В огне революции
(Мария Спиридонова, Лариса Рейснер) - Майорова Елена Ивановна - Страница 50

«Вооруженные ограбления и уличная преступность участились до такой степени, что едва можно ходить по улицам. Газеты только об этом и пишут. Не только правительство не может работать, но и муниципальные власти также. Городская милиция довольно дезорганизована, ничто не работает так, как должно …», — отмечал большой друг Советов, американский журналист Джон Рид.

Смерть Ларисы Рейснер и Джона Рида позже наступит в разное время, но от одной и той же причины.

Свержение Временного правительства не улучшило положения в городе. Современник записывал: «Сегодняшние цены: фунт хлеба — 400 р., масла — 2300 р., мяса — 610–650 р., соль — 380 р., коробка спичек — 80 р., свеча — 500 р., мука — 600 р. (мука и хлеб — черные, и почти суррогат), мышь — 20 р. Остальное соответственно. Сахару нет уже ни за какие тысячи (равно и керосина). На Николаевской улице вчера оказалась редкость: павшая лошадь. Люди, конечно, бросились к ней. Один из публики, наиболее энергичный, устроил очередь. И последним достались уже кишки только».

Но в то время все желания, надежды и стремления Ларисы были сосредоточены на мысли навсегда соединить свою жизнь с Николаем Гумилевым. Разговор о браке с ним она, безусловно, заводила. По крайней мере, когда Анна Ахматова объявила о том, что порывает с поэтом и выходит за Владимира Шилейко, Гумилев ответил, что в желающих выйти за него тоже недостатка нет, и, в частности, назвал Ларису Рейснер — красавицу, умницу и даже слегка поэтессу. Похоже, что Рейснеры были в курсе романа дочери и одобряли его — потомственный дворянин, известный литератор был достоин войти в их семью. Родители Ларисы мечтали вместе с ней подняться до уровня корифеев поэзии — тех, кого потом стали называть гениями Серебряного века. Лариса тоже мечтала о законном браке — она ведь была порядочная девушка, а теория российской эмансипе Александры Коллонтай о пресловутом «стакане воды», подкрепленная статьей «Дорогу крылатому Эросу!» и книгой «Любовь пчел трудовых», еще только задумывалась и оформлялась.

Лариса жила лишь своей огромной любовью, политические преобразования проходили мимо ее затуманенного чувством сознания. Но они с поэтом существовали словно в разных измерениях. Для него она была одной из многих прелестных молодых женщин. И Гумилев нисколько не кривил душой, говоря «Я Вас люблю»: в ту минуту, в тот период времени он действительно ее любил. Сначала она недолго питала его летучее вдохновение, а потом, когда порыв прошел, перешла в разряд восхищенных поклонниц, замирающих над его стихами и с воодушевлением выполняющих деловые поручения. Несколько месяцев их роман продолжался только в письмах: «Я целые дни валялся в снегу, смотрел на звезды и, мысленно проводя между ними линии, рисовал себя Ваше лицо, смотрящее на меня с небес…». Гумилеву, монархисту и романтику, революция была противна, ультралевые взгляды Ларисы его раздражали. Но рвать отношения с любовницей он не собирался, чему свидетельством являются несколько сохранившихся писем-открыток, включая три великолепных стихотворных послания. Однако тон его писем резко изменился. Больше обращений к Лери, не будет — Гумилев продолжит разговоры с Ларисой Михайловной, образованной неглупой девушкой, несмотря на присущий ей неприятный пафос.

Но она-то была уверена, что происшедшее между ними связало их на всю жизнь, вновь переживала каждое сказанное слово, каждый жест, не подозревая, что для Николая, «магистра любовных дел», она была не более чем волнующий, вдохновлявший его Музу эпизод, и уже стала прошлым его души. Роковая ошибка большинства женщин — принимать как обещание вечной любви минутный, пусть даже искренний, порыв…

Находясь в окопах, он долго не отвечал на ее письма. Но поэту необходим собеседник, способный разделить его мироощущения и понимающий его чувства, требуется восхищение его талантом. И тогда, и позже, путешествуя по Швеции, Норвегии, Англии, Гумилев делился с Ларисой путевыми впечатлениями. Он выбирал из числа многочисленных адресатов тот, который сможет оценить оригинальность и свежесть его восприятия. Это уже не письма к возлюбленной. Одна его фраза ставит все на свои места: «Прислал бы Вам еще одно (письмо), да перо слишком плохо, трудно писать».

Николай надеялся на примирение с Анной Ахматовой и предпринял последнюю безуспешную попытку объясниться. Но ничто уже не могло их вновь соединить: весной 1918 супруги расстались. Казалось бы, теперь не существует препятствий, мешавших Ларисе и Николаю связать себя узами законного брака. Любовница, великодушно простившая Гумилеву измену несравненной ей с посредственной (по ее мнению) Маргаритой Тумповской, которой, тем не менее, поэт посвятил сборник своих стихов «Колчан», ожидала предложения. Вот сегодня, в крайнем случае — завтра, он явится просить составить его счастье. Вместо этого она узнала, что ее Гафиз женился на простенькой Анне Энгельгарт. Для Ларисы это стало катастрофой, от которой она не выздоровела никогда, долго ощущая себя униженной и обесцененной.

Павел Лукницкий в своем дневнике 1920 года делает такую запись: «Л. Рейснер в разговорах с А.А. о Гумилеве сказала, что считала себя его невестой, что любила его, а он обманул ее. Говорила с ненавистью. Не верно ли предположение о том, что эта ненависть возникла после того, как она узнала о романе Н.С. с Анной Энгельгардт в 1916 году параллельно ее роману?». Лариса, рассчитывая на сочувствие, не нашла ничего лучшего, нежели обратиться к «бывшей» поэта Ахматовой. Не хотела ли она основать клуб женщин, оставленных поэтом?

Но самым жестоким ударом стало для Ларисы известие, что стихи, которые Гафиз читал «золотой прелести» Лери, он потом включил в сборник «К синей звезде» (1917), который целиком посвящен парижской возлюбленной Елене Дюбуше.

Красавица так и не поняла, что поэт не создан для любви к единственной женщине и мирной семейной жизни.

Только смена впечатлений, странствия по экзотическим странам, новые знакомства с интересными ему людьми, новые занятия, умственная гимнастика и упражнения, совершенствующие крепость и ловкость тела привлекали поэта.

Если цель ясна, любые события могут стать ступенью к ее достижению.

Попав с незначительным ранением в госпиталь, Гумилев встретил там поэта-акмеиста М.А. Струве, считавшего его своим учителем и старшим другом. Михаил имел обширные связи в армейском руководстве.

Через него Гумилев получил направление на Салоникский фронт, который был создан после высадки в Салониках, на территории Греции, англо-французского экспедиционного корпуса для оказания помощи сербской армии и совместного отражения австро-германо-болгарского наступления на Сербию. Путь в Грецию проходил через Скандинавские страны, Лондон и Париж. Сколько новых замечательных людей встретилось поэту — О. Хаксли, Б. Рассел, В. Вульф, У. Йетс, Г. Честертон, Д. Стеллецкий и многие другие.

В Париже прапорщик Н. Гумилев поступил в распоряжение комиссара Временного правительства адвоката и эсера Евгения Ивановича Раппа. И снова он попадал в круг незаурядных творческих людей: Карл Бехгофер, знакомый ему по «Собаке…», самобытные художники М. Ларионов, Н. Гончарова, балетмейстер С. Дягилев…

В письме к другу М. Лозинскому Николай писал: «Я чувствую себя совершенно новым человеком, сильным, как был, и помолодевшим, по крайней мере, на пятнадцать лет. Написал уже десяток стихотворений и строчки бродят в голове». В том же тоне выдержано письмо к А. Ахматовой.

Новая жизнь, новое увлечение. Взлет вдохновения вызван увлечением таинственной и непреклонной Еленой Дюбуше, полуфранцуженкой, дочерью известного хирурга. «У нее были большие карие, чуть раскосые глаза, темные локоны оттеняли ровную матовость лица». Увы, она выходит замуж за богатого американца.