Солнцеворот (СИ) - Криптонов Василий - Страница 12

— Точно, — пробормотал Кастилос, будто с трудом вытаскивая себя из какого-то другого мира. — Прости, я опять увлёкся. Говори, когда устаёшь, хорошо?

— А можно я за неё говорить буду? — встрял Роткир. — Я-то поговорить страсть как люблю, а рыжуля всё больше в задумчивостях пребывать изволит. Вас двоих, если не попинать, так вы всю землю кругом обойдёте и не почешетесь. И всё голодом.

Кастилос не ответил. Направился куда-то в сторону. Роткир толкнул Ирабиль локтем:

— Щас пожрём, верняк.

На полянке разложили костёр, чтобы отпугивать диких зверей. Кастилос ушел на охоту — с голыми руками, вооруженный одной лишь вампирской силой и скоростью. Ирабиль и Роткир сидели, глядя в огонь.

— Слушай, — толкнул И неугомонный Роткир. — А каково это…

Она вздрогнула. Подумалось вдруг, что он спросит, каково это, когда из-за тебя сожгли целый город, перебили несколько тысяч людей. Молодых и старых, детей и взрослых, плохих и хороших… Но Роткир умудрился её удивить:

— Каково это — быть принцессой?

— Чего? — выпучила на него глаза Ирабиль.

— Ну, вот просыпаешься ты за полдень, спальня — что твой Варготос размером, и всё из золота. Потянулась, встала, напялила золотое платье…

— Погоди, ты что сочиняешь? — возмутилась И.

— Ну, так я ж не знаю, вот и спрашиваю, — не смутился Роткир. — Я ж раньше с принцессами — ни-ни. Они, бывало, целым табуном под окном выстроются, да все канючат: ну Ро-о-о-откир, ну пошли погуля-а-а-аем, ну в Кармаи-и-и-игс! А я им: а ну, пошли вон, окаянные, занят я, шашни с вами крутить. Тут воровать надо, рук не покладая, а они — «погуляем».

Шутку Ирабиль уже по привычке пропустила мимо ушей. Ею вдруг овладело возмущение:

— Во-первых, спальня не из золота. Ну, там были золотые украшения везде, но не так много.

Тут она запнулась. Вспомнила гостиницу в Варготосе, дома в посёлке старателей. Нигде не было украшений из золота. Как объяснить Роткиру, что они ничего не значат? Ему, который, утянув золотой завиток от рамы зеркала, смог бы месяц жить безбедно?

— Потом расскажешь, где покучнее, — кивнул Роткир, видимо, пришедший к тем же мыслям. — Ну, как доберемся. Мне просто любопытно.

— Во-вторых, — продолжала Ирабиль, — платье никакое не золотое. Платья у меня простые были, но из хорошей материи. Но… — Тут она опять помешкала, поймав себя на противоречии. — Но некоторые были расшиты золотыми нитками. Но ведь… Они ведь не из золота?

Роткир ответил на её растерянный взгляд улыбкой.

— Нет, — покачал он головой. — Нет, конечно, это просто цвет такой. Платья-то в спальне, в шкафу висели? Много их таких, с незолотой вышивкой?

Ирабиль рассмеялась. Роткир был первым в её жизни человеком, который умудрялся сказать «нет» так, что слышалось «да», и наоборот.

— Спальня небольшая была. Не больше комнаты в гостинице, где на нас волки напали. Даже и поменьше. И просыпалась я всегда рано утром, даже когда…

«Даже когда всю ночь, до рассвета гуляла с Левмиром», — хотелось сказать, но слова отчего-то застряли в горле. От воспоминаний по телу прошла дрожь.

— А на кой? — зевнул Роткир и потыкал палочкой в костер. — Я понимаю — если дело есть, тут да, тут можно и до свету встать. А так-то? Дрыхни себе да дрыхни.

Ирабиль пожала плечами. То, что раньше казалось ей очевидным, сейчас она не могла объяснить даже себе. Зачем вампирам, существам, чей пик могущества — ночь, подниматься с первыми лучами солнца?

— Вампирам не так нужен сон, как людям, — принялась говорить Ирабиль, больше сама с собой. — А если нужен, то ложатся, когда нужно. День, ночь — не важно. Меня старались растить как человека, потому что я родилась мёртвой, вот и…

Роткир глухо закашлялся, сделал вид, будто дым угодил ему в лицо. Ирабиль замолчала, осознав, как прозвучали её слова. Вздохнула.

— Понимаешь, у вампиров рождение и смерть вообще неразрывно связаны. Когда вампир производит потомка, он сперва убивает человека, а потом дает ему свою кровь и делает вампиром. А если у вампира рождается ребёнок, как у человека, то этот ребёнок забирает все силы у матери, и она… Умирает. — Последнее слово Ирабиль прошептала, вспомнив портреты своей матери, её скульптурное изображение в Храме.

— У меня мамаша тоже, говорят, умерла, — подбодрил Роткир. — Сам не помню, рос где попало, вообще не знал, что такое бывает — «мама».

Теперь Ирабиль взяла палку и поковыряла ею горящие сучья.

— Их мало было, таких детей, — сказала она. — Но, вроде, у всех у них бились сердца сразу. А у меня — нет. Я несколько месяцев пила лишь кровь, не росла. Пока Акра не помогла мне запустить сердце. Говорят, она помогла, да. И вот, после того, меня растили как человека. Сердце всё равно часто останавливалось само, обычно ночью. Но теперь я знала, как его запустить. Иногда — наоборот, остановить не могла. Оно было как непонятная, сложная игрушка, пока…

«Пока не встретила Левмира, и тогда стало понятно, что делать с сердцем».

Роткир странно молчал. Должно быть, он хотел услышать о совсем другом. О балах, торжественных приёмах, прогулках в карете. Всё это было, да, но для Ирабиль — было обычной жизнью, по которой она совсем не скучала. Скучала по Акре, по тренировкам с Аммитом, по ночным прогулкам. Но об этом — разве расскажешь…

— Мне и теперь кажется, что я на самом деле не человек, — говорила И, глядя в пламя. — Просто снова разучилась останавливать сердце. Но Кастилос так же думал. Мы пытались остановить… Ну, тем вечером, перед волками. Без толку. Наверное, я не справилась.

— С чем? — пробормотал Роткир.

Ирабиль метнула на него быстрый взгляд. Роткир зевал и тёр глаза, едва борясь со сном. И чего это он вдруг? Раньше ей казалось, он вообще не спит. Всегда бодрый, всегда с шуткой наготове.

— Со своей вечностью. — Ирабиль запустила палкой в костер, подняв сноп искр. — Игралась ею, игралась, вот и поломала.

Как будто что-то изменилось. Ирабиль вдохнула и ощутила, как нечто, похожее на ветер, всколыхнуло её волосы, коснулось лица. Огонь оставался огнем, но был… другим. Языки пламени, только что располагающиеся вот так, в мгновение ока расположились по-другому. Словно кто-то наспех создал мир, точь-в-точь такой же, как настоящий, но немножко другой.

Послышался звук падения. Ирабиль повернула голову. Роткир лежал на боку и, закрыв глаза, тихонько посапывал.

— Эй! — возмутилась Ирабиль и, наклонившись, потрясла его за плечо. — А защищать меня кто будет? Если волки нападут?

— Не нападут, Солнышко. Волки знают, на кого нельзя, на кого можно.

Ирабиль вскочила с часто и тяжело бьющимся сердцем, сжала маленькие, бесполезные кулаки.

С другой стороны костра, у самого огня примостилась старушка. Крохотное съежившееся создание, закутанное в рваное старое тряпье непонятного цвета, она тянула к теплу костлявые руки и улыбалась беззубым ртом. Глаза блестели.

— Ты! Вы… Вы кто? — спросила Ирабиль.

Она искала в себе страха, но не находила, и от этого становилось страшно. Будто кто-то украл у нее страх, чтобы ловчее заманить в ловушку.

— Я-то? — лукаво сощурилась старушка. — Да кто я, Солнышко… Живу тут. Дай, думаю, с путниками побеседую, у огня согреюсь. А хочешь, милая, я тебе свой домик покажу? Тут рядом, только вперёд шагнуть.

«Что я делаю? Куда я иду?» — в ужасе спрашивала себя Ирабиль, но, шаг за шагом, продиралась вслед за старушкой через заросли кустов. Перед той ветки будто сами расступались, а принцессе приходилось несладко.

Поначалу она оглядывалась, ловила взглядом мелькающий огонёк костра. Там остался внезапно уснувший Роткир, там осталась её жизнь, свет, крохи надежды. А здесь её окружила тьма. И сгорбленная старушонка шла через эту тьму. Кто она? Человек? Вампир? Мудрая, или сумасшедшая? Вспомнив прорицательницу в Варготосе, которая пыталась предсказать ей будущее по ладони и умерла, Ирабиль встала, как вкопанная. У чего-чего, а остаться с мертвецом в тёмном лесу ей хотелось меньше всего на свете.