Муж мой - враг мой (СИ) - Ясная Яна - Страница 49

Некоторое время я колебалась, а потом решилась.

Эдак меня и из ведьм выгонят!

Распущенная я, в конце концов, безнравственная особа, или нет?!

Надо соответсвовать!

Заветная дверь отворилась без скрипа…

Целовать голую спину умывающегося мужчины —  очень увлекательное занятие. У него лицо и руки в мыльной пене, поэтому он никак не может принимать в процессе участия, только дергает лопатками, бормочет почему-то шепотом “Ниса, Ниса, я же соленый, погоди немного, дай мне минуту!”.

Но, ваша светлость, разве я отбираю у вас ваши минуты? Вы вольны распоряжаться ими как угодно —  я просто не желаю тратить впустую свои!

И я легко-легко, едва ощутимо, касаюсь губами кожи его спины. Она гладкая, и упругая, и действительно, едва ощутимо солоноватая, и безумие поднимается волной, стучит барабанами в висках, гудит в крови.

Лис захрипел, когда я от избытка чувств эту спину укусила, но я ведь, во-первых, совсем сбоку и чуть-чуть, а во-вторых, как было не укусить?!

Ладони герцога интенсивнее заскользили по герцогскому лицу, торопясь избавиться от мыла, а ладони герцогини легли на герцогскую спину.

На тугие мышцы, на выступы позвонков —  большими пальцами, и на всё остальное пространство до рёбер, сколько удалось захватить, прочей ладонью. С силой потянула вниз, оставляя на мужской коже белые, но стремительно краснеющие полосы.

У вас восхитительно красивая спина, ваша светлость.

В доказательство этой глубокой мысли я снова её поцеловала.

И ей ужасно идут мои следы!

Лис, отвоевавший собственные глаза у коварного здешнего мыла, оборачиваться ко мне почему-то  не спешил. Стоял, опершись о раковину руками — сильными, перевитыми жгутами жил и вен, дышал тяжело. Сердце его колотилось быстро-быстро, билось, кажется, прямо мне в губы —  то ли я удачно прижалась, то ли оно специально сместилось…

Убедившись, что муж одержал сокрушительную победу над аласским мылом, я осторожно обняла его за пояс. Прижалась щекой —  туда, к сердцу. Потерлась. Замерла.

И он тоже.

Ваша светлость?

Муж стоял, не шевелясь.

Ваша светлость, если вы помните, мы несколько ограничены во времени, и сейчас —  самое время проявить инициативу! Нам ведь ещё в спальню идти!

Но не могла же я сказать это вслух, верно?

Вместо этого я осторожно, самыми кончиками пальцев, погладила удачно под ними оказавшийся пупок. Обвела. Скользнула пальчиком ниже, по тёмной дорожке волос… Спустилась по ней до бляхи ремня. Прошлась пальчиком вдоль того самого ремня: слева—  направо… Справа — налево…

Муж перестал дышать. Кажется —  совсем.

—  Ваша светлость, —  выдохнула я в герцогское ухо, к которому мне пришлось далеко и неудобно тянуться, встав на цыпочки.

Но раз уж я дотянулась —  может быть, мне можно поцеловать завиток?

Муж не возразил.

—  Ваша светлость, —  снова шепнула я в поцелованное ухо. —  Полить вам воду на спину?

Когда неведомый ураган смел меня с места и впечатал в стену ванной, вышибая дыхание из груди, я пискнула. Когда с меня, задрав юбку, содрали белье, безнадёжно изувечив подвязки чулок, я заподозрила, что в спальню можно и не идти. Когда мужская плоть, твёрдая и горячая, уперлась в шелковистые складки, нежно потираясь и лаская, я обвила шею мужа руками, и выкинула из головы все-все мысли, оставляя место лишь для ощущений.

И для Лиса.

Тяжёлые, напористые толчки, и с подсказкой Лиса я обвиваю его талию ногами, и ощущения от этого чуть, но меняются.

Он держит меня под попу, и вжимает телом в стену, и бьёт, бьёт, бьёт внутрь меня…

Мои мышцы напряжены и дрожат, а глаза закрыты, я взмокла, и от каждого точка мужа между моих ног —  все ближе к заветной молнии.

Он рычит, а я всхлипываю, молния так близко, совсем рядом, вот-вот, и я отчаянно цепляюсь за него и выгибаюсь. И когда она, ослепительная и упрямая, сверкает в моей голове, оставляя слепой, глухой и слабой, я с тихим "Ли-и-ис!" вжимаюсь в мужа, впиваюсь в него ногтями.

И чувствую, всей собой чувствую, как прокатывается по его телу волна дрожи. Как он замирает, войдя в меня до упора. И я ощущаю его так глубоко и полно!

Мы оба замерли, и я, перебирая его волосы, думаю о всяких глупостях, вроде того, что супружеский долг, оказывается, можно отдавать не только сидя, но и стоя —  хотя казалось бы!

А уж относительно возможных мест, я ещё после кабинета иллюзий могла бы не питать…

—  Да, ваша светлость, —  внезапно сообщает Лис, выходя из меня, и прекращая меня расплющивать о стену.

—  Что? —   растерянно вынырнула я из своих мыслей.

—  Да, ваша светлость. Вы можете полить мне воду на спину.

—  Истинно благородные тэйры не носят на себе подобных вульгарных... украшений! —  чопорно сообщила я супругу по поводу трех длинных алых полос, перечеркнувших его спину от левой лопатки до правого подреберья.

Настроение было вредным и игривым.

Супруг возвел очи к потолку, и с явным усилием промолчал.

Тем самым опровергнув мои грязные инсинуации, и доказав, что как раз он-таки истинно благороден!

К обеду мы вышли без опоздания только чудом: Анабель проявила чудеса скоростного одевания, зашнуровывания и причесывания.

Обед прошел в непринужденной, светской обстановке, а я получила наглядную иллюстрацию к словам матушки о том, что этикет —  благо, и, для тех, кто умеет им пользоваться — броня и оружие разом.

Оба герцога, благожелательно улыбаясь, пробовали на прочность шкуры друг друга, ковыряя этикетную броню этикетным оружием.

Время от времени за кто-нибудь из братьев пытался принять участие в забаве, и ему тут же прилетало чем-нибудь острым или тяжелым в изящной формулировке.

Дамы делали вид, что ничего не происходит.

Мужчины делали вид, что не наслаждаются происходящим.

Это был самый странный семейный обед в моей жизни —  включая даже те, на которых тэя Керолайн и её окружение пытались меня сожрать.

Братца Виторика я перехватила уже перед самой посадкой в карету.

Мысль о необходимости этого разговора варилась в моей голове со вчерашнего дня, вот только как его начать...

“Смирись, Нисайем, дипломатия и тонкие намеки —  это не твоё”, — подумала я, и рубанула в лоб:

—  Виторик, ты хочешь, чтобы твоя жена была счастлива?

—  Ты хочешь сказать, что моя жена несчастна?! —  возмущение виконта Крионского было неподдельным.

Н-да, наверное, над подбором слов всё же надо было еще подумать.

Я сделала лицом “Я этого не говорила”, но мы оба знали, что да —  как раз это я и сказала.

—  Нисайем, —  вздохнул братец, с которого я увлекла подальше для приватного разговора, отгородившись от провожающих Лисом. —  Давай без этих штучек, хорошо?

И попросил:

—  Если ты хочешь что-то сказать —  говори.

Ладно, как знаешь, я пыталась тебя подготовить…

—  Оленна хочет заниматься боевой магией, —  сжато и по дело проинформировала я его, и насладилась шоком родственника.

—  Но… Она же… Растения, выставки…

—  Я предложила ей забрать в Лунь оранжерею —  отказалась, — в том же кратком стиле разрушила я этот довод.

—  Оленна… Нисайем, но меня же свет не поймёт, если я позволю женщине…

—  Виторик! —  теперь возмутилась уже я. —  Оленна не хочет применять боевую магию! Она её просто любит и хочет изучать!

И пока маркиз Крионский подбирал аргументы, почему это никак не допустимо, тоном ворчливой старухи заключила:

—  И вообще, что тебе дороже —  чье-то мнение, или счастливая жена? Ты же мужчина! Что тебе какие-то там сплетники?

Аргумент был, конечно, так себе, потому что есть сплетни, а есть репутация, и если первое —  удел слабых женщин (ага-ага!), то пренебрежение вторым недопустимо для дворянина.

Но ведь Оленна действительно не собирается воевать!

Какой ущерб репутации может случиться от того, о чем никто не узнает?

— Тэя Нисайем, вы попрощались с братом? —  очень удачно вмешался в наш разговор супруг, окликнув меня и не дав Виторику выстроить контрдоводы.