Не прикасайся! (СИ) - Веммер Анна - Страница 40

 - Что «нет»? Я тебя держу. Просто прокачу пару метров. Давай, не трусь, ты только что сигала аксели и боишься какого-то гироскутера?

 - Я пьяная! И это опасно.

 - Настя-я-я-а-а-а, - бархатистым и проникновенным голосом говорит Крестовский, - я держу тебя.

 - Ты тоже пьян.

 - Неа.

 - Врешь.

 - Не вру. Тот глоток с тобой был единственный.

 А теперь я мучительно краснею, вспоминая поцелуй.

 - И почему же ты отказываешь себе в вине? Тоже больше не можешь?

 - На случай, если тебя все-таки придется везти домой.

 - У меня есть Макс!

- Он меня раздражает. И не даст приставать к тебе в машине. Но я тебе гарантирую, что еще часик-другой, и ты не захочешь уезжать. Поднимайся, я сказал!

Страшно не от того, что я стою на неустойчивом гироскутере. И не от того, что в теле приятная легкость от вина. А от того, что его руки крепко держат мои, и это ощущение дарит уверенность. Нельзя, нельзя ему доверять! Нельзя сидеть с ним за столом и выбирать, что хочу съесть. Нельзя бродить по аллеям огромного участка возле его дома. Нельзя наслаждаться компанией его друзей и семьи.

 Нельзя хотеть остаться среди них и как можно дольше не возвращаться домой.

Поразительное ощущение движения! Я каталась на такой штуке в далеком детстве,  в отпуске с Вовкой и Ксюхой. Тогда гироскутер не вызвал восторга: ездит и ездит, прикольно, но не более. А сейчас мне одновременно и страшно, и весело, и черепашья скорость кажется запредельной, хотя Алекс даже  не ускоряет шаг, держа меня за руку.

 - Ты ведь соврал, что убедил Ксюшу разрешить мне остаться? – спрашиваю я.

 - Нет. Думаешь, тебе бы не трезвонили уже с воплями и приказом немедленно явиться домой?

 - Не знаю. Я ведь забыла телефон на столе.

  - Вот это ты зря. Пьяные дебилы могут и потерять. Игореха тебе, конечно, новый купит, но идиотизма ситуации это не изменит.

 Он старательно уводит меня от разговора, но я не настроена менять тему.

 - И как тебе удалось уговорить ее?

 - Нашел аргументы.

 - Какие?

 - Почему тебе так интересно?

 - Не знаю. Просто Ксюша не только сама с ними согласилась, но и как-то убедила брата… раз он мне не звонит. Интересно, что такого ты сказал.

 - Сказал, что тебе весело, что здесь куча народа, детей, и все самое интересное начнется ночью. Что незачем гонять машину так поздно, в доме много комнат. Что тебе надо заводить друзей и развлекаться, потому что твоему папаше плевать на социализацию, ему главное, чтобы все выглядело прилично.

 - Это неправда!

 - Правда, Никольская. У тебя все чувства на лице написаны, и глаза видеть не надо. А он продолжает делать вид, будто ребенка достаточно обуть, одеть, накормить и забрать из гостей. Как и почти все родители детей в клубе, в общем-то. Так что твою Ксюша согласилась, что заводить друзей – это важно.

 - И все?

 - Нет. Еще я сказал, что ты выпила, и лучше тебе лечь спать, а не паниковать на трассе, пусть и с твоим супер-Максом за рулем.

 Я спрыгиваю с гироскутера, чувствуя, как противно сжимается сердце.

 - С чего ты взял, что я буду паниковать?

 - Да брось, - отвечает Крестовский. – Тебе неуютно в машине. Это видно.

 - Может, дело в тебе. С Максом я прекрасно езжу.

 Мне кажется, я почти слышу, как от злости скрипят зубы Алекса. И вдруг доходит: он ревнует! Ревнует к Максу, к водителю, моей тени, моим глазам. Бесится от одного его упоминания, как бесился от упоминания Никиты.

 - Зачем ты это делаешь? – спрашиваю я.

 Мне не нужна его ревность. Я так долго о ней мечтала, что теперь боюсь ощущать ее жар. Мне хочется, чтобы Александр Крестовский забыл обо мне, и я снова осталась один на один с влюбленностью. Привычно страдала, слыша его голос, и погружалась в дурацкие девчоночьи фантазии, не имеющие ровным счетом никакого отношения к реальности.

  Но это уже невозможно. Слишком много воспоминаний в голове, слишком много эмоций накатывает, когда он вдруг прижимает к себе, отпихивая в сторону гироскутер.

 - Делаю что?

 - Играешь. Как кот с мышкой. Ты оставил меня не для того, чтобы я нашла друзей, и не для того, чтобы не боялась ночью на трассе. Ты оставил меня для себя, потому что не можешь задвинуть свои желания подальше, принять взвешенное решение. И тогда ты искал меня не потому что я могла потеряться, не потому что интервью повредило репутации клуба, а потому что бесился, что я посмела пойти против тебя. И даже на шашлыки ты позвал меня не для того, чтобы пиарить шоу, а просто потому что посчитал, что за помощь Лене я должна заплатить.

 - Ты прямо монстром меня каким-то выставляешь, - хрипло произносит он.

 Господи, голос совсем рядом. Алекс не прикасается, но кожа все равно как будто в тысячу раз чувствительнее обычного, и каждое слово оставляет на ней пылающий след.

 - Я начинаю забывать, как ты выглядишь… как вы все выглядите, - шепчу, чувствуя, как наворачиваются слезы.

 Когда же я перестану распускать сопли? Когда превращусь в ту сильную девушку, которой меня хотят видеть?

 - Я могу тебе описывать.

 - Я хочу посмотреть.

 - Есть хоть какой-то шанс? Лечение?

 - Операция… если найдется донор. Теоретически… в Европе, возможно. Без гарантий. И донора нет. Чем больше времени прошло, тем меньше шансов. А уже четыре года…

 Иногда я представляю, что вдруг волшебным образом появится какое-нибудь лечение. И я смогу видеть хотя бы силуэты, хотя бы расплывчатые тени. Я могу часами лежать, мечтая о том, как посмотрю на небо или море, как пройдусь по магазинам и прочту какую-нибудь жутко интересную книгу. Эти мечты одновременно успокаивают и причиняют боль, потому что шансы вернуть зрение даже меньше, чем шанс, что Крестовский хоть что-нибудь ко мне почувствует.

 Но я не могу удержаться от того, чтобы прикоснуться к нему. Это слишком личное, это мой способ видеть, но вино толкает на глупости. Я пожалею потом, возможно, наутро. А сейчас кончиками пальцев прикасаюсь к его лицу, запоминаю черты и восстанавливаю в памяти чуть подернувшийся дымкой забвения облик.

 У него мягкие короткие волосы. Едва различимая морщинка на лбу – как и в моей юности Алекс часто хмурится. Нос с горбинкой, высокие скулы, горячие сухие губы, они ловят мою ладонь, и я испуганно отшатываюсь.

 В этот же момент мы слышим голос Кристины:

 - Красиво. Но в инстаграм это не выложить. Вы можете встать как-нибудь более официально, а то я за вами уже полчаса по кустам бегаю!

 - Да что же вы все мне сегодня мешаете! – бурчит себе под нос Крестовский.

 Я чувствую, что немного дрожу, но послушно встаю рядом с ним и позволяю себя сфотографировать. Наверное, для аккаунта клуба получилось хорошо: тренер и бывшая ученица в лучах заката на красивой аллее посреди сосен. Очки надежно скрывают настоящие чувства. Только ледяные ладони выдают мой страх. Что видела Кристина? И что подумает?

 Какое-то время Алекс рассматривает фотки, а затем говорит:

 - Вот эту выложи в «Элит», эту – ко мне, а эти отправь на акк Никольской, там ее эта Ксения выложит.

 - Что там? – спрашиваю я.

 - Пара красивых кадров, которыми неплохо было бы поделиться с народом. Не бойся, от меня там – только рука. Погадают, кто же тот счастливчик, что катает тебя на своем гироскутере.

 - Фу, как пошло, - фыркает Крис. – И на этом я заканчиваю работу и иду бухать. Если ты еще хоть слово скажешь о пиаре, смм, соцсетях, интервью или инстаграме, я вылью на тебя кастрюлю с сорокоградусным компотом, который варит Анька.

 - Боже мой, как будто я заставляю тебя не расставаться с телефоном. Сделай одолжение, сгинь. Ты мне мешаешь.

 - Гироскутер не натри, мозоли не входят в страховку.

 Я пытаюсь сдерживать улыбку, но получается плохо.

 - Давай еще кружочек, пока дети не отобрали этот жужжащий самокат.

 - У тебя хорошая семья.