Игра в «Потрошителя» - Альенде Исабель - Страница 82

— Они считают, что мы саботируем поиски Миллера. Говорят, что понапрасну теряют время. Я им посоветовала воспользоваться случаем и посмотреть достопримечательности, а они это восприняли как оскорбление. Нудные такие, — сказала Петра.

— Может быть, Миллер уехал в Афганистан. Он не раз говорил, что должен вернуться в эту страну и заплатить долг чести, — предложила Аманда ложный след.

— Они требуют, чтобы мы искали Миллера, как будто у нас нет других дел. Почему бы им самим его не найти? Не зря же они за всяким встречным и поперечным установили слежку. Уже не осталось никакой личной жизни в этой растреклятой стране. Всякий раз, Аманда, когда ты что-то покупаешь, звонишь по телефону, выходишь в Интернет, используешь кредитную карточку, вытираешь сопли, ты оставляешь след, и правительство обо всем узнает.

— Ты уверена? — забеспокоилась Аманда: если правительство США и ее отец узнают, что она играет в «Потрошителя» с Райаном Миллером, ее посадят в тюрьму.

— Абсолютно.

— Скажи папе, чтобы позвонил мне сразу же после собрания, это срочно.

Боб Мартин позвонил дочери через двадцать минут. В последние дни он спал урывками на диване в своем кабинете, питался кофе и бутербродами, за неимением времени не ходил в спортзал, отчего тело потеряло гибкость, стало жестким, как рыцарские доспехи; его настолько все на свете раздражало, что собрание закончилось криком. Он ненавидел Лоррейн Баркотт, женщину, обиженную жизнью, а Наполеон с его маниями сводил его с ума. Услышав голос Аманды, который до сих пор, как в прежние времена, был способен тронуть его сердце, инспектор немного успокоился.

— Ты что-то хотела мне сказать? — спросил он у дочери.

— Сначала выкладывай, что нового у тебя.

— Трейлер Фаркашей стоит у нас на складе с декабря, но никто не исследовал его, в департаменте есть дела более неотложные. Мы отдали на анализ остатки джина из бутылки, которую нашли внутри, и оказалось, что в него добавлен ксанакс. И знаешь, Аманда, что мы еще нашли?

— Плюшевого волчонка, — отозвалась она.

— Альбом с фотографиями мест, где побывали Фаркаши: они разъезжали по разным штатам до того, как обосновались в Калифорнии. Там была любопытная почтовая открытка, подписанная братом Джо и датированная четырнадцатым ноября прошлого года: человек, пославший ее, предлагал встретиться в Сан-Франциско в декабре.

— Что же в ней любопытного?

— Два пункта. Первый: на открытке изображен волк. Второй: брат Джо утверждает, что никакой открытки не посылал.

— Иными словами, Волк назначил встречу, чтобы убить их.

— Очевидно, так; но как доказательство эта открытка не сработает, любое мало-мальски дотошное расследование наши доводы отметет.

— Добавь к открытке ксанакс и полнолуние.

— Скажем, Волк явился в трейлер под каким-то предлогом и определенно принес им бутылку в подарок, зная, что они — пьяницы. В джине был растворен наркотик. Он подождал, пока они не вырубятся, где-то с полчаса, открыл вентиль газового баллона и ушел восвояси. Бутылку оставил, чтобы сложилось впечатление типичного несчастного случая с перепившейся парой: в точности это и подумала полиция.

— Это не приближает нас к Волку, папа. Чтобы спасти маму, нам остается тридцать девять часов.

— Знаю, дочка.

— У меня тоже есть новости, — сказала Аманда с воодушевлением, которое инспектор за последние недели научился ценить.

Новости дочери его не разочаровали. Главный инспектор тут же позвонил директрисе службы защиты детей, и та направила ему с курьером досье Ли Гэлеспи, которое Анжелика Ларсон собрала за те семь лет, когда осуществляла над мальчиком опеку.

На отдельном листочке, написанном от руки, сотрудница социальной службы размышляла над тем, сколько пришлось выстрадать Ли Гэлеспи, причем служба защиты детей, да и другие люди, которые должны были ему помогать, раз за разом его подводили; она сама чувствовала, что очень мало смогла для него сделать. Единственное благо, выпавшее на долю Ли в его злополучном существовании, была страховка в двести пятьдесят тысяч долларов, которую ему оставила мать. Суд по делам несовершеннолетних установил трастовый фонд, и мальчик мог получить свои деньги по достижении восемнадцати лет.

Чтобы подбодрить тебя, я принес конфеты, такие же, как те, что тебе дарил Келлер. Странное сочетание — шоколад с перцем. Сахар вреден, от него толстеют, хотя тебя не беспокоят лишние килограммы, ты себе вбила в голову, будто полнота чувственна, но предупреждаю тебя, что к сорока годам это попросту обернется тучностью. Сейчас лишние килограммы тебе идут. Ты очень красивая. Не удивляюсь, что мужчины теряют голову из-за тебя, Индиана; однако красота — не дар, как в волшебных сказках, она — проклятие, вспомни миф о Елене Троянской, из-за которой развязалась между греками жестокая война. Почти всегда проклятие оборачивается против самой красавицы, как это было с Мэрилин Монро, самим воплощением женственности: она впала в депрессию, пристрастилась к наркотикам, умерла, всеми покинутая, и труп ее обнаружили только через три дня. Я об этом многое знаю, роковые женщины меня чаруют и отталкивают, влекут и устрашают, как рептилии. Ты так привыкла привлекать внимание, быть обожаемой, желанной, что даже и не замечаешь страданий, причиняемых тобой. Такие кокетки, как ты, разгуливают по миру, провоцируя, соблазняя, мучая людей, без малейшего чувства ответственности или чести. Нет ничего ужаснее отвергнутой любви, это я тебе говорю по собственному опыту: жестокая пытка, медленная смерть. Подумай, к примеру, о Гэри Брунсвике, этом добром человеке, который предлагал тебе бескорыстное чувство, или о Райане Миллере, которого ты отринула, как негодный хлам, что уж говорить об Алане Келлере, который умер из-за тебя. Это неправильно. Ты должна поплатиться за это, Индиана. В эти дни я внимательно изучал тебя, сначала твой характер, но больше всего — тело, теперь я знаю его во всех подробностях, от шрама на ягодице до складок вульвы. Я даже родинки все пересчитал.

Ли Гэлеспи провел в доме Константе два года, пока во время медицинского осмотра на теле мальчика не обнаружили ожоги от сигарет. Хотя Гэлеспи и отказывался говорить, откуда они взялись, Анжелика Ларсон заключила, что с помощью такого воспитательного метода супруги Константе отучали мальчика мочиться в постель, и забрала ребенка, но ей не удалось добиться того, чтобы эту чету лишили лицензии. Чуть позже Гэлеспи отправили на год в «Бойз Кэмп» в Аризоне. Анжелика Ларсон умоляла судью Рэйчел Розен пересмотреть решение: эта колония с полувоенной дисциплиной, известная жестокостью нравов, менее всего подходила для такого ранимого и забитого ребенка, как Гэлеспи, но Розен к ее доводам осталась глуха.

Видя, что редкие письма, какие она получала от мальчика, были подвергнуты цензуре, слова и фразы вычеркнуты черным фломастером, сотрудница социальной службы решила поехать в Аризону и навестить его. В «Бойз Кэмп» посещения не допускались, но ей удалось получить разрешение от суда. Ли выглядел бледным, худым, отрешенным; руки и ноги его были покрыты ссадинами и порезами, что, по мнению надзирателя, бывшего солдата по имени Эд Стейтон, было в порядке вещей: мальчики занимаются спортом на свежем воздухе, а кроме того, Ли дерется с товарищами, которые его не любят за то, что он — ябеда и плакса, настоящая девчонка. «Но не будь я Эд Стейтон, если не сделаю из него мужчину», — заявил надзиратель. Анжелика потребовала, чтобы ее оставили наедине с Ли, но так и не смогла ничего от него добиться, на все вопросы мальчик отвечал как автомат, что у него нет жалоб. Она расспросила школьную медсестру, толстую противную тетку, от которой узнала, что Гэлеспи объявлял голодовку, не он первый откалывал такие номера, но моментально пошел на попятный, уразумев, как это противно, когда тебя кормят силой, через трубку, вставленную в горло. В своем отчете Ларсон написала, что Ли Гэлеспи находится в плачевном состоянии, «похож на зомби», и рекомендовала немедленно перевести его из «Бойз Кэмп». Рэйчел Розен снова не вняла ее просьбе, тогда Анжелика лично от себя написала жалобу на Эда Стейтона, которая тоже ничему не послужила. Ли Гэлеспи полностью отбыл свое наказание: год в аду.