Хорошая (ЛП) - Уолден С. - Страница 20

— Кейденс? — услышала я издалека.

Я боролась с желанием коснуться его ноги. Мне хотелось этого гораздо больше, чем чего-либо другого. И не ногой. Мне хотелось провести рукой по его бедру.

— Кейденс? — голос прозвучал ближе.

Я открыла глаза и увидела, что мистер Коннели смотрел на меня. На его лице застыло нервное выражение, словно он в точности знал, что я проигрывала в голове. Но он не осмелился сказать это вслух.

— Свет? — спросил он.

Я и не осознавала, что опустила фонарик, и снова подняла его.

— Простите, — промямлила я, и посмотрела в сторону сушилки, когда услышала, как она загудела.

— Как раз вовремя, — произнес мистер Коннели. — Всё готово.

Я молча встала и пошла достать бельё.

Мы с Фанни постелили чистые простыни на её постель, и пока я была в её комнате, она показала мне коллекцию старых любовных писем, написанных её покойным мужем, когда они ещё встречались в школе. Я никогда в жизни не видела настоящего любовного письма, вручную написанного витиеватым почерком. Я вообще не думала, что мужчины могут писать таким почерком. Это была старая школьная любовь, и я подумала, что хотела бы, чтобы кто-нибудь и мне написал любовное послание.

Команда номер 2 работала снаружи, вычищая газон. Когда мы убедились, что, наконец, выполнили все работы по дому, то направились им помочь. Практически всё было доделано, и я устала. Я подмела переднее крыльцо, а потом села рядом с Фанни, чтобы послушать её истории из детства. У неё их было немало, и они были удивительны, но в основном я слушала из-за того, что знала, что ей нужно, чтобы кто-нибудь услышал их. Я подумала, что прошло уже немало времени с тех пор, как кто-то слушал её воспоминания.

В середине её рассказов мне стало страшно, я думала о том, что не хочу быть одна в старости. Это никогда не волновало меня до сих пор, но моя жизнь двигалась именно в этом направлении. За исключением Эвери у меня не было друзей, а она за настоящего друга и не считалась. Я не была в хороших отношениях с родителями, и я не была уверена, смогу ли на них положиться. У меня не было парня.

Я осознала, что некоторые дни я провела, едва разговаривая, ведь поговорить мне было не с кем. Если я не могу поупражняться в социальных навыках сейчас, как я могу надеяться завести друзей в колледже? Как могу надеяться на свидания, влюбленность и свадьбу? Я закончу жизнь одинокой, старой и седой в своём маленьком домишке на одного, сожалея о прошлом, в котором я допустила одну вшивую ошибку в выпускном году старшей школы, которая стоила мне любви и дружбы до конца моих дней.

— Но это были совсем другие времена, — услышала я слова Фанни. — Мы были бедны, а кола была лакомством.

Я улыбнулась, силясь игнорировать свои страхи.

— Позволь мне рассказать тебе о пенни, что я заработала за прибивание мух, — продолжала Фанни, и я представляла себя мухой на стене, но не в том смысле, как это принято говорить. Я была настоящей мухой на стене, занимающейся своими летучими делами, не подозревая, что делаю последние вдохи, когда Фанни нависла надо мной, держа мухобойку наготове, готовая уничтожить меня, как будто я ничего не значу.

***

— Ты очень молчалива, Кейденс, — сказал мистер Коннели, сидя напротив меня. Я наблюдала, как он вытряхивает хлопья красного перца на свою пиццу.

Мы все встретились за обедом в Альфредо, угощение от мистера и миссис Сандерс за успешный рабочий день. Мне хотелось домой. Мне было жарко, я была липкой и грязной, но это было бы грубо. И в любом случае, машины у меня не было. Я приехала с Эвери. К тому же, часть меня хотела продлить время с мистером Коннели, хотя я и была совсем не в настроении болтать. Мне просто хотелось смотреть на него.

— Разве? — спросила я, ковыряя пиццу.

— Не поклонница пиццы? — спросил он.

— Они ничего, — ответила я, а потом убрала с пиццы пепперони и закинула его в рот. Очень неподобающе даме. Моя мать бы не одобрила.

— Ты только что сказала ничего? — спросил мистер Коннели, усмехаясь.

— Разве? — я не знала. Мне было всё равно. Всё, о чём я могла думать – это о том, что я незначительная муха. Ах, да, ещё и раздражающая, вспомнила я слова Эвери.

— Что не так, Кейденс? — мягко спросил мистер Коннели.

Я глотнула колы. — Не хочу закончить жизнь старой и одинокой.

— Что заставляет тебя думать, что это произойдёт?

Я закатила глаза. — Вы же знаете, у меня нет друзей, — пробормотала я.

— Это старшая школа, Кейденс. Это не считается.

— А по ощущениям очень даже считается, — ответила я, слегка разозлившись, что он преуменьшает моё положение. — Знаете, это так по-взрослому говорить чушь вроде этой.

— Взгляни на это по-другому. Старшая школа не так уж важна.

— Да? Что ж, она важна, когда ты всё ещё в ней!

Мистер Коннели кивнул.

— Прости. Ты права.

— Я в том смысле, что для меня сейчас это действительность.

— Я полностью понимаю тебя, Кейденс.

Я сняла ещё одну пепперони со своей пиццы и засунула в рот.

— Ты не закончишь жизнь старой и одинокой, — произнес мистер Коннели через какое-то время.

— Ну, я боюсь этого. В смысле, увидев Фанни саму по себе, вот так. Без детей. Без мужа. Без соседей, готовых помочь. С кем ей поговорить?

— Не знаю, — ответил мистер Коннели.

Неожиданно я вспомнила момент из фильма Жена священника (англ. The Preacher's Wife) — кинофильм американского режиссёра Пенни Маршалл. Ремейк фильма 1947 года «Жена епископа»). Джеремайя маленький мальчик из фильма, должен был попрощаться со своим лучшим другом, который уезжал в другой штат, чтобы жить с приёмными родителями. Он повернулся к матери и сказал, — А кому мне рассказывать мои секреты?

Кому рассказывала свои секреты Фанни? Она поделилась со мной обрывками прошлого. Поделилась со мной своими любовными письмами. Она рассказала мне свои секреты из-за того, что я была рядом, а она в отчаянье? Так поступают одинокие люди? Делятся своими секретами с теми, кто выслушает?

Я смотрела на свою пиццу и ждала, пока грусть обернется гневом. Я бросила взгляд на Грэйси. Даже в своей унизительной ничтожности я могла уловить юмор в том факте, что её имя происходит от слова grace, милосердие, а у неё его не было. Мне хотелось закричать ей об этом через весь стол.

— Ладно! Я ужасный человек! Но ты должна бы уметь прощать! Это твоё гребанное имя, в конце концов!

Я могла представить её ответ, — Ты бывшая заключенная, Кейденс. Думаю, это освобождает тебя от прощения.

На что я бы грубо ответила, — Да? Что ж, не очень-то это по-христиански с твоей стороны.

А она бы выплюнула ответ столь же грубо, — По-крайней мере, я лучшая христианка, чем ты! Я никогда не принимала наркотики! Я никогда никого не грабила!

А потом я представила, как наш разговор переходит в ор, в котором мы бы обе сравнивали наши христианские добродетели в отчаянной попытке выйти победителем. Глупо. Незрело.

Мне кажется, что я уже закончила всю эту сцену. И вдруг я разозлилась на Эйвери за то, что он заставил меня вернуться в молодежную группу. Ну и что, что большинство детей были добры ко мне? Я же не идиотка. Я знала, что они говорят всякую чушь обо мне за моей спиной. Точно так же, как прихожане церкви любят посплетничать. Но это никогда не было похоже на обычные сплетни. Христианские сплетни звучат скорее так:

— Слышала о Кейденс Миллер?

— Да. Она, видимо, так потеряна. Сатана и в правду запустил в неё свои когти.

— Нам надо помолиться за неё, уж конечно.

— Что ж, что ты слышала, на самом деле произошло? В смысле, просто, чтобы мы могли помолиться более конкретно.

— Я слышала, она нюхала кокаин, а потом целовалась с Дином.

— Правда? Я слышала, она переспала с ним.

— Что?! Что ж, тогда нам и впрямь нужно помолиться за неё. Секс до свадьбы? Это, как бы, высший грех.

— Я знаю, верно? Я практически смогла бы простить воровство, но секс до свадьбы?