Не склонив головы - Калачев Владимир Сергеевич - Страница 13

Все чаще после бессонных ночей Луговой шел на работу разбитый, с головной болью.

Аркадий Родионович знал, чем озабочены его товарищи. Но со своими советами не торопился. Органов хотел сначала сам хорошенько все обдумать. Была у него одна мысль, но можно ли ее осуществить?

В эту ночь Аркадий Родионович все же не удержался. Придвинувшись поближе к Луговому, он сказал:

— Вы один-то не переживайте, дело общее, давайте посоветуемся.

— Плохой я стратег, Аркадий Родионович, — признался Луговой. — Спасибо на добром слове. А что в одиночку думаю, вы правы — напрасно!

— Немцы работают над новым, безусловно, усовершенствованным устройством. Если бы мне удалось ознакомиться с принципиальной схемой… — Оборвав фразу, Аркадий Родионович задумался.

— Вы могли бы!.. — Луговой схватил Органова за руку: — Что, Аркадий Родионович, говорите, — он откинул свисшие на лоб волосы, взгляд его впился в собеседника.

— Я полагаю, что не так уж трудно определить, какие можно внести изменения в приемном устройстве станции, собственно и изменения эти было бы очень просто внести, — продолжал Органов. — Для этого нет необходимости иметь специальные знания. — Аркадий Родионович говорил спокойно, уверенно. Но Луговой волновался все больше.

— Аркадий Родионович, — горячо зашептал он, — ведь немцы могут это сразу обнаружить…

— Исключено. Очень легко сделать так, что об этом не узнает даже самая авторитетная приемочная комиссия.

— Разве?

— Да, а станции все равно выйдут из строя. Только позже, — пояснил Органов, — ну, скажем, через месяц.

— Позже! Да вы понимаете, Аркадий Родионович, нам это как раз и надо!

— Однако, — Органов сделал неопределенный жест, — пока это лишь только мои предположения.

— Почему?!

— Необходимо познакомиться хотя бы с некоторой технической документацией, с чертежами.

— Черт возьми! — не сдержался Луговой. — В наших условиях, конечно, нельзя рассчитывать на это.

Только что появившаяся надежда казалась несбыточной. «Неужели мы не в состоянии ничего придумать?!» Луговой с силой потер ладонью виски:

— Аркадий Родионович, — наконец проговорил он глухо, — может быть попробовать пойти по другому пути?

— Что вы имеете в виду?

— Если без всяких этих чертежей, схем?.. — Ну, скажем, вы рискнете остаться ночью в помещении с аппаратурой?

— К сожалению, это может ничего не дать. — Он пояснил: — По внешнему да и по внутреннему виду станции нельзя определить назначения и схемы целого ряда проводников, питательных и соединительных приводов. А я как раз имел в виду изменения в магнитном поле.

— М-да, задача!

— Если бы можно было попасть в лабораторию, ну, скажем, в цеховую…

— То?

— Возможно. Этого было бы достаточно, чтобы уяснить все, что требуется.

— Луговой задумался. «Проникнуть в лабораторию! Да еще провести туда Органова! Задача — слишком сложная».

Петр Михайлович вспомнил, что однажды, в субботу, его и еще нескольких других рабочих послали на второй этаж для генеральной уборки помещений.

Вот тогда-то Петр Михайлович и узнал о том, что одно крыло там целиком отведено под лабораторию. Правда, что-либо рассмотреть в лаборатории Луговому не удалось, за уборщиками строго следили эсэсовцы, но расположение различных кабинетов, помещений, занятых под чертежные службы, Петр Михайлович немного помнил. Он понимал, что проникнуть в лабораторию очень трудно и опасно, но подумать об этом стоит.

Треск зениток разбудил всех пленных. В секундные затишья между разрывами в бараке слышался далекий и, казалось, все возрастающий рев самолетов. В узких окнах звенело стекло. Вдруг откуда-то из темноты донесся взрыв. В небо взвились желтые языки. Их плещущий отсвет ворвался в барак, осветил распахнувшуюся дверь. И тут же раздалась пулеметная очередь — во время бомбежки людям запрещалось выходить наружу — пулемет напоминал об этом.

Новый взрыв потряс помещение. Никто не слышал, как задребезжали разбитые стекла — жаркий воздух ворвался внутрь барака. Посыпалась штукатурка. На миг стало светло. Грохот, пронзительный скрип межчердачных перекрытий и удушливый дым… Горячий воздух обжигал легкие, слепил глаза. Но люди продолжали лежать на нарах. Убежища предназначались только для немцев. При бомбежке пленные должны были оставаться на месте. Иначе — расстрел.

Луговой плеснул из фляги остатки воды на лоскут и разорвав его, сунул куски Органову и Пашке. Последовав примеру Лугового, они стали дышать через мокрую материю. Это приносило некоторое облегчение. Рядом закашлялся Соколов. Луговой повернулся к нему.

— Костя, дыши через тряпку! — он бросил Соколову свой лоскут.

Но в это время в разбитые окна хлынул холодный воздух. Бомбежка прекратилась так же внезапно, как и началась. В проходе показались эсэсовцы с автоматами на изготовку. Громко стуча коваными сапогами, освещая себе дорогу фонариками, они прошли по бараку и, наскоро осмотрев помещение, ушли. Но заснуть в эту ночь люди не могли. А утром, как обычно: колонны пленных потянулись на работу.

От бомбардировки завод почти не пострадал. Только одна, средних размеров бомба упала на территорию завода. От взрыва загорелся склад запасной аппаратуры, но пожар был быстро ликвидирован. Несколько больше неприятностей причинила взрывная волна. Окна одной стороны корпуса сборочного цеха остались совершенно без стекол. На втором этаже отвалилась штукатурка.

Петр Михайлович Луговой, придя в цех и увидев последствия ночной бомбардировки, подумал, что в конце дня рабочих пошлют на уборку. «А что, если…» И почти одновременно возникли сомнения: «В лаборатории и в чертежной комнате находятся немецкие специалисты! При них ничего не получится… А впрочем… — Луговой вспомнил, что все специалисты уходят из цеха сразу же по сигналу окончания рабочего дня. — Значит уборка будет под надзором только одних эсэсовцев».

Луговой знал, что на втором этаже немцы частично уже произвели очистку помещений от стекла и мусора. Но полную уборку, по-видимому, все-таки поручат им, пленным. Сумеют ли он и Органов использовать это?

Петр Михайлович распрямился во весь рост, откатил тележку к месту погрузки металлических отходов. На обратном пути он на минуту задержался возле Органова.

— Аркадий Родионович! — позвал Луговой. Сегодня может удастся попасть в лабораторию.

— В лабораторию?

— Да, да… Но учтите, что к концу дня надо находиться возле контрольной проходной.

— У проходной… Зачем?

— Эсэсовец чаще всего берет там первых же попавших под руку людей для дополнительной уборки помещений, — и Луговой, не задерживаясь, покатил тележку дальше.

Органов не заметил, как приблизилось время окончания рабочего дня. Только когда прозвучал сигнал, Аркадий Родионович встрепенулся и поспешил к контрольной проходной. И вовремя. В дверях стоял уже гестаповский офицер. Не затрудняя себя разговором, он молча тыкал пальцем в тех, кто находился рядом, и указывал, где ждать, пока не будет отобрано необходимое ему количество людей.

Гестаповец одет в теплую, хорошо подогнанную по его огромному росту щеголеватую форму. Цвет формы черный. Когда он машет длинными руками и поблескивает стеклами пенсне, то сходство его с вороном особенно бросается в глаза. Гестаповец — лейтенант Курт Меллендорф. Он — следователь и один из помощников майора Шницлера. Среди пленных он появлялся редко и, как правило, основательно подвыпивши.

Лейтенант Меллендорф иногда неожиданно показывался в цехе и, отстранив от дежурства любого эсэсовского офицера, подменял его на некоторое время. Зачем это делал гестаповский следователь, едва ли могли понять даже сами эсэсовцы. Зато они хорошо знали другое: Меллендорф — человек, с которым надо быть осторожным. Помощник шефа местного отделения службы гестапо очень злопамятный.

Аркадий Родионович Органов видел лейтенанта Меллендорфа впервые и, конечно, не мог предполагать, какую трагическую роль сыграет Меллендорф в его судьбе.