В огне революции
(Мария Спиридонова, Лариса Рейснер) - Майорова Елена Ивановна - Страница 48

Все большее распространение получал реализм, присущий революционной эпохе. Поэты-реалисты не прятались за слова и называли вещи своими именами:

Второй «Цех поэтов, основанный летом 1916 году, возглавили два Георгия — Иванов и Адамович. Но и второй «Цех» просуществовал недолго, однако собрал под своей эгидой такие известные имена, как Н. Оцуп, Н. Чуковский, И. Одоевцева, Н. Берберова, Вс. Рождественский, Н. Олейников и других. Третий «Цех» был позже основан Гумилевым. Лидер акмеистов представал в своих стихах одной из ярчайших личностей жестокого времени революций и мировых войн.

Любимая ученица Гумилева Ирина Одоевцева вспоминала, каким впервые увидела его. «Так вот он какой, Гумилев! Трудно представить себе более некрасивого, более особенного человека. Все в нем особенное и особенно некрасивое. Продолговатая, словно вытянутая вверх голова, с непомерно высоким плоским лбом. Волосы, стриженные под машинку, неопределенного цвета. Жидкие, будто молью траченные брови. Под тяжелыми веками совершенно плоские глаза. Пепельно-серый цвет лица. Узкие бледные губы. Улыбается он тоже совсем особенно. В улыбке его что-то жалкое и в то же время лукавое. Что-то азиатское… У него иконописное лицо — плоское, как на старинных иконах, и такой же двоящийся загадочный взгляд».

В 1914 году в жизни Николая Гумилева появилась новая страсть — Татьяна Адамович, сестра его приятеля, выпускница Смольного института, девушка бойкая, деятельная, волевая, подчинившая себе Гумилева и упорно толкавшая его на разрыв с Анной, болезненно переносившей появление новой соперницы. Энергичная Татьяна полностью завладела поэтом.

Но она не стала его последним увлечением.

Очаровательный Николай Гумилев пользовался бешеным успехом у женщин. Валерия Срезневская, знавшая его с юности, писала: «Он не был красив, — в этот ранний период он был несколько деревянным, высокомерным с виду и очень неуверенным в себе внутри… Роста высокого, худощав, с очень красивыми руками, несколько удлиненным бледным лицом… Позже, возмужав и пройдя суровую кавалерийскую военную школу… подтянулся и, благодаря своей превосходной длинноногой фигуре и широким плечам, был очень приятен и даже интересен, особенно в мундире. А улыбка и несколько насмешливый, но милый и не дерзкий взгляд больших, пристальных, чуть косящих глаз нравился многим».

Роман всей жизни

О первой встрече Ларисы и Гумилева (где-то до 3 марта 1915 года, когда «Собаку закрыли) не осталось никаких свидетельств, кроме автобиографического романа самой Ларисы.

Ариадну (имя героини) пригласили читать. «…На ее лице выразилась вся боязнь начинающей девочки, не искушенной в тяжелой литературной свалке, и в руках так растерянно забелел смятый лист бумаги, в который еще раз заглянули, ничего не видя и не разбирая, ее мужественные глаза юноши-оруженосца, маленького рыцаря без страха и упрека, — Гафиз ощутил черное ликование… Видеть ее, эту незнакомку с непреклонным стройным профилем какой-нибудь Розалинды, с тонким станом, который старый Шекспир любил прятать в мужскую одежду — …ее, недосягаемую, и вдруг — на подмостках литературы, зависящей от прихоти критика, от безвкусия богемской черни, от одного взгляда его собственных воспетых глаз, давно отвыкших от бескорыстия… Это было громадное торжество, сразу уравнявшее его и Ариадну». «Гафиз… смотрел на Ариадну. Ее красота, вдруг возникшая среди знакомых лиц, в условном чаду этого литературного притона, причинила ему чисто физическую боль. Какая-то невозможная нежность, полная сладостного сожаления, — оттого, что она недосягаема. …Высоко над толпой сидел Гафиз и улыбался. И хуже нельзя было сделать: он одобрил ее как красивую девушку, но совершенно бездарную».

Увы, стихи ее действительно были вторичными, перегруженными красивостями, с тяжелым стилем. Зинаида Гиппиус равнодушно констатировала: «С претензиями; слабо».

Этот провал глубоко ранил Ларису. Никакие опасные и захватывающие события, никакие романтические увлечения не могли стереть тех зудящих царапин, которые оставило на ее самолюбии непризнание поэтическим сообществом ее поэтического творчества. Воспоминания об оскорблении позднее переплавились в строки автобиографического романа «Рудин». Она писала, как перед лицом «богемной черни», швыряя ей свои стихи, полные «смутной угрозы», Ариадна была готова к роковому поединку. Стихи, «пропитанные гарью», бросали вызов «бесчеловечному искусству» акмеизма с его «холодным» и «объективным совершенством».

Потом началась война.

Дух патриотизма переполнял семью Гумилевых. Николай сразу решил пойти в действующую армию «охотником», как назывались тогда добровольцы. Перед лицом бедствия произошло примирение поэта с женой. Ахматова испытывала чувство гордости за мужа. В армии Гумилев постигал солдатскую науку выживать в тяжелых фронтовых условиях, ходил в разведку, вместе с армией наступал и отступал. На этом основании многие советские критики клеймили поэта как апологета империализма.

Их связь началась в октябре 1916 года. Николай и Лариса случайно встретились в «Приюте комедиантов». Он попросил разрешения проводить ее.

Петроград в это время не был спокойным местом. Война, длившаяся уже третий год, истощала ресурсы страны. Госпитали были переполнены, а булочные — пусты. Житейские трудности обостряли отношения.

Лариса вошла в жизнь Гумилева, когда опять испортились его отношения с женой. О силе любви Ларисы говорит ее снисходительность к монархическим убеждениям Гумилева: таких преступлений как «монархические» чувства русская либеральная интеллигенция не прощала. Решительно осуждавшая вместе с домочадцами войну, она восхищалась солдатом-патриотом Гумилевым. И религиозность поэта атеистка Рейснер тоже приняла.

А Гумилеву в этот последний год старого мироустройства необходимо было отвлечься от мыслей о неопределенном будущем, от семейных неурядиц, сочиняя прелестные стихи на случай, жонглируя изысканными словами и сравнениями. «Я не очень верю в переселение душ, но мне кажется, что в прежних своих переживаниях Вы всегда были похищаемой Еленой Спартанской, Анжеликой из «Неистового Роланда» и т. д. Так мне хочется Вас увезти. Я написал Вам сумасшедшее письмо, это оттого, что я Вас люблю».

Лариса вела себя по всем канонам кокетства: отталкивая — приближала, отказывая — обещала. Уезжал он очарованным.

Гумилев вернулся на фронт — это отложило кульминацию страсти, усилило надрывность лирических отношений и продлило их платоническую связь, оттянув тот момент, когда взаимное влечение друг к другу, удовлетворившись, утихнет. Из действующей армии он взывал: «Лери, Лери, надменная дева, Ты как прежде бежишь от меня». Переписка подпитывала поэтическое вдохновение, но он больше не желал довольствоваться прогулками и пресными рукопожатиями.