Муж мой - враг мой (СИ) - Ясная Яна - Страница 20

Я перечитывала записку, хмуро жевала вишню и снова разбухала обидой. На этот раз — иррациональной. И не на герцога, а на эти самые обстоятельства.

Ну и на герцога немножко тоже.

Или множко.

Никакой он не нежный. Где? Где я вас спрашиваю заверения в неземной любви? Да, ее и нет, но написать неужели было сложно?!

И не заботливый. Поручить меня вдовствующей герцогине! Да она меня сожрет и не подавится. Что я не помню, как плотоядно она на меня смотрела за ужином? А папенька еще говорил, что вряд ли тэйр Алиссандр возжелает овдоветь!..

И не такой уж и красивый, в конце концов…

И вишня у него невкусная.

И кончилась.

Примерно такие невеселые думы прервало появление тэи Керолайн со свитой.

А я-то думала, я здесь герцогиня.

Тэя Керолайн, в окружении горничных и компаньонок, вошла в мои покои, не снисходя до того, чтобы попросить позволения или постучаться, и мои служанки, торопливо отскочив к стенкам, замерли в угодливых реверансах.

—  Ступайте, —  величественно махнула им рукой матушка герцога Аласского, а девицы, возглавляемые камеристкой-Элис, торопливо покинули мою спальню,  и ни одна не оглянулась на свою госпожу, не говоря уже о том, чтобы проигнорировать чужой приказ.

А я осталась —  в кровати, в ночной рубашке, с подносом, стоящим поверх одеяла на коленях…

И когда тэя Керолайн, единственным молниеносным взглядом дав понять мне, что она думает о моем внешнем виде, вернула на лицо маску радушия и пропела: “Нисайем, дорогая, Алиссандр приказал мне позаботиться о твоем гардеробе!” — я вежливо, но равнодушно поправила:

—  Тэя Нисайем.

И на непонимающее выражение лица дорогой свекрови повторила:

—  “Тэя Нисайем, Алиссандр приказал мне позаботиться о вашем гардеробе”.

Выражение лица вдовствующей герцогини дрогнуло только на неуловимый миг, а затем она склонила голову и повторила вслед за мной:

— Тэя Нисайем.

И добавила тем особенным ласковым тоном, которым говорят с неразумными детьми и умственно отсталыми взрослыми:

—  Я привела вам модистку, ваше сиятельство.

Это преувеличенно почтительное титулование радовало не более, чем прошлое, пренебрежительное.

Значит, весь этот цветник вокруг нее — не замковый, а городской. Обещанная еще вчера за ужином волшебная эссим Литвина с помощницами.

Настроение испортилось еще больше.

Я кивнула, давая понять, что услышала и приняла к сведению, и, не позволяя себе дрогнуть или отступить, с той же равнодушной вежливостью велела:

—  Ожидайте меня в гостиной.

Когда дверь в мою спальню закрылась за хороводом цветных юбок, я еще некоторое время сидела в оцепенении, бездумно глядя в пространство.

Одернуть мать своего мужа. И даже не при слугах, а унизить её в присутствии свободных горожанок! Выставить её из покоев, как какую-то служанку.

Отлично я начала семейную жизнь, ничего не скажешь…

Наверное, стоило сейчас смолчать и расставить точки над “ё” тет-а-тет.

Наверное, не будь я застигнутой врасплох, не ощущай себя такой беззащитной, я бы так и поступила, да… А теперь…

Что уж — теперь.

Я всё так же бездумно протянула руку и дернула за звонок.

Когда Элис явилась на вызов, я всё с той же, незнакомой раньше равнодушной вежливостью, распорядилась:

—  Помоги мне одеться. Потом сообщи экономке, что я недовольна своей камеристкой и горничными, пусть подберет мне новых. После этого явишься в мою гостиную.

На банкетке перед модистками и портнихами мне стоять было не впервой. Нынешняя была сизо-лиловой, в отличии от домашней, привычно-алой, только и всего.

К зрителям, наблюдающим за процессом снятия мерок и участвующим в выборе фасонов, тоже привыкать не приходилось. На этом привычное и заканчивалось: матушка, хоть и не щадила моих чувств при обсуждении недостатков, которые надлежало скрыть либо выигрышно обыграть нарядом, никогда не была столь зло-жалящей, как вдовствующая герцогиня.

И пусть прямо упрекнуть её было не в чем, но, боги, сколько же удовольствия она получала, разглядывая меня, застывшую неподвижно в одной тонкой сорочке и выискивая, за что меня еще можно уязвить!

Неужели это только за то, что я осмелилась требовать обращаться ко мне сообразно с моим статусом?

Я терпела. Вспоминала матушкины предсвадебные наставления и  старалась быть мудрее. Мне вообще не следовало осаживать ее утром, нужно было перетерпеть, стиснуть зубы и отмолчаться.

В конце концов, эта женщина делит сейчас со мной не столько права и привилегии, сколько сына…

Но от уколов, щедро сдобренных патокой, всё равно не удавалось отмахнуться, а вежливо поблагодарить и отказаться от помощи при выборе гардероба, не представлялось возможным —  недвусмысленно озвученный приказ герцога закрыл этот путь.

Нет, формально матушка моего мужа с ног до головы осыпала меня комплиментами:

—  Ах, милая тэя Нисайем, какие у вас густые волосы! Почти как у тэйрим Сириль, —  ворковала эта во всех отношениях милая женщина, пока нитяных дел мастерицы сновали вокруг меня невесомыми бабочками.

И талия у меня тонкая —  разве что чуточку шире, чем у Сириль! И ножка почти такая же изящная. И бедра почти такие же стройные!

И примерки сношу почти так же терпеливо —  а вот помните, милая эссим Литвина, как вы снимали мерки с тэйрим Сириль перед королевским балом, и бедная девочка тогда простояла почти шесть часов неподвижно!

Спокойно, Нисайем. Ты уже попробовала дать отпор —  стало только хуже. Не связывайся. Просто не связывайся. Найдешь артефакт Лунь и через месяц, два — самое большее, уже будешь дома.

Понимая, что эта женщина просто не знает, что ее сын мне не нужен ни даром, ни с приплатой, я стояла банкетке и усиленно призывала себя быть смиренной, мудрой и благородной.

Все до единого новые платья оказались зелено-черными в различной пропорции.

Но если я думала, что истыкав меня булавками, буквально и фигурально, ее сиятельство вдовствующая герцогиня Вейлеронская успокоится, я глубоко ошибалась.

 День шел за днем, затягивалась осада Карнольского гарнизона силами малой волны, нарастала атака на гарнизон тэи Нисайем силами объединенного герцогского женского царства...

Единственное, что меня утешало — один раз это вылилось в некрасивейший прыщ на носу тэйрим Сириль, другой — эсса Мириам слегла с мигренью, третий — герцогиня покрылась пятнами, нечаянным образом перепутав малину в сиропе с клубникой, на которую у нее аллергия. Но их-то много! А я одна! И артефакт не найден, а я вот-вот выдам себя с потрохами...

Слуги меня не слушали. Любое, самое невинное мое распоряжение уточнялось у тэи Керолайн, и она не отказывала себе в удовольствии отменить их. О, безусловно, подобрав благовидный предлог.

Экономка исправно приходила каждое утро в кабинет в моих покоях, мы “обсуждали” планы на день, а после она уходила, и действовала в соответствии с указаниями, полученным от вдовствующей герцогини — и пусть Пройдоха явится за мной лично и утащит в бездну, если это не было маленьким изощренным издевательством маменьки Вейлерона.

Мои собственные горничные днем сопровождали меня повсюду, как конвой, а на ночь оставались дежурить под моими покоями на стульях  — и на прямое требование прекратить это, стыдливо опускали глаза: приказ его сиятельства. Что вызывало у меня глубочайшие сомнения — в ночь, когда его сиятельство еще был в замке, под моими дверями не было ни души.

Даже самая младшая из родственниц Аласского, восьмилетняя Розалин, пыталась мне дерзить.

И дело не в том, что меня задевали ее попытки —  просто их безнаказанность была еще одним красноречивым признаком.

Мне усиленно указывали моё место.

В довершение всего, отведенные мне сиреневые покои оказались довольно прохладными, и как только в первый раз переменился ветер, задув с северо-востока, я в полной мере испытала всю прелесть сквозняков, от которых не спасал даже камин.