Тайна трех подруг - Королева Лариса Анатольевна - Страница 2

— Что говорить? Кому говорить? Маме? Что ты ей сказала, а? — допытывалась Светка, пытаясь разобраться в слезных завываниях сестры. — Да что такое, в конце концов!

— Я ей все рассказала! — выла Женька. — Вот она и носилась по городу, себя не помня.

Сестренка резко встряхнула впавшую в истерику девушку за плечи:

— Ты в состоянии что-то толком объяснить, или и дальше будешь орать как оглашенная?

— Я… У меня… Я беременна! — наконец выговорила Евгения, попыталась подняться с пола, опираясь на край ванны, но тут же снова обессилено опустилась на коврик.

— Вот это да! Как же ты… Как же водку-то вчера пила? — Светка посмотрела на сестру как на безнадежно больную и, подхватив ее под мышки, решительно приподняла и поволокла за собой в кухню. Усадила на стул, села напротив, совсем по-матерински подперла кулачками остренький подбородок, и, по-видимому, осознав, что вопрос о выпитых накануне трех рюмках водки в данное время не столь актуален, спросила: — Ну, и же что мы теперь будем делать?

— Ты — не знаю, а я, наверное, рожать. По крайней мере, мама сказала, что ребенка в любом случае надо сохранить. Хотя теперь уже и не знаю, надо ли.

Женька потянулась к пачке с сигаретами, но тут же получила звонкий хлопок по руке.

— И не думай! Беременная женщина называется! Уродов хочешь нарожать?

— Не уродов, а одну маленькую уродку. Такую, как ты. Это будет девочка.

— Откуда ты знаешь? Сделала рентген, да? Уже видно, да?

— Во-первых, в таких случаях делают не рентген, а УЗИ, а во-вторых, я у врача вообще еще не была. А насчет пола я вычислила. Есть такой метод, сто раз проверенный. Берешь дату своего рождения, потом — отца ребенка, рисуешь диаграмму… В общем, у меня девочка получается.

— Но подожди, ты точно уверена? Мало ли что там с циклом… Я читала, что бывает вообще мнимая беременность, до девяти месяцев вынашивают ребенка, которого нет, и даже живот растет… А что тошнит, так, может, яйцо попалось несвежее или от стресса. Меня вон тоже что-то подташнивает. — И в ответ на отрицательное покачивание головой Светка вдруг задалась новым, более важным вопросом: — Кто он?.. А-а-а! Конечно же этот твой: «Добрый вечер! Могу я услышать Евгению Дмитриевну?» Кстати, где он? Он знает?

— Ты имеешь в виду Стаса? — переспросила Женька, хотя и без того было очевидно, о ком идет речь. Уж очень похоже изобразила артистичная сестренка голос однокурсника и передала манеру его общения. — Стас в стройотряде, они там сколотили бригаду на два летних месяца. Ему ничего еще не известно, но это пока не имеет значения.

— Как это не имеет? Мать-героиня ты наша! На что мы жить-то будем?

Этот вопрос был озвучен впервые, хотя и крутился в подсознании сестер все прошедшие трое суток. Так уж устроен человек, что жалеет больше не ушедшего из жизни, а себя самого: как же теперь я-то буду? Ну, и как же они будут? До сих пор материальная сторона жизни девочек не волновала. В силу эгоистичности и безоглядности юности они слишком привыкли к тому, что все необходимое и достаточное для достойной жизни у них имеется, и в общем-то не задумывались, откуда оно берется. И вот настало время, когда поразмыслить о хлебе насущном пришлось.

— Кстати, о грустном. — Женька выдвинула ящик кухонного стола и выгрузила на стол кучку скомканных бумажек и мелочи. — Что мы имеем на балансе?

Деньги в доме хранились в трех местах. В ящике кухонного стола мать оставляла дочкам мелочь на покупку хлеба и проезд, в резной деревянной шкатулке в серванте хранились купюры покрупнее — на жизнь, а в толстый том «Биологии» из цикла «Детская энциклопедия» откладывались доллары на крупные покупки и летний отдых. За этой книгой Евгения и отправилась. В серванте денег уже не было — все ушли на похороны.

— Раз, два, три, — считала Женька, сидя на ковре в самой середине зала и вытаскивая по одной лежавшие между страницами «Биологии» стодолларовые бумажки. — Итого девятьсот долларов, — подвела она итог, не зная, считать ли его утешительным.

— Слушай, нам же вчера Вероника говорила, чтобы мы сегодня после одиннадцати подъехали на мамину работу и получили там, что ей причиталось: зарплата, отпускные, — вспомнила Света и принялась вкладывать купюры обратно между страниц тома.

— А сколько сейчас времени? — Женя поднялась с пола и взглянула на настенные часы. — Ну вот. Как раз и есть «после одиннадцати». Поехали! Пока доберемся, будет полдень.

Окрыленные тем, что надо что-то делать, куда-то ехать и можно отвлечься на время от дома и незримо присутствующего здесь острого ощущения недавней утраты, девочки принялись наскоро одеваться. Они уже были почти готовы к выходу, когда раздался дверной звонок.

— Как вы тут? — спросила соседка. Вижу, собрались уже куда-то. А я на рынок иду, дай, думаю, спрошу, не надо ли вам чего.

— Спасибо, баб Клав, у нас все есть. А мы в мамину фирму собрались. Может, зарплату ее получим.

— Это хорошо, деньги вам теперь понадобятся. Вы, девочки, разузнайте там заодно, какие бумаги надо собрать. Вам же пенсия положена по случаю потери кормильца. Она хоть и невеликая по нынешним временам, а все ж подспорье будет.

— Спасибо, что подсказали, — отвечала Евгения, выходя вслед за соседкой на лестничную клетку и вставляя ключ в замочную скважину.

— И вправду, ведь мне пенсия положена, я же еще несовершеннолетняя, — запрыгала Светка на одной ноге по площадке между квартирами, пытаясь застегнуть вторую босоножку. — А тебе разве положено? Ты уже студентка.

— Узнаем. Пошли, попрыгунчик. — И сестры помчались вниз по лестнице, не дожидаясь лифта.

Глава 2. Бриллиант, компьютер и манто

В офис фирмы, где их мать работала главным экономистом, сестры попали впервые, хотя неоднократно проходили мимо старинного особнячка, отреставрированного по последнему слову современных архитектурных веяний. Секретарь Вероника провела посетительниц в бухгалтерию, где им выплатили что-то около тысячи долларов в рублевом эквиваленте. В отделе кадров они забрали трудовую книжку матери, в ящике ее рабочего стола — оставшиеся там личные вещи. Пообщались с юристом, который посоветовал, какие бумаги нужно собрать Светлане для оформления пособия. Евгения не могла на него рассчитывать, поскольку ей уже исполнилось восемнадцать лет и училась она на коммерческом отделении университета.

Повсюду девушки встречали сочувственные взгляды. И все же любопытства было больше, чем сострадания в тех скорбных масках, которые торопливо натягивали на свои лица сотрудники компании, как только им сообщали, что Евгения и Светлана — дочери погибшей на днях коллеги. Сестер откровенно внимательно разглядывали, словно пытаясь запомнить, с тем чтобы в следующий раз узнать при встрече, хотя девушки видели всех этих людей впервые и продолжение знакомства предполагалось едва ли.

— И надо ж было такому случиться… Бедная Танечка… Вы ж теперь совсем одни остались?.. А вы и по матери, и по отцу родные сестрички? — выспрашивала кассир, пожилая женщина с редкими фиолетовыми волосами, медленно отсчитывающая пятисотенные и сотенные купюры из двух разных пачек. — Очень уж вы непохожи.

— Родные. И по матери, и по отцу, — холодно ответила Евгения, которая этого пусть и изредка, но все же иногда задаваемого им вопроса почему-то не любила.

— Бедные девочки, — как-то уж очень жалостливо и оттого не слишком естественно произнесла кассир, уставившись при этом на торопливо запихиваемые Женей в кошелек деньги так, будто купюр ей было жальче, чем сирот, и горестно вздохнула.

А сестры одновременно машинально взглянули на свои отражения в продолговатом зеркале, облепленном по периметру наклейками от марокканских апельсинов. Да, непохожи. У старшей волнистые каштановые волосы, у младшей цвета соломы и прямые. Но даже не эти существенные различия во внешности создавали ощущение непохожести сестер. Более плотную и широкую в кости Евгению строгое выражение лица с резко очерченными линиями носа и губ делало гораздо взрослее ее лет. Тогда как Светлана, тоненькая и хрупкая, смотрелась наивным подростком, чьи черты были неяркими и слегка размытыми. Что было сейчас у сестер общего, так это припухшие от слез глаза, разные по форме и цвету, но с одинаковым застывшим в них выражением неуверенности в себе и печали.