата, после чего он перешел в руки Элизы. И я должна признать, все что это время члены обоих развратников оставались на удивление тверды и стойки.

– Не попробовать ли нам содомию? – обратился к повелителю аббат, который уже несколько минут ласкал и лобзал мой зад с явным намерением овладеть им.

– Еще рано, – отвечал Леопольд, – прежде всего надо принести жертву.

Монарх схватил девочку, обреченную на изгнание плода посредством порки, для начала взял обычную плеть, потом потяжелее – многохвостовую с заостренными железными наконечниками и полчаса обрабатывал ее зад с таким остервенением, что клочья кожи летели, будто щепки из под топора дровосека. После этого жертву подняли, привязали ее ноги к полу, а руки – к свисающим с потолка веревкам, и герцог, вооружившись толстым кнутом из воловьей кожи, несколькими мощными ударами по животу разорвал нить, удерживающую плод. Девушка пронзительно вскрикнула, появилась головка ребенка, Леопольд ухватился за нее, выдернул все тельце и небрежно швырнул его в камин, после чего отвязал освобожденную от бремени мать, которая тут же свалилась без чувств.

– Давайте же займемся содомией, ваше высочество, – умоляюще произнес священник, – ваш член раскалился докрасна, пена пузырится на ваших царственных губах, глаза ваши мечут молнии, все говорит о том, что вам нужна задница. Не жалейте своего семени, сир, ведь мы быстро поднимем ваш опавший фаллос, а потом займемся остальными жертвами.

– Нет, – твердо заявил великий герцог, который в это время не переставал целовать и поглаживать мое тело, – вчера я пролил слишком много спермы и нынче не расположен к извержению. Пока я еще в силе, надо продолжать акушерство.

И он принялся за вторую девушку. «Причиной выкидыша будет волшебный напиток» – гласил приговор; был приготовлен роковой кубок, девочка, осужденная выпить его содержимое, отчаянно скривила лицо и затрясла головой, но радом стоял беспощадный аббат, который одной рукой схватил ее за волосы, другой разжал ей губы железным скребком; мне оставалось влить напиток в ее глотку, а герцог, возбуждаемый Элизой, яростно тискал мои ягодицы и ягодицы жертвы… Великий Боже, как же был силен этот эликсир! Я ни разу не видела таких быстрых результатов. Едва жидкость попала в ее горло, как бедняжка издала страшный, леденящий кровь стон, взмахнула руками, как подбитая птица, и рухнула на пол, а в следующий миг между раскинутых ее ног показалась детская головка. На этот раз извлечением занялся аббат, так как Леопольд, который, вставив член в рот Раймонде, слился со мной и Элизой в похотливом объятии и не был в состоянии продолжать такую тонкую операцию; я подумала, что он вот-вот извергнет свой заряд, но распутник вовремя сдержался.

Третью девочку распяли на полу, крепко привязав ей руки и ноги, ее плод должен был погибнуть от топтания на животе. Раймонда встала на колени, обхватила сжатыми грудями член злодея, а он, поддерживаемый мною и Элизой, исполнил дикий танец на животе несчастной, и через полминуты оттуда вышел ребенок. Его также бросили в камин, отец даже не удосужился посмотреть, какого пола был его отпрыск, а мать волоком вынесли из комнаты скорее мертвую, нежели живую. Последняя из четверых была не только самая прелестная, но и самая несчастная. Представьте, как она должна была страдать, когда ребенка вырывали из ее чрева!

– Эта наверняка не выживет, – небрежно бросил Леопольд, – и своим оргазмом я буду обязан ее жуткой агонии. Другого и быть не может, потому что из всех четверых она доставила мне наибольшее удовольствие; эта сучка понесла в самый первый день, когда я лишил ее невинности.

Ее привязали к диагональному кресту из тяжелых деревянных брусьев так, что ее ягодицы упирались в перекрестье; тело ее прикрыли тканью, обнаженной оставалась только округлая, вздувшаяся часть, в которой уже шевелилась новая жизнь. Аббат принялся за работу… Леопольд, не спуская блестевших глаз с происходящего, овладел мною сзади; правой рукой он ласкал ягодицы Элизы, левой – влагалище Раймонды, и пока жестокосердный священник вскрывал живот и извлекал ребенка, ставшего злой судьбой его матери, этот благороднейший вельможа Австрии, великий наследник Медичи, знаменитый брат известнейшей шлюхи Франции, сбросил в мой зад неимоверное количество спермы, сопровождая это другим потоком самой площадной, самой мерзкой и богохульной брани.

– Итак, милые дамы, – заговорил великий герцог, вытирая свой член, – эти три тысячи цехинов, которые вы просили и которые я согласился вам заплатить, включают в себя стоимость вашего молчания касательно наших совместных проделок.

– Все останется между нами, – сказала я, – но при одном условии.

– Что я слышу! Она еще ставит условия! Гром и молния, да как вы посмели!

– Вот так и посмела. Это право дают мне ваши преступления, которые я могу обнародовать и сбросить вас с трона.

– Смотрите, ваше высочество! – взорвался аббат. – Смотрите, к чему привела ваша снисходительность к этим шлюшкам; их вообще не следовало приглашать сюда, или же им надо перерезать горло, раз они увидели, что здесь произошло. Ваша жалость, мой повелитель, кончится плачевно для вас или для вашего кошелька, я не раз говорил вам об этом. Умоляю вас, сир, перестаньте унижаться перед этим дерьмом.

– Спокойнее, аббат, спокойнее, – высокомерно заявила я, – приберегите свои дешевые речи для тех дешевых девок, с которыми привыкли иметь дело вы и ваш хозяин. Не подобает разговаривать таким образом с женщинами, которые не менее богаты, чем вы, – продолжала я, повернувшись к герцогу, – и которые занимаются проституцией не из-за нужды или жадности, а только ради своего удовольствия. Так что давайте прекратим перепалку: ваша светлость нуждается в нас, мы нуждаемся в вас, стало быть, чаши весов уравновешиваются. Мы даем слово хранить полнейшее молчание, Леопольд, если вы, со своей стороны, гарантируете нам полнейшую неприкосновенность на то время, что мы будем находиться во Флоренции. Поклянитесь, что нам будет позволено безнаказанно творить в ваших владениях все, что мы пожелаем.