Эскапада - де Ренье Анри - Страница 31

А разве не по наущению г-на де Шаландр он дошел до собирания подати на большой дороге и до вооруженного разбоя? Кто свел его с этим Куафаром, теперь удалившимся от дел и ведущим в Эспиньолях, у г-на де Вердло, мирную и спокойную жизнь, – Куафаром, который помог ему набрать его шайку и обзавестись в окрестностях необходимыми осведомителями. И разве г-н де Шаландр, отчислявший в свою пользу десятину от его подвигов, не тратил ее на оплату ночей Бергатти, – Бергатти, о которой он все время думал, несмотря на множество женщин, прошедших через его объятия, несмотря на приход к нему, вследствие неожиданного стечения обстоятельств, влекомой какой-то таинственной силой, манимой каким-то странным колдовством, этой отважной, смелой и развязной девушки, которую он мельком видел всего два раза, и которая стремглав примчалась, верхом на лошади, пренебрегши всеми опасностями, с замирающим сердцем и покорным телом, чтобы он, Жан-Франсуа Дюкордаль, главарь разбойничьей шайки, человек, находящийся вне закона, затравленный как дикий зверь, вкусил наслаждения от ее свежей юности и ее сладостной красоты? Он перестал расхаживать и снова принялся размышлять. Нужно было разбудить эту уснувшую девушку, одеть ее, спуститься в конюшню, оседлать лошадей и постараться как можно скорее добраться до Парижа. Лишь там можно будет чувствовать себя в сравнительной безопасности, и лишь оттуда удобнее всего бежать в Голландию или в швейцарские Кантоны. Да, но разбитая усталостью, отягченная сном, она не сможет держаться в седле. В таком случае покинуть ее, бежать одному! При этой мысли перед ним вновь предстал образ юного тела, только что мельком виденного им, нежной кожи, лица, и образ этот вдруг наполнил его любовным жаром. Он испытывал к этой молоденькой девушке то же неукротимое желание, которое некогда возбуждала у него Бергатти своею мощной и тиранической зрелостью. Тело этой девушки необыкновенно отчетливо вызывало в его памяти тело той женщины. Между ними существовало таинственное сходство, и он ощущал к Анне-Клавдии то же яростное влечение, которое делало его некогда рабом Бергатти. Нет, он не станет будить ее, он не покинет От-Мот! Здесь вкусит он свежего плода юности, который фортуна, в последний раз щедрая, посылала ему. Он даже облизался, словно он уже вкушал наслаждение. Со сладострастной улыбкой он повернул голову к приоткрытой двери, затем, отодвинув в сторону рюмки и бутылки, стоявшие на столе, он положил на их место свои часы и пистолеты, сел в кресло, вытянул ноги и закрыл глаза.

IV

Она лежала обнаженная на большой кровати. Глубокая тишина наполняла просторную комнату. Свет свечей отражался в зеркалах и слабо озарял стершуюся позолоту панелей. Было поздно, ибо свечи догорали. Простыни в беспорядке свешивались с постели на паркет, а одна из подушек скатилась к ножкам кресла, на которое были брошены серый камзол с красными обшлагами, широкий коричневый плащ, белье и маленькая треуголка с золотыми галунами. Одна из свечей затрещала. Анна-Клавдия сделала легкое движение. Она не чувствовала больше подле себя тела, которое сначала навалилось на нее терзающей и животной тяжестью, а затем лежало вытянувшись рядом с нею. Она была одна в тишине обширной комнаты, простерши на кровати истерзанную свою наготу. Она не видела больше жадно склоненного над нею лица, в котором старалась подглядеть, сквозь опущенные ресницы, лик любви. Она была одна, усталая и нагая…

Теперь она знала, и она вздрогнула всем своим телом, всем этим телом, на котором лежало, навалившись, другое тело, которое чужие руки хватали, щупали, ласкали, ласкали с любопытством, грубо, яростно, с наслаждением. Чужие объятия сжимали его, чужие руки скользили по нем. Жадные губы прижимались к ее грудям, спускаясь и вновь поднимаясь, прилипали к ее губам и сливались с ними.

В тесных объятиях, под тяжестью и в соприкосновении с этой силой и этим желанием, плоть ее задрожала, затрепетала, и покорная, и возмущенная, и замирающая, и напряженная, и что-то жестокое и грубое завладевало ею, увлекая ее в водоворот. Она чувствовала, как горячая волна крови хлынула у нее от сердца к вискам, затем она низвергалась куда-то в глубину, пока то же лицо не склонялось снова над ее лицом, те же любопытные, горячие руки не ласкали снова ее тело, это тело, теперь неподвижное и усталое, вытянувшееся на одинокой постели, откуда свешивались измятые простыни, и где, среди тишины, она, казалось, все еще слышит у своего уха горячее дыхание, прерывистые слова, жгучие и циничные, слова, которые хрипло бормотал ей в любовном экстазе человек, чье волосатое и зверское прикосновение она знала теперь, с истинным лицом которого она была теперь знакома, и который был теперь господином ее тела и ее жизни.

Вдруг он снова предстал перед нею таким, каким она видела его впервые, во время нападения на карету, при свете факелов, обороняющимся от драгун, в пылу схватки, когда она ни на минуту не спускала с него глаз. Этот образ сменился другим – образом всадника, приехавшего в Эспиньоли, волнующего и таинственного, но обворожительного, с изысканными манерами светского человека. Она вновь пережила памятную ночь ожидания, босоногая, в вестибюле, ту томительную ночь, которая была уже ночью любви, когда она поняла, что последует за этим человеком на край света, даже если бы он обагрил себя в эту ночь кровью бедного г-на де Вердло. Какое ей было дело до того, что рука, приказавшая положить в ее комнате кинжал и написавшая таинственную записку, воровала и убивала? Эта рука навсегда утвердилась в ее сердце. С того вечера она не принадлежала больше себе. Она принадлежала атаману и решила отправиться к нему. Но куда? Она закалила свое тело, научилась ездить верхом, обращаться с оружием, ожидая надлежащего момента, чутко прислушиваясь, когда же ей будет подан знак. Затем, однажды, посетивший Эспиньоли г-н де ла Миньер сообщил о возвращении его, о том, что он был здесь, совсем близко. Случай представлялся, нужно было отправляться, и она отправилась. Инстинкт ее лошади помог ей найти его в этой подозрительной харчевне, среди пьянствующих бандитов, в табачном дыму и винном запахе. Как он был прекрасен, как был силен среди этих скотов! Однако, он был не совсем таким, как она воображала себе, не был джентльменом, отваживавшимся на самые рискованные предприятия, о котором она мечтала. Эти люди с рожами висельников, эта харчевня, служившая разбойничьим притоном, грубая фамильярность, сближавшая его с его товарищами, лишала его обаяния. Однако, она не отступила, она подписала договор кровью этого Ко-кильона, хотевшего занести на нее руку. Она тоже была убийцей и позволила увлечь себя ночью в этот пустынный замок, и где лежала теперь, нагая, на растерзанной постели, игрушка наслаждения, падшая женщина, любовница убийцы и вора!

И взял он ее, как вор. Прокрался исподтишка, словно зверь, в то время, как она спала. Он насладился ею, не промолвив ни одного ласкового и нежного слова, не как влюбленный, но как господин, тешащийся игрушкой, которую случай предоставил в его распоряжение. В человеке, который облапил ее и ранил, что оставалось от героя, к которому она пришла, влекомая инстинктом плоти и желанием сердца? Чем для него была она? Теплой, гибкой, покорной, живой вещью, которую трогают, привлекают и отталкивают, с которой не нужно церемониться, которую не нужно любить, к которой возвращаются, когда вновь охватывает желание; в самом деле, он сейчас возвратится к ней, чтобы заставить ее снова почувствовать ее рабство. И она продолжала лежать, неподвижная и обнаженная, и горячие слезы катились по ее пылающим щекам.

Он, действительно, стоял подле нее; он успел уже одеться и смотрел на нее с насмешливым видом:

– Ну, красавица моя, как твое мнение насчет того, чтобы встать и немножко закусить? Уже поздно, старуха приготовила нам поужинать и вытащила несколько бутылочек знатного вина. Одевайся-ка. Ты найдешь рядом все, что тебе нужно. Затем придется удирать. Мы не можем оставаться здесь. Это кончилось бы плохо, и теперь, когда я отведал тебя, мне было бы досадно лишиться этого удовольствия. Мы отправимся прокатиться. Нравится это тебе, галантный кавалер? В таком случае, поторопись привести себя в порядок. Ты найдешь меня за столом, и мы посмотрим, так же ли хорошо ты ведешь себя там, как в постели!